Всемирная история: в 6 томах. Том 4: Мир в XVIII веке - Коллектив авторов История

Хотя все стремившиеся к популярности «владыки умов» выдвигали в начале революции требование ограничения королевской власти, среди революционеров не было единства. Самым ярким свидетельством этого стал стремительный уход с политической арены группы приверженцев конституционной монархии по английскому образцу (monarchiens), оказывавших немалое влияние на работу Собрания (в их число среди прочих входили члены конституционного комитета Ж.Ж. Мунье, П.В. Малуэ и Т.Ж. Лалли-Толендаль). Оказавшись не в силах добиться согласия коллег на формирование двухпалатного законодательного корпуса и на признание права короля налагать безусловное вето на решения депутатов, потрясенные агрессивностью народа по отношению к королевской семье, эти политики постепенно покидали Учредительное собрание и отправлялись в эмиграцию.

Эмиграция стала прибежищем многих из тех, кто не смог или не захотел принять перемены. Исследователи сходятся во мнении, что общее число эмигрантов за годы революции достигло 100–150 тыс. человек, дворянство составляло из них всего 17 %, около 25 % — духовенство, остальные принадлежали к третьему сословию (крестьян уехало из страны больше, чем дворян). Таким образом, нация оказалась расколота не только политически, но и физически.

На пути к национальному единству существовало немало и иных препятствий. Прежде всего стремясь сделать революцию необратимой на всей территории страны, Учредительное собрание постаралось, чтобы назначение должностных лиц было заменено их выборностью. Старые органы местной власти смещались и заменялись новыми — муниципалитетами (этот процесс получил название «муниципальной революции»). Однако платой за внедрение демократических начал стало превращение французов, по словам Мирабо, в «аморфную массу разобщенных народов», перед которыми встала задача превратиться в «осознающую саму себя и свой суверенитет нацию». Эта задача была решена за счет идеи федерации, т. е. своеобразной формы объединения, «братского союза» представителей различных муниципалитетов, выступавших за проводимые в стране преобразования и готовых дать отпор их противникам. Ее высшей точкой стал проведенный в Париже 14 июля 1790 г. праздник Федерации, в ходе которого съехавшиеся со всех концов страны французы в полной мере ощутили свое единство не только друг с другом, но и с королем, публично поклявшимся соблюдать конституцию. «Предатели нации боятся федерации», — пели тогда в Париже.

Другой проблемой стало трудноразрешимое противоречие: жесткая централизаторская политика сплачивала французов в единую нацию, но в результате декреты, принимавшиеся в Версале, а затем в Париже, нередко воспринимались на местах как стремление столицы навязать народу свою волю и тем самым вызывали отторжение. В своем стремлении объединить нацию депутаты в то же самое время усиливали факторы, нарушающие это единство. К 1793 г., когда давление центра станет особенно сильным, неожиданно выяснится, что в различных по уровню экономического развития и по силе привязанности к локальным обычаям частях страны люди готовы браться за оружие, чтобы отстоять свою самостоятельность. Слово «федерализм» станет синонимом «сепаратизма», восстанут Лион, Бордо, Марсель, начнутся волнения в Бретани и Нормандии, поднимутся юг и юго-запад. Во времена диктатуры монтаньяров против столицы выступят более 60 департаментов из 83-х.

Ситуация усугублялась тем, что с первых дней революции парижане ощутили себя ее движущей силой и уверовали, что народное восстание является самым эффективным инструментом для того, чтобы подталкивать ее «вперед». Датой начала революции традиционно считается восстание 14 июля 1789 г., когда ответом на стягивание войск к Версалю и увольнение популярного министра Неккера штурмом была взята знаменитая королевская тюрьма Бастилия — символ деспотизма. Тремя месяцами позже, после событий 5–6 октября, резиденция короля и Собрания была перенесена в Париж. В результате власти оказались под постоянным надзором парижан, которые получили возможность оказывать на них прямое давление.

