Голодные игры. И вспыхнет пламя. Сойка-пересмешница - Сьюзен Коллинз

Тигрис следит за тем, что происходит на улице, из-за шторы. Выбрав подходящий момент, она отпирает дверь и кивает Крессиде с Поллуксом.

– Береги себя, – говорит Крессида, и они с Поллуксом уходят.

Через минуту за ними последуем мы. Я достаю ключ, освобождаю Пита от наручников и кладу их в карман. Пит потирает и разминает запястья. На меня накатывает волна отчаяния – как в тот раз, на Квартальной бойне, когда Бити дал нам с Джоанной проволоку.

– Только без глупостей, ладно? – говорю я.

– Нет. Только в крайнем случае. Абсолютно, – отвечает Пит.

Я обнимаю его за шею. Секунду он колеблется, потом тоже обнимает меня. Его руки не такие крепкие, как раньше, и все равно теплые и сильные. На меня обрушивается поток воспоминаний, таких сладких воспоминаний. Тысячи моментов, и в каждом из них его объятия были моим единственным убежищем. Тогда я этого не ценила. А сейчас я Пита потеряла.

– Ну ладно. – Я отпускаю его.

– Пора, – говорит Тигрис.

Я целую ее в щеку, застегиваю красный плащ с капюшоном, натягиваю на лицо шарф и выхожу на мороз вслед за Гейлом.

Колючие снежинки кусают меня за щеки. Заря безуспешно пытается пробиться сквозь мрак. В темноте можно разглядеть только тех, кто совсем рядом. Это прекрасно, но беда в том, что я не вижу Крессиду и Поллукса. Опустив голову, мы с Гейлом ковыляем вместе с беженцами. Вокруг плач, стоны, затрудненное дыхание – а где-то неподалеку слышна стрельба.

– Дядя, куда мы идем? – спрашивает мальчик, дрожащий от холода.

– В президентский дворец, там нам дадут новое жилье, – пыхтит мужчина, пригибающийся к земле под тяжестью небольшого сейфа.

Мы выходим на одну из главных улиц города.

– Держись правой стороны! – командует кто-то.

В толпе стоят миротворцы, управляющие потоком людей. Из-за стеклянных витрин на нас глядят испуганные лица; магазины уже битком набиты беженцами. Если так пойдет и дальше, то уже к полудню у Тигрис появятся новые гости. Похоже, мы оказали услугу не только ей, уйдя оттуда.

Снегопад усиливается, но солнце светит ярче, и поэтому видимость улучшилась. Я замечаю Крессиду и Поллукса, они бредут в толпе ярдах в тридцати от нас. Я оборачиваюсь и пытаюсь найти Пита. Его я не вижу, однако замечаю девочку в лимонно-желтом пальто, которая с любопытством разглядывает нас. Я толкаю Гейла локтем и замедляю шаг, чтобы пропустить ее вперед.

– Возможно, нам нужно разделиться, – говорю я вполголоса. – Вон та девочка…

Грохочут выстрелы, и несколько людей рядом со мной валятся на землю. Вопли сливаются с треском второй очереди, которая срезает группу людей позади нас. Мы с Гейлом падаем на мостовую, проползаем десять ярдов и прячемся за стеллажом с сапогами, выставленным перед обувным магазином.

– Кто стреляет? Ты его видишь? – спрашивает Гейл, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь из-за рядов украшенной перьями обуви.

Через щель между лиловыми и светло-зелеными кожаными сапогами видна только улица, заваленная телами. Девочка, наблюдавшая за мной, стоит на коленях рядом с лежащей неподвижно женщиной, рыдает и пытается ее разбудить. Вдруг желтое пальто становится красным, и девочка падает: еще одна очередь попала ей в грудь. Я смотрю на крошечное тельце и на мгновение теряю дар речи. Гейл толкает меня локтем.

– Китнисс?

– Они над нами, на крыше, – отвечаю я. Снова раздаются выстрелы, и на заснеженную мостовую падают люди в белой форме. – Пытаются уничтожать миротворцев, но с меткостью у них не очень. Наверно, это повстанцы.

Мои союзники прорвали оборону противника, однако никакой радости я не испытываю. У меня из головы не идет лимонно-желтое пальто.

– Если начнем стрелять, нам конец. Весь мир поймет, что это мы, – говорит Гейл.

Он прав. У нас есть только наши знаменитые луки; выпустить хоть одну стрелу – значит, известить обе стороны о том, что мы здесь.

– Мы должны подобраться к Сноу! – яростно выпаливаю я.

– Тогда пошли, пока эти ребята не взорвали весь квартал, – говорит Гейл.

Мы продолжаем путь, держась вдоль стен. Только вот стены – это, в основном, витрины, за которыми видны прижатые к ним потные ладони и изумленные лица. Я поднимаю шарф повыше, и мы бежим от одного магазина к другому. За стеллажом с фотографиями Сноу в рамках мы обнаруживаем раненого миротворца, прислонившегося к кирпичной стене. Он просит о помощи. Гейл бьет его коленом по голове и забирает у него оружие. На перекрестке Гейл убивает второго миротворца, так что теперь у нас есть огнестрельное оружие.

– Так кто мы теперь? – спрашиваю я.

– Отчаявшиеся жители Капитолия, – отвечает Гейл. – Миротворцы решат, что мы на их стороне, а повстанцы, надеюсь, найдут себе более интересные цели.

Я не уверена в правильности такого решения, но когда мы добираемся до следующего квартала, кто мы – и кто все остальные, – уже не важно. На лица никто не смотрит. Да, повстанцы здесь, это точно – они выбегают на улицу, прячутся в подъездах и за машинами, стреляют, выкрикивают команды хриплыми голосами. Повстанцы готовятся встретить армию миротворцев, которая уже идет сюда. Беженцы – безоружные, сбитые с толку, раненые – оказались меж двух огней.

Впереди активируется капсула, выпуская поток пара, который варит заживо всех, кто попал в его облако. Жертвы выглядят неестественно розовыми. Затем начинается полный хаос. Остатки пара смешиваются со снегом, все окутывает густой туман; я вижу не дальше ствола своего оружия. Миротворцы, повстанцы, мирные жители – кто их разберет? Каждый, кто движется, – цель. Люди стреляют почти машинально, и я не исключение. Сердце колотится в груди, в крови горит адреналин, и вокруг враги – все, кроме Гейла, моего напарника, человека, который всегда меня прикроет. Мы можем только идти вперед, убивая всех, кто оказался на нашем пути. Везде кричат люди, везде раненые и мертвые. Мы добираемся до перекрестка, и тут квартал впереди озаряет яркая фиолетовая вспышка. Мы даем задний ход, укрываемся за лестницей и закрываем глаза. С людьми, которых осветила эта вспышка, что-то происходит. Их что-то атакует… но что – звук, волна, лазер? Люди роняют оружие, закрывают лицо руками; из глаз, ушей, ртов и носов течет кровь. За минуту все умирают, и свет гаснет. Сжав зубы, я бросаюсь вперед, перепрыгиваю через трупы, едва сохраняю равновесие, наступая на скользкие внутренности. Меня ослепляет поземка, однако даже завывания ветра не могут заглушить все усиливающийся топот сапог.

– Ложись! – шепчу я Гейлу.

Мы падаем на мостовую. Мое лицо оказывается в луже еще теплой крови, но я притворяюсь мертвой и не двигаюсь, пока по нам проходят сапоги. Кое-кто обходит трупы, другие наступают мне на руки и на спину, случайно бьют ногами по голове, проходя мимо. Когда звук шагов стихает, я открываю глаза и киваю Гейлу.