Всемирная история: в 6 томах. Том 4: Мир в XVIII веке - Коллектив авторов

Для сторонников доминирования третьего сословия идейным обоснованием этой «войны» стала новая система ориентиров и ценностей, краеугольным камнем которой сделалось понятие «нация». К 1789 г. оно уже не было новым, однако взлет популярности этого слова оказался настолько быстр, что даже не все успевали разобраться, что за ним стоит. Еще до начала революции аббат Сийес выдвинул парадоксальную идею о том, что «если удалить привилегированное сословие, нация отнюдь не станет меньше, она лишь станет больше»; имелось в виду, что дворянство и духовенство необходимо вывести за пределы нации, поскольку она должна объединять лишь тех, кто вносит вклад в общее дело. Зримым выражением будущего единства, по его мнению, должно было стать упразднение всех привилегий. При этом понятие «нация» оказалось для депутатов значительно более приемлемым, чем слово «народ», вызывающее ненужные ассоциации с плебсом.

Концепция нации оказалась востребована в это время отнюдь не случайно. Депутаты Генеральных штатов традиционно считались собранными по воле короля представителями нации, и именно эта двойственность положения открывала для них возможность играть самостоятельную политическую роль. Ведь в соответствии с популярными идеологическими концепциями века Просвещения публичная власть основывалась не на божественном праве, а на заключенном в незапамятные времена общественном договоре, создавшем верховного суверена — народ, нацию, обладающую общей волей. Именно в силу решения этого суверена в ряде стран верховная власть была «временно» вручена королям. Соответственно официальное признание подобных идей давало безграничные возможности по «легальному» реформированию политического устройства Франции вплоть до изменения формы правления, стоило лишь депутатам объявить себя полновластными представителями нации и добиться всеобщего признания в качестве таковых.

Следуя этой логике, депутаты Генеральных штатов (прежде всего от третьего сословия) вскоре после открытия заседаний стали претендовать на полномочия, немыслимые в рамках Старого порядка. Хотя по традиции они должны были руководствоваться составленными избирателями наказами (т. е. исполнять императивный мандат), 17 июня 1789 г. даже не все Генеральные штаты, а лишь представители третьего сословия объявили себя Национальным собранием, которому одному «принадлежит право выражать и представлять общую волю нации». Впоследствии к ним присоединились и представители двух других сословий. Развивая успех, меньше чем через месяц Национальное собрание провозгласило себя Учредительным, обязавшись тем самым дать стране конституцию.

К концу лета депутаты подготовили и 26 августа утвердили ее преамбулу — Декларацию прав человека и гражданина. По этому тексту видно, как к 1789 г. формируется относительно единая система ценностей, выработанная Просвещением. Декларация открывалась следующими словами: «Представители французского народа, объединенные в Национальное собрание и полагая, что невежество, забвение прав человека и пренебрежение к ним являются единственными причинами общественных бедствий и пороков правительств, приняли решение изложить в торжественной декларации естественные, неотъемлемые и священные права человека».

Первая статья Декларации гласила: «Люди рождаются и остаются свободными и равными в правах». Естественными и неотъемлемыми правами человека объявлялись свобода, собственность, безопасность и сопротивление угнетению. В их число не входило равенство, однако Декларация провозглашала, что все граждане имеют право участвовать в разработке законов, которые должны быть едины для всех. Также постулировалось равное налогообложение и равный доступ к общественным должностям. Депутаты сочли необходимым пояснить, что «свобода состоит в возможности делать все, что не приносит вреда другому», и отдельно закрепили в Декларации свободу слова и вероисповеданий, а также презумпцию невиновности. Все привилегии, сословия, цехи и корпорации, титулы и рыцарские ордена упразднялись.

Таким образом, Декларация прав человека и гражданина возвещала гибель Старого порядка и вместе с тем формулировала программу на будущее. При этом никакая конкретная форма правления Декларацией не предусматривалась. Законодатели предпочли не связывать себе руки и намеренно составили текст, способный лечь в основу любого государственного устройства. Тем не менее ссылка на необходимость обеспечить разделение властей фактически исключала как возможность возвращения к неограниченной монархии, так и возможность установления прямой демократии.

Эти принципы, на которых должно быть основано новое общество, станут впоследствии называть «принципами 1789 года». Именно их нередко будут рассматривать в качестве одного из самых важных завоеваний революции, со временем они сделаются неотъемлемой частью современных политических теорий. Предполагалось, что их провозглашение даст законодателям необходимые ориентиры для создания новой конституции, в центре которой окажется уже не суверенитет короля, а суверенитет нации. Дебаты по отдельным ее статьям заняли более двух лет, и лишь в начале сентября 1791 г. Франция превратилась в конституционную монархию в полном смысле этого слова.

