Фантастика 2025-32 - Алексей Викторович Вязовский

просить гуманитарку на зиму. Ты что не понимаешь, что богатым человеком можно оставаться, только если не ссориться с американцами?

— Со мной проблем не будет! — пообещал я, приложив руку к груди. — Если ко мне не лезут, я сам никаких войн не начинаю! Это все наветы, Борис Николаевич! Завистники на меня наговаривают!

Надо его переключать на что-то срочно. Иначе, если начнет докапываться…

— Так что с Чечней-то? — я уставился на президента преданным взглядом. — Жириновский нагнетает вовсю. Он рвет и мечет, дал команду форсировать тему в СМИ. Раскачивает лодку, орет, что Россия для русских. А он сам такой же русский, как я полярный индус.

Я легко сдал Владимира Вольфовича. Просто отношения наши становились все хуже и хуже, пора было показать зубы. Слишком высоко вознесся вождь, опьяненный своими достижениями. Так высоко, что стал забывать тех, кто имел прямое отношение к его успеху. А еще мне не нравилось, что «сын юриста» вкидывает в общество такую повестку, которая сейчас ни к чему хорошему привести не может. С наскока Чечню взять нельзя — горная местность, плотная городская застройка в Грозном… Тут надо как-то аккуратнее. Но как именно, я пока не знал.

— Даже так? Ну я ему… — Ельцин ударил беспалой рукой по полке, на которой мы сидели. — Сам в президенты метит, собака, рейтинг себе зарабатывает.

Вдруг Ельцин вскинулся:

— А ты, Хлыстов, сам не хочешь забрать себе ЛДПР? Мне докладывали, что ты их главный спонсор. Собрать экстренный съезд, пока Вольфович где-нибудь в отъезде… В минюсте обещаю поддержку, быстро проведем тебя новым председателем партии.

Я так МММ «грабил», идея была мне близка. Но и окончательно разрывать отношения с Жириновским я не хотел. Тут надо осторожно двигаться.

— Во-первых, думского мандата вы его не лишите. Он будет все так же с трибуны костерить вас, — я вытер специальным полотенцем пот с лица. — Только в этом случае он станет неуправляем совершенно. А как публичный политик я ему в подметки не гожусь, он меня просто размажет. А во-вторых, проблему Чечни это вообще не решит. Нет, тут надо по-другому как-то.

— Представь свои предложения, — милостиво кивнул «Хозяин». — Я рассмотрю.

* * *

Если наши комитетчики были людьми, как на подбор, невзрачными и серыми, то эти, напротив, оказались парнями шумными и самоуверенными. «Кровь с молоком». ЦРУшники чувствовали себя в Москве хозяевами и, черт возьми, у них для этого были все основания. Я по жизни не люблю тех, кто крутит ласты другим людям, но тут совершенно какое-то другое чувство возникло, ничуть не похожее на то, что я испытывал к, пусть ненавистным, но таким привычным и родным мусорам. Эти вызывали отторжение, настолько сильное, что я даже сам себе удивился. Не то сказалась пропаганда, влитая в уши в пионерском детстве, не то наоборот, всплывала вторая жизнь, когда наши хозяева вступили со своими бывшими хозяева в жесткий клинч. Я хорошо знал цену этим улыбкам и никакого пиетета, что испытывали наши чиновники, к обладателям штатовского паспорта не испытывал. Напротив, хотелось вбить эти улыбки им в глотку поглубже, ведь эти люди вытирали ноги о мою страну, а я и не знал до сих пор, что такой патриот. Или не патриот я, а просто не могу чувствовать себя дешевой шлюхой, которую пользуют как хотят. Я ведь той страны почти и не видел из-за высокого забора, а все равно оказался чище и честнее, чем дети советских аппаратчиков и чекистов, которые враз стали записными демократами. А что должен делать настоящий демократ? Правильно! Он должен ненавидеть СССР, как исчадие кровавой гэбни, и Российскую империю, тюрьму народов. Если ты при делах и называешь себя патриотом, то ты либо городской сумасшедший, либо пытаешься пилить бабло, которого настоящие демократы пока в поле зрения не видят. В любом случае, ты тип крайне подозрительный и неприятный. Общаться с тобой серьезные люди не спешили во избежание подобия того, что на зоне называют зашкваром.

Вот потому-то я свое мнение высказывать не спешил и старательно растягивал губы в резиновой улыбке, вогнав своего репетитора Софию Леонардовну в ступор. Она чуть не заплакала, бедная, пока научила меня улыбаться так, чтобы это не было похоже на оскал голодной гиены. А ведь куда деваться! Я ж избранник народный, епта! Соответствовать нужно. Я даже слово «спасибо» выучил, каковым по старой памяти не пользовался.

И вот науку старушки, видевшей наяву и Немировича, и Данченко, я прямо сейчас пустил в дело, радушно протягивая руку амерским комитетчикам и улыбаясь как дебил. Агент Ричардс и агент Миллер. И что удивительно, оба белые. Наверное, то самое время еще не пришло…

— Кофе? — спросил я, и они благодарно оскалились.

— Капучино, — кивнул один, а за ним повторил его напарник.

Один рослый, крепкий и румяный, а второй пониже, постарше, и с намечающейся лысиной. И если первый, судя по жарким взглядам, что он бросал на моего Рыжика, приехал сюда еще и на сексуальное сафари, то у второго, зуб ставлю, в кармане лежит портмоне с фотографией некрасивой жены и трех пухлых спиногрызов.

Настя поставила перед ними фарфоровые чашки, где с ловкостью профессионального баристы нарисовала кокетливое сердечко. Она даже стрельнула глазками в молодого, отчего малость сбила его с рабочего настроя. Молодец, девочка. Настоящая секретарша мысли начальника должна читать не только в постели. Отвлекай их!

— Когда вы в последний раз видели господина Сороса? — спросил меня тот, которому на Настины сиськи, старательно торчащие напоказ, было наплевать.

— За неделю до его смерти, — не задумываясь, ответил я. — Мы пришли к взаимовыгодному соглашению, и больше нам видеться было ни к чему.

— Кое-кто считает, что вы были недовольны результатами этих переговоров, — прозрачно намекнул агент.

— Я не знаю никого, кто был хоть когда-то удовлетворен результатами переговоров, где на кону стоят деньги, — шумно отхлебнул я кофе, пока Настя стрекотала, переводя мои слова. И как люди не наши языки учат? Бур-бур только слышу, как будто у них каша во рту.

— Что вы хотите этим сказать? — поднял бровь молодой.

— Продажа этого актива была обусловлена изначально, — лениво ответил я. — Это можно легко проверить. У меня просто не было денег для такой сделки. Я получил кредит от Министерства финансов и пользуюсь им до сих пор. Вот вы, агент Ричардс, отказались бы купить на чужие деньги нефтяную компанию, а потом продать ее, скажем, за десять миллионов долларов?

— Нет, — совершенно искренне оскалился агент. — Десять миллионов — большие деньги. Так почему вы были недовольны?

— Потому что я хотел двадцать! —