Еще одним фактором, раскалывавшим единство нации, сделался религиозный конфликт, развивавшийся совсем по иным направлениям, нежели в предшествующие века. Для Учредительного собрания он стал во многом неожиданным: казалось бы, правительственная политика в духовной сфере, напротив, должна была исключить всякую конфронтацию. Еще на излете Старого порядка монархии практически удалось решить проблему протестантов: поставленные в жесткую оппозицию к власти после отмены Нантского эдикта в 1685 г., они обрели гражданские права по королевскому указу 1787 г. Полтора десятка из них стали депутатами Учредительного собрания. В это число входили шесть пасторов и ряд политиков, приобретших вскоре национальную известность: в частности Ж.П. Рабо Сент-Этьен, будущий жирондист и депутат Конвента, прославившийся выступлениями по религиозным вопросам (в историю вошла его знаменитая фраза: «Я требую не терпимости, а свободы!») и будущий влиятельный термидорианец Ф.А. Буасси д’Англа. В декабре 1789 г. Учредительное собрание открыло протестантам свободный доступ ко всем должностям в администрации и в армии, а затем приняло декрет, по которому потомкам протестантов, эмигрировавших из страны в ходе Религиозных войн, возвращались их земли. Значительно позже и с существенно большими сложностями получили права гражданства и евреи, хотя, в отличие от протестантов, они в основной массе не спешили участвовать в революции или использовать свое право голоса.

Таким образом, Учредительное собрание сумело сгладить остроту религиозных противоречий. И тут же разрушило хрупкий мир своими же руками. 2 ноября 1789 г. оно издало декрет, объявив все церковные имущества перешедшими в собственность нации (отсюда и название «национальные имущества», принятое в ходе революции для конфискованных владений). Эта идея была предложена одним из иерархов французской Католической церкви Талейраном, епископом Отенским. Несмотря на протесты духовенства, он с легкостью убедил депутатов, что эта мера поможет решить финансовые проблемы и в то же время не затронет базовый принцип собственности, поскольку церковь нельзя признать таким же собственником, как и остальных. Под обеспечение национальных имуществ были выпущены специальные ценные бумаги, ассигнаты, превратившиеся вскоре в результате дополнительных эмиссий в стремительно обесценивающиеся бумажные деньги. Люди, приобретавшие национальные имущества или получавшие прибыль от их перепродажи, вливались в слой новых собственников, кровно заинтересованных в необратимости произошедших перемен.

Летом-осенью 1790 г. церковная реформа вступила в новую фазу. По решению законодателей было учреждено так называемое «гражданское устройство духовенства»: французская церковь полностью выводилась из сферы влияния папы римского и переходила под контроль государства. Должности епископов и священников становились выборными, все клирики начали получать от государства жалованье и должны были присягнуть на верность «нации, закону и королю». Ряд функций церкви (регистрация рождений, смертей и браков) передавался в руки светских властей.

На первый взгляд, в этой реформе был свой смысл: раз духовенство оказалось лишено возможности жить за счет земельных владений церкви, государство вынуждено было взять его на содержание, требуя взамен полной лояльности. К тому же изменение основ существования церкви во Франции следовало той же логике, что и преобразования в других сферах. На всей территории страны жизнь духовенства была унифицирована, кюре и епископы избирались активными гражданами по приходам и департаментам, сокращался характерный для Старого порядка разрыв между высшим и низшим клиром.

Однако неожиданно для законодателей реформа расколола духовенство на «присягнувшее» и «неприсягнувшее». Лишь семь епископов, включая Талейрана и Ж.Б.Ж. Гобеля, который позднее примкнул к эбертистам и отрекся от сана, согласились принести присягу. Дать клятву согласились примерно 52 % священников. При том, что папа римский весной 1791 г. осудил реформу, а «неприсягнувшим» поначалу было разрешено продолжать свою пастырскую деятельность (хотя они лишались денежного содержания), вокруг них получили легальную возможность группироваться противники нового режима. Впоследствии немало священников сыграли значительную роль в контрреволюционном движении, епископы Тура и Арраса стали советниками и помощниками эмигрировавших принцев.

На примере гражданского устройства духовенства просматривается весьма характерный для революции ожесточенный конфликт интересов, граница которого проходила отнюдь не между социальными слоями. Не менее показательным примером такого конфликта могут послужить и противоречия между интересами крестьян и городского населения, сыгравшего в революции ведущую роль. Когда с весны 1789 г. по всей стране начались крестьянские восстания, заслужившие в историографии название «крестьянской революции», Учредительное собрание отреагировало на них запоздало, хотя и весьма эффектно. 4-11 августа 1789 г. по инициативе дворянства, обеспокоенного ситуацией в деревне, оно обсудило и приняло серию декретов, провозглашавших, в частности, отказ от личных сеньориальных прав: судебных, исключительного права охоты, права «мертвой руки» и ряда других. Все крестьяне во Франции становились лично свободными. Десятина упразднялась. Что же касается платежей и повинностей, они были расценены как обычная частная собственность владельцев земель, их дозволялось лишь выкупать.