Как отмечал исследователь французской исторической лексики Ф. Брюно, за эти годы «все, что было королевским, стало национальным». И значительная часть усилий Учредительного собрания была направлена именно на то, чтобы превратить французов в монолитную нацию. На пути к единству стояли сословные привилегии — их отменили вместе с самими сословиями и дворянскими титулами. Национальному единству препятствовал партикуляризм провинций, поэтому сначала отказались от их привилегий, а затем и вовсе покончили со старым административным делением страны, создав 83 более или менее равных по территории департамента, получивших названия от топонимов (Сена-и-Марна, Верхние Альпы, и т. д.). В 1790 г. специальной комиссии с участием знаменитых математиков, астрономов, физиков и химиков было поручено разработать новую единую систему мер и весов, способную заменить конгломерат крайне запутанных локальных систем измерений; эта работа была завершена значительно позже, уже во времена Конвента.

Особого осмысления потребовала проблема выражения воли нации. При невозможности организовать референдум по каждому законопроекту было решено, что «нация, единственный источник всей власти, осуществляет ее лишь путем делегирования» своих полномочий будущему законодательному корпусу и королю. Противоречие между принадлежностью к нации всех жителей страны и нежеланием депутатов доверять избрание членов законодательного корпуса и других органов власти женщинам и беднякам было устранено путем разделения всех граждан страны на «активных» и «пассивных». Мужчины старше 25 лет, не находившиеся в услужении и уплачивавшие прямой налог в размере стоимости трех рабочих дней, считались «активными» и получали право голоса; остальные пользовались лишь защитой закона.

Одновременно предполагалось, что депутаты, нынешние и будущие, получают свои полномочия от всего народа, а не от избравшего их города или департамента, поскольку воля нации едина и неделима. В силу этой же идеологемы оказалось невозможным и возникновение политических партий, подобных английским вигам и тори. Напротив, само слово «партия» носило негативный оттенок, поскольку принадлежность к ней, как полагали, неминуемо раскалывала волю нации, заставляла человека поступать по воле руководства партии, а не избирателей, принимать решения в соответствии с партийными интересами, а значит, во вред общему благу.

Другое дело, что в реальности те или иные объединения граждан все равно возникали. Для первых лет революции они нередко принимали облик традиционной для Старого порядка клиентелы, следующей в фарватере своего патрона (такие разветвленные клиентелы, к примеру, были у героя Войны за независимость США, популярного генерала Лафайета и у обладавших немалым влиянием братьев А. и Ш. Ламетов). С 1788 г. стали появляться и новые формы — клубы, создававшиеся по аналогии с теми многочисленными общественными объединениями XVIII в., о которых шла речь в предыдущем разделе этой главы. В некоторых из них существовал вступительный взнос, часть клубов предполагала четко оформленное членство, однако участие в работе клуба, как правило, не предусматривало ни «партийной дисциплины», ни совместного участия в выборах, ни солидарного голосования в органах власти.

Первым из таких объединений считается Бретонский клуб, организованный в июне 1789 г. вокруг депутатов Генеральных штатов из Бретани. Осенью 1789 г. образуется знаменитое «Общество друзей конституции», в которое также входила часть депутатов Учредительного собрания. Переехав из Версаля в Париж, оно обосновалось в бывшем монастыре якобинцев на улице Сент-Оноре, в двух шагах от дворца Тюильри, и вскоре получило название Якобинского клуба. Постепенно в других городах стали появляться его филиалы, которые обладали значительной автономией и не подчинялись напрямую центральному обществу, однако активно обменивались с ним текстами речей, петициями, информацией. Это позволяло Якобинскому клубу хорошо представлять себе, что происходит в стране и одновременно оказывать влияние на ситуацию на местах. В июне 1790 г. таких филиалов насчитывалось уже около ста, а через год — более четырехсот. Более демократичным по своему составу был другой, не менее знаменитый клуб «Общество друзей прав человека и гражданина», заседавшее в монастыре кордельеров (соответственно, его называли Клубом кордельеров). Оно возникло весной 1790 г., членские взносы там были ниже, чем у якобинцев, меньше было и депутатов, однако в нем выступали молодые революционеры, которые приобрели широкую известность чуть позже: адвокат Ж.Ж. Дантон, журналист К. Демулен. Именно этот клуб со временем стал ядром республиканского движения в Париже.