Нашествие монголов (трилогия) - Василий Ян

Старшина сказал:

– Конечно, Бату-хану помогают его соратники, но ведь их он сам же и выбрал. Войско слушается его беспрекословно, потому что оно ему верит и прозвало его «Саин-хан» – доблестный, щедрый, великодушный. Поэтому я думаю, что если Бату-хан пойдет на запад, на «вечерние страны», и не дрогнет, не поколеблется, то он разобьет и покорит все встречные народы и власть его разольется по всем землям до «последнего моря».

Абд ар-Рахман снова задал вопрос:

– Я должен сопровождать его в походе. Следует ли мне это делать?

– Следует! Следует! – воскликнули все присутствовавшие. – Так ты поможешь и нам распространить арабскую торговлю по всему пути, проложенному Бату-ханом. Не забудь нас!

Купцы показали широкую щедрость и радушие в угощении, приготовленном для высокого гостя. На ковре было расставлено столько блюд с разнообразными изысканными кушаньями, что ими можно было накормить десяток послов со всеми их слугами.

Соблюдая арабские обычаи, Абд ар-Рахман ел мало, но попробовал от каждого блюда, благодаря и все расхваливая.

– Прости наши нескромные вопросы, – сказал старшина. – Но, только желая помочь тебе дружеским советом, мы бы хотели знать, какие подарки ты привез татарскому хану?

Абд ар-Рахман рассказал, что он передаст золотой перстень с редким камнем и надписью мудрого Сулеймана, меч дамасской гравированной стали, золотой кубок с талисманом, предохраняющим от отравы, и другие ценные подарки.

– Позволь мне дать тебе один полезный совет, – сказал старшина. – Ты знаешь, что арабы, кроме дамасских клинков, особенно славятся прекрасными благородными конями…

– Но где же я могу взять коня? Отправляя меня послом, святейший халиф мне его с собою не дал.

– Мы хотим помочь тебе. Ты поедешь на прием к Бату-хану на том самом чистокровном арабском коне, на котором приехал сюда к нам и с которым ты так умело справился. Не всякий может сесть на такого горячего жеребца. А тебе следует с честью подъехать к шатру Бату-хана. Все простые смертные должны приближаться к этому священному шатру пешком. Ты же объяснишь страже, что должен предстать перед светлые очи Саин-хана на коне, присланном халифом багдадским ему в подарок в знак дружбы. Если же хан татарский разгневается, то, увидев чудесного красавца коня, он тебя простит и полюбит.

Другие купцы добавили:

– Прими еще от нас куски разноцветного шелка для его жен, «украшений вселенной», и ожерелье из двадцати семи драгоценных жемчужин для его любимой молодой жены Юлдуз-Хатун.

Абд ар-Рахман ответил:

– Я не имею слов, сил и уменья, чтобы отблагодарить вас, почтенные соотечественники. Среди вас я самый младший, а вы меня возносите, как старшего. Конечно, это сделано вами не в силу моих заслуг, а как знак вашего почтенья багдадскому халифу, – да возвеличится могущество его и да будет над ним мир!

Старшина купцов сказал, что сам позаботится о том, чтобы Абд ар-Рахман был принят татарским ханом, и предложил остановиться в его доме, пока не настанет торжественный день приема.

Часть третья

В ставке Бату-хана

Глава первая

«Золотой домик»

Тумен[407] «синих непобедимых» примчался к берегам великой реки Итиль близ ее впадения в Абескунское море и рассыпался по равнине, пустив разгоряченных коней щипать сухие метелки серебристого ковыля.

Первая сотня личной охраны джихангира на молочно-белых конях, переплыв глубокий рукав, разбила свою стоянку на узком длинном островке. В верхнем, северном конце его, на каменистом бугре, переливался радостными яркими красками странного, необычного вида небольшой домик-игрушка с легкой кружевной башенкой, весь выложенный цветными изразцами. Каждая плитка имела рисунок затейливого цветка с завитками и узорной каймой, и в каждом цветке был вплавлен тонкий лепесток червонного золота. В ярких лучах утреннего солнца весь домик сверкал и светился, точно сделанный из раскаленных углей.

Этот дом-игрушка по приказу молодого владыки Бату-хана был выстроен на развалинах древнего города в кратчайший срок замечательным китайским мастером, строителем и изобретателем, Ли Тун-по, вывезенным из Китая еще Потрясателем Вселенной Чингисханом. Сюда же сделали огромный путь китайские мастера рабы, – из трех тысяч мастеров до Итиля добрела только небольшая часть.

Ли Тун-по стоял у входа в сказочный домик, большой, толстый, в просторной черной шелковой одежде до пят, с маленькой шапочкой на затылке, с которой длинное павлинье перо ниспадало на ею широкую пухлую спину. Безбородое одутловатое лицо Ли Тун-по, всегда невозмутимо спокойное, седые усы, свисавшие по краям рта, и заплывшие узкие глазки, казалось, говорили о каком-то странном несоответствии между философски-созерцательным настроением китайского строителя и сверкающим красотою, жизнью и фантастической сказкой капризным созданием великого мечтателя.

Ли Тун-по застыл близ входа, выложенного плитками разноцветного рисунка. Сложив руки на толстом животе, строитель равнодушно посматривал на шумную, озлобленную, ревущую толпу рабов, двумя тесными рядами стоявших вдоль дороги.

К китайцу подошел молодой татарский воин. Серебряный пояс стягивал его тонкий стан. На поясе висела кривая сабля в зеленых ножнах. Рукоять, украшенная бирюзой и алмазами, говорила о ханском благоволении. Он приблизился стремительной бесшумной походкой: что-то гибкое, кошачье чувствовалось во всех его движениях.

– Тысячу лет тебе еще жить, мудрый, искусный Ли Тун-по!

Улыбка освещала загорелое юное лицо.

Ли Тун-по с трудом поклонился, коснувшись концами пальцев каменной плиты.

– Тебе тоже желаю прожить тысячу лет, достойный тайджи[408] Мусук, и со славой умереть на поле битвы! «Ослепительный», кажется, уж близко?

– Еще до захода солнца он будет здесь! – сказал воин. – Ты, вероятно, теперь уже спокоен и счастлив, мудрый Ли Тун-по?

– Я был счастлив, пока выполнял приказание великого джихангира, – грустно покачивая головой, простонал китаец. – Но чему я могу радоваться теперь? Счастливые дни труда над созданием моей мечты – чудесного дворца – прошли… А впереди – утомительный, залитый кровью поход. Мне опять прикажут сооружать камнеметы… приносить людям ужас и смерть… А ты покинешь меня?

– Джихангир отправит меня вперед, – ответил Мусук, – с отрядом самых смелых разведчиков. Да и я сам буду просить об этом. Джихангир не любит встречать меня в своей ставке.

– Он в тебе ценит бесстрашного находчивого нукера, поэтому и не держит в своей свите веселых рассказчиков, годных только для вечерних пиров.