Лунная Ведьма, Король-Паук - Марлон Джеймс

тебя. Кожа – не единственное, что нуждается в заживлении, – говорит она со знанием дела.

Женщина Ньимним смотрит на меня, недовольная, но удовлетворенная.

– Твое тело завело тебя далеко, Соголон. Пора дать ему покой.

– Ты хочешь, чтобы я умерла?

– Нет. Ты знаешь, о чем я говорю.

Я этого не улавливаю, пока наконец не улавливаю именно это.

– Нет, – отрицаю я.

– Многие женщины там бесполезны. Ты знаешь, что есть способ, потому что ты его видела.

– Нет.

– У каждого тела есть свой предел и срок.

– Ты слышишь меня? Я не возьму никакого женского тела. Лучше умереть! Пусть смерть наступит первой.

– Смерть за тобой не придет, женщина.

– Тогда отрави меня.

– Если б ты собиралась умереть, ты была бы мертва уже давно.

В какой-то из дней, которых я не считала, я выбираюсь со своего ложа. Иду самостоятельно, но недалеко. В момент наклона я вдруг чувствую, как лопаются листья килумы, а сама думаю, что это кожа на моей спине. На другой день я совершаю большую ошибку, излишне резко повернувшись, и хрустит уже нечто большее, чем просто листья. Схватившись за бока, я вижу, что из четырех пальцев у меня на руках осталось по два. Никакое исцеление так и не смогло остановить срастание моих пальцев. Я с яростью дергаю руку, словно в попытке ее отбросить. На остальную часть моего тела я даже не смею смотреть. Ни разу.

– Мы купали тебя во всех целебных травах, мазали всеми притирками и настоями, пробовали всю магию земли, делали всё, чтобы кожа твоя растягивалась и шевелилась, но ты прогорела слишком глубоко, девочка, – говорит знахарка. – Волос тебе не вернуть. Твоя кожа всегда будет похожа на древесный уголь, а запах гари въелся в тебя настолько, что не покинет твоих ноздрей уже никогда. Но кое-что всё еще можно сделать.

Женщина Ньимним предлагает мне заклятие, и я это принимаю. В ту ночь ко мне в комнату приходят еще две такие, как она.

– Нет, это не одержимость, это что-то иное, – говорят они.

Как я хочу выглядеть? Да кем угодно.

– Пожилой женщиной из Миту, – подумав, говорю я.

Они описывают мне эту женщину. Подбородок квадратней, чем у меня, скулы выше и пошире, лоб большой и плоский, с морщинами, нос прямой и чуть торчащий, как у женщин из-за Песочного моря. Плечистая, рослая и сильная как бегущий гонец. В волосы вплетены сухие цветы и косточки, клыки и длинные перья ястреба. Затем на грудь мне наносят белую глину, прокладывают ее вниз к животу и смоченными пальцами делят глину на полоски. Другая женщина обматывает мне бедра разорванной кожей.

– Каждой душе, что будет на тебя взирать, предстанет женщина, описанная тобой и нами. Именно такой будем видеть тебя все мы. Но чарам не обмануть ни одно зеркало, или стекло, или железо, или медь, или реку, или лужу. Ничего, что использовала бы женщина, глядясь в них на себя. Такой будут видеть тебя все, но ты себя никогда видеть не будешь.

Перед тем как светает, в комнату входит все больше женщин, и еще, и еще; возможно, я вижу их всех в первый раз.

– Ты меня не помнишь, – говорит одна из них. У нее повязка на глазах, которых ее лишил муж. – После того как ты исправила причиненное мне зло, женщины научили меня видеть пальцами, ушами и носом, – говорит она, изящно разрисовывая глину на моей коже.

– После того как мой отец убил мою мать, он принялся насиловать меня, – говорит другая. – В ту ночь, когда пришла ты, он уже направлялся к постели моей сестры.

– Ты меня не знаешь, потому что я тогда еще не была женщиной, – говорит третья. – С тех пор каждую из тех женщин я называю своими сестрами. Ты помнишь нас? Девочки, похищенные и в том караване, что шел в Марабангу. Нас увозили к морю, чтобы продать как жен и наложниц. Нам было по семь и восемь лет. Каждую ночь они забирали одну из нас, проверять как товар, и эта девочка больше не возвращалась. В ту ночь, когда к нам на крышу словно ветер спустилась ты, я поняла, что боги не оставили нас.

– Все женщины здесь, которые соприкасались с Лунной Ведьмой, сделайте шаг вперед, – говорит женщина Ньимним, и все женщины в этой комнате смотрят на меня, подходят к ложу и обступают его. Они не торопятся, и между ними негромким рокотом идет общение. Некоторые лица мне действительно что-то напоминают; иные похожи на тех, кого я когда-то видела или знала. Многие из них стары, некоторые по возрасту не старше девочек, которыми были, когда видели Лунную Ведьму. Женщина в геле Востока соседствует с женщиной с игией Юга. Есть те, что в белом, как монахини, а некоторые в радужном, словно королевы. Матери и дочери, сестры и женщины, у которых никого нет. Женщины с одним глазом, без уха, с одной ногой, без ног; женщины, которые опираются на других. Женщины с вершины Манты и с подножия Марабанги. Призраки женщин, отлучившиеся с того света, чтобы повидать Лунную Ведьму, и одна желчная, которая говорит: «Уж серебро-то она обожала». Одни готовы взорваться фонтанами слов, другие же тихо кивают, глазами говорят: «Мы видим тебя, сестра». Женщина, которая украдкой касается моего плеча и лба; и другая, что хватает мою ладонь, пока третья не берет в свои ладони другую мою руку. Они заполонили комнату до самого дверного проема, но еще больше их ожидает снаружи, чтобы как-то протиснуться внутрь. Какая-то девушка пробирается сквозь них, чтобы дотронуться до меня и сказать: «Моя мама не ходит, поэтому послала меня».

– Лунная Ведьма всё еще летает средь деревьев, – слышу я еще одну. – Женщины сейчас нередко сами выправляют неправое. Многие на Севере и на Юге говорят: «Лунная Ведьма – это я».

Год я исцеляюсь, восстанавливаюсь, воскрешаю в себе память и самоощущение, а затем ухожу. Женщина Ньимним наблюдает, как я пытаюсь царапать на пергаменте своими сросшимися пальцами. Наконец я сдаюсь, хватаю палку и как обезьяна корябаю слова. Она спрашивает меня, что я замышляю делать, и на это отвечает мой взгляд.

– В мести нет покоя, – молвит она.

– Мстящие мира не ищут, – отвечаю я.

Миту. Ты хочешь знать, как я его нашла, как я нашла их. Не то чтобы кто-то из них пытался спрятаться. Не то чтобы работорговец не выплатил ему то, что причиталось; достаточно, чтобы поверить, что дорога впереди – гладкая и сытая жизнь, во всяком случае, для него. Не