Феномен Солженицына - Бенедикт Сарнов

(Григорий Бакланов. Кумир. Nota Bene, № 5, октябрь 2004. Иерусалим. Стр. 293–294)

Насчёт того, что Александр Исаевич не шибко рвался на фронт и не спешил подставлять грудь под вражеские пули, сохранились и документальные свидетельства:

ИЗ ПИСЬМА СОЛЖЕНИЦЫНА ВИТКЕВИЧУ

25 ДЕКАБРЯ 1944 ГОДА

Я всегда стараюсь избегать боя – главным образом потому, что надо беречь силы, не растрачивать резервов – и не тебя мне пропагандировать в этом... К. А. Столяров. Палачи и жертвы. М. 1997, Стр. 333–335.

ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ Н. А. РЕШЕТОВСКОЙ

Отметив, что факт «ограниченной годности» её мужа к военной службе удостоверяла имевшаяся у него на руках справка, Н. А. Решетовская сказала: «Он даже немного постарался получить эту справку». (Александр Островский. Солженицын. Прощание с мифом. М. 2004. Стр. 29)

ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ СОЛЖЕНИЦЫНА О ВОЕННОМ УЧИЛИЩЕ

Постоянно в училище мы были голодны, высматривали, где бы тяпнуть лишний кусок, ревниво друг за другом следили – кто словчил. Больше всего боялись не доучиться до кубиков (слали недоучившихся под Сталинград). (А. И. Солженицын. Малое собрание сочинений Т. 5. Стр. 120)

Под Сталинград, значит, ему не больно-то хотелось.

А о том, как Солженицын воевал, где располагалась его воинская часть и что она собой представляла, сохранились воспоминания одного его однополчанина, весьма, надо сказать, к Александру Исаевичу расположенного.

Сам я, прочитав их, не смог бы досконально в них разобраться. Тут нужен глаз фронтовика, да и не всякого, а по собственному военному опыту знающего, чего стоит каждый километр фронтовой полосы, удалённый от передовой. Поэтому опять передаю слово Григорию Бакланову:

...В «Известиях», на двух полосах со многими фотографиями, появилась статья: «Сержант Соломин и капитан Солженицын». Спустя почти шесть десятков лет разыскали в Америке еврея, сержанта Соломина, он во время войны служил в звукобатарее, которой командовал Солженицын... Солженицын благоволил к нему, посылал его в Ростов за своей женой, за Натальей Решетовской, по подложным документам привезти её на фронт, и он, Илюша, всё выполнил...

О чём же свидетельствует сержант Соломин? Призванный в армию до войны, воевавший с 41-го года, он после ранения попал в начале 43-го года в звукобатарею, которой командовал Солженицын. Но надо разъяснить, что такое была эта звукобатарея и где она находилась. По понятиям фронтовиков, находилась она в глубоком тылу. Соломин указывает 1,5–2 километра от передовой. Нет, значительно дальше, сам Солженицын признаёт: 3 километра. Вот туда-то «сверхусильным напором» и переместился он из конского обоза. Обычно находилась она при штабе.

«Это действительно тогда был очень несовершенный род войск. Координаты, которые мы давали, иногда совпадали, иногда нет, многое зависело от метеорологии, других вещей... Помню, мы ходили в штаб соседней пушечной бригады... Солженицын договаривался, что будет давать наши данные и по собственной инициативе». Словом, безвредный, но и совершенно бесполезный, сохранившийся с довоенных времён род войск, который как-то надо было приставить к делу, вот и ходили предлагать свои услуги командиру бригады пешком, т. е. пули тут не свистали... А вот на прямой вопрос, где располагалась солженицынская звукобатарея: «Это был ближний тыл или фронт?» – Соломин отвечает:

«– В боях батарея участия не принимала, у нас была другая задача.

– Солженицыну выпадало в боях участвовать?

– Я же сказал – у нас были другие задачи. Я не помню, чтобы он непосредственно в боях участвовал, в бою пехота участвовала. А мы – только когда обстоятельства складывались. В окружении, например».

Об этом окружении, из которого Солженицын якобы вывел батарею, и сам он писал, и в прессе писали неоднократно. Послушаем рассказ Соломина, непосредственного участника события:

«В январе 45-го Второй Белорусский фронт сделал стремительный марш-бросок и у Балтийского моря отрезал крупную немецкую группировку, очень крупную. Эсэсовцы там оказались, бронетанковые части... Они перегруппировались и начали пробиваться. А цельная линия фронта ещё не успела сложиться, в результате звукобатарея попала в клещи. Александр Исаевич связался со штабом, просил разрешения отступить. Ответили – стоять насмерть. Тогда он принял решение: пока есть возможность – вывезти батарейную аппаратуру (это поручил мне), а самому остаться с людьми. Дал мне несколько человек, мы всё оборудование погрузили в грузовик. Прорывались среди глубоких, по пояс, снегов, помню, как лопатами разгребали проходы, как машину толкали... Добрались до деревни Гроссгер-манафт, там был штаб дивизиона».

Здесь важна каждая подробность, а подробности точны. «Прорывались» сквозь глубокий снег, разгребали его лопатами. Но не из окружения прорывались: ни одного немца по дороге не встретили, никто в них не стрелял, ни в кого они не стреляли. В дальнейшем их построили в колонну (видимо, вместе с кем-то ещё) и отправили в штаб корпуса, то есть ещё дальше в тыл. И опять же никаких немцев на пути. Так было ли окружение? Но – дальше: «Добрались мы до штаба корпуса. И там у машины меня вдруг обнял человек высокого роста – я и не понял сразу, что это Александр Исаевич: «Илюша, я тебе по гроб жизни благодарен!» Это каким же макаром? Солженицыну приказали «стоять насмерть», а он раньше других оказался в глубоком, по фронтовым понятиям, тылу, в штабе корпуса. Естественен вопрос интервьюера:

« – А он где был в это время?

– С личным составом. Мы расстались, когда они занимали круговую оборону. Но потом пришел приказ из штаба дивизиона – выходить из окружения. Как выпутались – не знаю, сам с ними не был. Но Солженицын ни одного человека не потерял, всех вывел»...

Пробиться с боем из окружения, если это – окружение, не потеряв из батареи ни одного человека, практически невозможно. Целые армии наши оставались в плену, а сколько погибло, прорываясь, – не счесть. Так было ли окружение, повторю свой вопрос?

И что означал этот внезапный эмоциональный порыв, это объятие: «Илюша, я тебе по гроб жизни благодарен!»...

Этот порыв у не склонного к эмоциям человека был не случаен. И тут я опять сошлюсь на собственный опыт. Город Секешфехервар в Венгрии мы брали и отдавали и снова брали, бои были очень тяжёлые. И вот по приказу наша батарея, понеся потери, выходила из города ночью, снарядов уже не было. И встретились нам артиллеристы, которых отправили обратно в город. Они оставили свои пушки, будто бы сняв с них замки, они спрашивали нас, где немцы, где немецкие танки?.. Командир полка приказал их комбату: идти обратно и без пушек не возвращаться. По фронтовым законам командир полка мог отдать его под трибунал, но он отправил их туда, где остались их пушки. Они шли почти на верную смерть.