Белые одежды. Не хлебом единым - Владимир Дмитриевич Дудинцев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Что тут у вас? — спросил он, с широким жестом оборачиваясь к Максютенко.
— Это я все намутил, — сказал Дмитрий Алексеевич. — Это моя работа.
Он словно не заметил раздражения Урюпина, подвинул ему стул, сел и сам и развернул свой листок.
— Мне кажется, что Валерий Осипович усложнил конструкцию, поставил два лишних цилиндра. Дело в том, что и эти два будут работать вполсилы, если мы уравновесим оба плеча…
— Но това-арищ автор! — заныл раздраженно, хоть и сдержанно, Урюпин. — Дмитрий Алексеевич! Это мы до морковкина заговенья будем прикидывать да менять? Кто же нам за это будет платить?
Наступило молчание.
— Оставить в таком виде, — коротко приказал Урюпин и встал, чтобы быстро и эффектно уйти.
— Я не подпишу проект, — тихо сказал ему вслед Дмитрий Алексеевич.
— Но поймите же, поймите! — раздраженно закричал Урюпин, оборачиваясь. Он наклонился и застучал сухой прямой ладонью по чертежу, приколотому к доске Егора Васильевича, и все остро отточенные карандаши старичка посыпались и запрыгали на полу. — Поймите! — кричал начальник, стуча ладонью. — Это деньги, это время, это план!
— Это относится прежде всего к вам и к Валерию Осиповичу, — сказал Лопаткин, глядя на него холодными глазами. — Вопрос бесспорен. Если он ясен даже мне, то для вас он должен быть элементарно ясным. Я не возражаю, давайте позовем третейского судью, и если он докажет мне, что решение мое гениально и лежит за пределами способностей и знаний рядового конструктора, — я сниму его.
Это был голос нового человека, и Урюпин умолк. Притих и Максютенко, а техники-деталировщики подняли головы и взглянули на Дмитрия Алексеевича и потом друг на друга.
— Конфликт! — сказал вихрастый Коля, пробираясь к ним, и с насмешливой улыбкой посмотрел в угол Араховского. — Что тут такое?
— Правильное решение? — Дмитрий Алексеевич подал ему свой листок.
Коля взглянул на чертеж, положил его на стол и налег на него локтями.
— Решение правильное и, мне кажется, наилучшее, — сказал он, зло щурясь и глядя то на Лопаткина, то на Урюпина.
— А это что? — спросил Дмитрий Алексеевич и развернул перед ним черновой набросок Максютенко.
— Это? Это вы сделали? — спросил Коля, глядя на Максютенко.
— Что это такое? — повторил Дмитрий Алексеевич.
— Это — халтура.
— Николай, у тебя выражения… — сказал Урюпин, досадливо морщась. — Мы с тобой не на волейбольной площадке.
— Тогда я скажу по-другому: мяч налево. Переиграть, товарищи, надо. Переиграть! — И смеясь, Коля ушел к себе и там еще раз пропел нежным тенором: — Переигра-а-ать!
И узлы пришлось «переигрывать». В сентябре Дмитрий Алексеевич обнаружил еще два неуклюжих узла и один грубейший математический просчет, в связи с чем опять пришлось переделывать весь проект.
Но все же наступил день, когда проект — сто шестьдесят листов, тысяча четыреста деталей, двенадцать тысяч размеров — был подан автору на подпись, и Дмитрий Алексеевич, недоверчиво пересмотрев все листы, надписал на каждом свою фамилию. После этого листы пошли в копировальный отдел — на первый этаж. Оттуда через несколько дней Дмитрию Алексеевичу принесли на подпись прозрачные, подрубленные на швейной машинке кальки. Он подписал, и кальки ушли опять вниз — в отдел светокопий, туда, где был дрожащий фиолетовый свет и пахло аммиаком.
Уже несколько раз выпадал снег, на улице стояла сырая стужа, на деревянных тротуарах налипла и уже начала твердеть грязь, был уже последний серый день октября, когда Дмитрий Алексеевич получил наконец свой проект — уложенный в папку, ясно отпечатанный авторский экземпляр. Урюпин с силой пожал ему руку и сам встряхнулся при этом. Подал ему и Максютенко свою тяжелую и словно увядшую лапу. Потом подошли оба техника и Егор Васильевич. Быстренько пожали автору руку, отошли и, тихо переговариваясь, стали собираться домой, потому что рабочий день окончился.
— Теперь увидимся в Москве, — сказал бодрым голосом Урюпин. — Я и на вас заготовил командировку.
Дмитрий Алексеевич поблагодарил, поклонился всем и вышел. Он незаметно для себя пролетел всю Шестую Сибирскую улицу и только в конце ее вдруг спохватился: не взял свой экземпляр проекта! «Тьфу!» — в сердцах махнув рукой, он повернул назад. Уже было темно. Он торопился — как бы не заперли отдел.
Но в отделе горел свет и дверь была открыта. Дмитрий Алексеевич вошел в пустую комнату, заставленную чертежными «комбайнами», прошел за перегородку и сразу увидел лысину Максютенко и серую волчью шерсть — жесткую шевелюру Урюпина. Голова к голове, они рассматривали небольшой чертеж. Первым услышал шорох старого черного пальто Максютенко. Он поднял голову, увидел Дмитрия Алексеевича и замер, розовея. Потом поднял голову Урюпин и, собрав на лбу множество морщинок, недобро прищурился.
— Проект забыл, — сказал Дмитрий Алексеевич и, взяв свою папку, лежащую на стуле, повернулся, чтобы уйти. Он нарочно не смотрел ни на конструкторов, ни на их чертеж, чтобы не узнать чужой тайны.
— Дмитрий Алексеевич! — услышал он, выйдя из загородки, и остановился.
— Валерий Осипович, скажем? — спросил Урюпин. Максютенко еще больше покраснел. — Скажем! — твердо решил Урюпин и улыбнулся Лопаткину. — Дмитрий Алексеевич! Вот… подите-ка к нам…
Дмитрий Алексеевич подошел и сразу понял все. На столе начальника лежал чертеж машины для центробежной отливки труб. И в этот чертеж крупным планом был вписан знакомый кружок и в нем — шесть кружков поменьше, как гнезда для патронов в барабане револьвера. Этот барабан смотрел на него своими шестью глазами, но Дмитрий Алексеевич не смутился, выдержал этот взгляд. Он только почувствовал с досадой, что уши у него начинают гореть.
— Дмитрий Алексеевич, — начал Урюпин безразличным тоном экскурсовода. — Вот тут мы… вот, так сказать, наша с Валерием Осиповичем попытка отбить у вас хлеб… — Он хихикнул, быстро взглянул на Дмитрия Алексеевича и чуть заметно покраснел. — Нет, вы не подумайте только, что мы это делали в ущерб вашей… нашей, совместной с вами… Нет, это мы совсем недавно с Валерием Осиповичем, от нечего делать. Вдруг смотрим, что-то получается! — Он опять засмеялся.
— А зачем говорить-то об этом? — Дмитрий Алексеевич шагнул к столу. — Дайте-ка лучше ваш чертежик. Ага…
Он долго двигал перед собой листок ватмана. Урюпин молчал, с острым любопытством следил за ним. Максютенко, опустив голову, рисовал на столе кружок, и в нем еще шесть кружков. Дмитрий Алексеевич забарабанил пальцами по чертежу, раздумывая над ним, и наконец поднял на Урюпина усталые, улыбающиеся глаза. На Максютенко он смотреть не мог.
— Мне думается, Анатолий Иванович, что вас постигла неудача. Вот за эту часть машины вы не получите
