Собрание сочинений в десяти томах. Том 3 - Юзеф Игнаций Крашевский

Навстречу ему с зажженными свечами шло духовенство, архиепископы Герон и Адальберт, прелаты, монахи, несущие мощи, кресты, образа и кадильницы… Остановившись, Оттон поцеловал поданное ему Евангелие и мощи и при звуке песни двинулся дальше во главе священников того храма, где недавно были положены мощи святого Маврикия.

На следующий день, как рассказывает летописец, цесарь наделил церковь, все духовенство и весь город необыкновенно щедрыми дарами.

Между прочим, там были чрезвычайно редкие в те времена, удивительно написанные и художественно разрисованные книги, которыми не всякий храм мог похвастать.

В это же самое время Мешко тоже во главе пышного кортежа направлялся в Кведлингбург, чтобы приветствовать своего союзника Оттона, для которого вез богатые подарки.

В кортеже князя особое внимание и даже изумление возбуждал громадный верблюд, покрытый пышной красной попоной, предназначенный для Оттона. Теперь положение, сила и могущество Мешка совершенно изменились. Прежде всего отношения его с Болько были натянуты, так как они воевали за Силезию и Хорватию, которыми им обоим хотелось овладеть… Князь Мечеслав надеялся, что он сможет завладеть всей Славянщиной, но и Болько тешил себя этой надеждой… И оба искали поддержки у императора Оттона, благодаря которой могли укрепиться на завоеванных землях, — оба понимали, что страна, где господствовал один общий язык, должна очутиться в одних руках, иначе станет добычей цесарских маркграфов.

Но Оттон чувствовал приближавшуюся старость; всем сердцем и душою он был далеко за Альпами, а здесь ему хотелось покоя, купленного какой бы то ни было ценою…

В этом году съезд в Кведлингбург был еще многочисленнее, чем в последние годы. Приехали послы из Греции, которые еще недавно смеялись над мощью Оттона, пренебрегая его послом в Византии, затем приехали послы Беневента, послы Гезы, князя венгров, болгары, датчане и многочисленные славянские князья, во главе которых стояли Мечеслав Полянский и Болько Чешский.

Кортеж Мешка был самый пышный, а крещеного князя теперь ставили наравне с самыми знатными принцами. Мешко подчинялся еще силе императора, но лишь ради того, чтобы от нее как можно скорее освободиться. Во всей его фигуре и лице отражалась уверенность в себе — и, хотя он старался казаться покорным, это ему не очень удавалось, гордость сквозила у него из глаз.

Князь отправил раньше в Кведлингбург обоз из людей и лошадей, который занял самое лучшее место — когда князь приехал, то уже для него был приготовлен роскошный шатер и всем его приближенным тоже. Толпы народа окружали обоз князя, рассматривая невиданного доселе уродливого верблюда.

Только Мешко успел приехать, как уже к нему пришли с поклоном все славянские вожди, чувствуя в нем господина и уважая его, как воина, который никогда не расставался с оружием, и почитая как человека, с которым все теперь считались.

На второй день Пасхи, назначенный для аудиенции, Мешко отправился во дворец со всей своею свитою. Князь был препоясан мечом, который он когда-то получил в подарок от Оттона. За Мешко следовали в пышных платьях и с копьями, одетые, как для турнира, его воины, за ними пажи, несущие щиты и мечи и ведущие породистых коней.

Несколько лет беспрестанной борьбы отразились на Отгоне: волосы и борода стали серебристыми, лицо, изборожденное морщинами, выражало какую-то глубокую грусть, как будто предчувствие своего близкого конца. Казалось, он предвидел, что скоро наступит момент, когда неумолимая смерть вырвет у него его тяжелый скипетр, приобретенный с таким трудом.

Когда Мешко вошел на поклон, Оттон приветствовал его, как доброго друга, приглашая подойти ближе к трону, на котором он восседал.

— Много изменилось в этот короткий промежуток времени, — сказал он, глядя на Мешка. — Вы и сами приняли христианство, и свою страну присоединили к церкви… Со счастливым исходом воевали с врагами и изведали много счастья, и я надеюсь, что благословение Бога никогда вас не оставит.

И Оттон как-то грустно вздохнул.

— Не воюйте только и не ссорьтесь ни между собою, ни с моими. Много еще вам предстоит труда у себя в стране. Язычников у вас еще очень много, а церквей мало, и священников недостаточно… крестить и обращать некому. Вы да Болько и мои маркграфы посвятите себя истреблению язычников.

Оттон опять вздохнул. Мешко ответил, что он сам желал бы покоя, но никоим образом не позволит, чтобы земли, которыми он имеет полное право владеть, захватили другие.

Оттон ничего не возразил, но после минутного молчания опять заговорил о том, что хорошо было бы, если Мешко сохранил мир с чехами. Мешко считал лишним возражать.

Праздники остались надолго памятными благодаря разным обрядам и исключительным происшествиям.

Первого апреля неожиданно скончался Герман, саксонский князь, на похоронах которого присутствовал сам Оттон; тот самый Герман, которому так завидовал покоренный Полянским князем Вигман.

При жизни Герман как-то поссорился с Бруно, епископом Фер-денским, за что тот отлучил князя от церкви.

И когда его хоронили, сын его Бернард умолял мстительного врага снять с покойного проклятие и позволить похоронить его на освященной земле, но Бруно был неумолим.

Мешко, в свою очередь, наделенный Оттоном подарками, вернулся домой и опять начал готовиться к борьбе с братом своей жены, как вдруг пришло известие, что император, который находился в Мерзебурге на празднике Вознесения, выехав оттуда на Троицу в Миминлевье, там скончался. Рассказывали, что он сидел за столом и весело разговаривал с приближенными, но во время всенощной ему стало дурно… Его вынесли из церкви и уложили на кровать, его окружили священники… На следующий день Оттон скончался. В тот же день наследник его короновался и взял в свои руки власть.

Такие же отношения, как и при покойном императоре, оставались и теперь между Мешко и Оттоном Вторым — осторожный союз и относительная дружба с которым не мешали нападать на границе друг на друга и драться. Саксонские короли слишком заботились о Риме и Италии и поэтому старались иметь покой у себя дома, хотя бы даже окупленный большими жертвами. Чешские и Полянские князья пользовались этим. Они могли у себя дома делать спокойно, что им хотелось, и, конечно, прежде всего старались покорить все маленькие славянские княжества и соединить их воедино.

Читатель спросит, может быть, какова судьба отца Матвея, или Власта, сына Любоня? О нем история молчит. Первый священник и проповедник не думал об известности, не добивался положения в церковной иерархии, не хотел ни славы, ни популярности: он прошел жизнь тихо, незамеченный и покорный. Имени его нет в хрониках, его подвигов не записывали летописцы, не