Крымская война - Евгений Тарле

Уже на другой день после появления своего в Вене Горчаков имел долгую беседу с министром иностранных дел Буолем, главным противником России при венском дворе. Горчаков уловил полную солидарность Буоля с западными державами в вопросе о том, чтобы заменить единоличное покровительство России православной церкви в Турции общим покровительством всех пяти великих держав всем христианским подданным Турции вообще. Это было вовсе не то, что на самом деле занимало и даже поглощало Буоля. Карл-Фердинанд Буоль фон Шауэнштейн, несмотря на свои 57 лет, увлекался в 1854 г. так, как если бы он был неопытным юношей и за ним не было долгой дипломатической службы. Ему давно уже, с начала военных действий между Россией и Турцией, но в особенности со дня снятия осады с Силистрии, стал казаться бесспорным следующий план действий: Австрия должна перейти на сторону западных держав и за это она получит Молдавию и Валахию, т. е. богатую житницу и огромное приращение территории и могущества. Это избавит ее от вечной угрозы со стороны России, так как очень усилит стратегически. Победа союзников предрешена. Из этой аксиомы Буоль торопился сделать все выводы. Человек он был довольно посредственный и по способностям, и по уму, и по образованию; был лишь дельным и усердным чиновником. Никогда не знал он меры в своем низкопоклонстве перед силой, — сначала перед Николаем I, особенно когда побывал австрийским послом в Петербурге в 1848–1850 гг., потом перед Наполеоном III, — и никогда не умел держать себя в руках, когда им овладевала уверенность в своем положении и хотелось показать это противнику, которого он считал в данный момент слабым. Свита графа Орлова во время Парижского конгресса 1856 г., наблюдая поведение Буоля на конгрессе, его оскорбительные выходки против России, склонна была определять его слишком уж лаконично словом «хам». Но сам граф Буоль держался всегда отраднейшего о себе мнения и очень серьезно считал и старался внушить другим, что именно он руководит всей австрийской политикой. На самом же деле никогда он не имел на Франца-Иосифа, даже и в отдаленной степени, того влияния, которое имел до него Шварценберг, а после него, например, Бейст, или Андраши, или даже Кальноки. Из австрийских дипломатов царствования Франца-Иосифа больше всего походит Буоль на графа Эренталя — не умом, потому что Эренталь был много умнее, и не дипломатическими дарованиями, потому что Эренталь был гораздо тоньше и талантливее, а той, может быть, излишней в дипломате, живостью, юркостью, любовью к внезапным сюрпризам, тем стремлением к шумихе, к эффектным выступлениям, какие и Эренталю были свойственны. Когда в 1859 г. на Австрию обрушилась тяжелая военная катастрофа, Буоля обвинили в том, что он своей политикой в годы Крымской войны подготовил этот провал, и Франц-Иосиф поторопился тогда, в мае 1859 г., прогнать его прочь как раз накануне открытия военных действий. Это было несправедливо: Буоль делал в 1854–1856 гг. то, чего желал Франц-Иосиф, но, правда, делал это горячо, азартно, бестактно, обостряя противоречия, слепо веря в сегодняшний успех и совсем не думая о возможной завтрашней расстановке сил.

А.М. Горчаков довольно скоро начал понимать, что мотивы австрийской дипломатии сложнее, чем это могло бы показаться с первого взгляда. Кроме страха за Ломбардо-Венецианскую область, которую Наполеон III может отнять, если очень ему перечить, кроме боязни внедрения России в Дунайские княжества и опасений за судьбу Турции, граф Буоль и его повелитель руководствуются еще одним мотивом: желанием заполучить в австрийское владение как Молдавию, так и Валахию.

Наполеон III с обычной своей ловкостью вовремя внушил эту соблазнительную мысль австрийскому кабинету, и «Австрия пошла на эту удочку (c'est l'hame auquel a mordu l'Autriche)». Сообщая, что сам Буоль проговорился об этом в частном разговоре с прусским представителем Альвенслебеном, Горчаков советует канцлеру Нессельроде обратить на это внимание[968].

Вообще в борьбе за австрийский нейтралитет и летом и осенью 1854 г. опорой для русской дипломатии являлась не только Пруссия, но и весь почти Германский союз. Метавшийся между двумя лагерями король Фридрих-Вильгельм IV хоть и заключил с Австрией договор 20 апреля 1854 г., но решительно отказался дать этому договору такое истолкование, которое могло бы обязать Пруссию при каких бы то ни было обстоятельствах поднять оружие против русского императора. Усиливать Австрию и воевать против Николая не желала не только Пруссия: наиболее влиятельные из второстепенных государств Германского союза были вполне с ней солидарны.

В начале июня закончилась происходившая в городе Бамберге конференция представителей второстепенных держав Германского союза: Баварии, Саксонии, Бадена, Гессена, Нассау, Кургессена и Вюртемберга. Обсудив вопрос об отношении к австро-прусскому соглашению от 20 апреля 1854 г., конференция отказалась примкнуть к какому бы то ни было обязательству принять участие в военных действиях против России, даже если Россия откажется эвакуировать Молдавию и Валахию. «Дух» конференции был «решительно антианглийский», — доносил Бруннов из Дармштадта[969]. «Зачем нам война, которая уж во всяком случае будет водой на никогда не останавливающуюся, никогда не находящуюся в покое мельницу красных?» — вопрошал Макс Баварский своего дядю, короля прусского Фридриха-Вильгельма. Кроме этого резона, был и другой: эти державы вовсе не желали рисковать войной ради австрийских интересов на Балканах, нисколько Германского союза не касавшихся[970]. Франц-Иосиф и Буоль знали об этих настроениях и с нетерпением и тревогой к ним относились. Они понимали, как все это учитывается в Петербурге.

Франц-Иосиф, убедившись, что в случае войны с Россией Германский союз не поддержит его военными силами, поспешил пригласить Горчакова, очень ласково его принял и просил не обижаться на то, что австрийские войска вошли в Валахию. «Верьте, что никакой враждебной по отношению к вам мыслью не было продиктовано это мероприятие, — заявил Франц-Иосиф, — я был удивлен поспешностью вашего ухода, я боялся анархии и вторжения турок, бедственного для населения, и я считал долгом гуманности помешать этому двойному несчастью присутствием части моих войск. Но раз ваши войска покидают Валахию лишь частично, — вопрос меняется, и вы можете быть уверены, что не успеете вы вернуться домой, как уже будет послан приказ моим генералам не двигаться дальше и держаться вдали от Валахии, пока ваша армия там будет находиться»[971].

Но Франц-Иосиф лукавил. Он решительно ни одному слову Горчакова не верил и не был спокоен за безопасность Галиции.

Теперь, летом 1854 г., Николай проницательнее судил об истинных намерениях Франца-Иосифа. Горчаков писал 12 июля 1854 г., явно принимая желательное за действительно существующее: «Мне кажется, что император [Франц-Иосиф] начинает осваиваться с мыслью отделиться от западных держав, то есть что он видит возможность, когда и как это сделать (lа possibilit du quand et du comment), но хватается за мысль об этом шансе, как люди принимают подкрепляющее средство, чтобы успокоить свой дух». Николай на полях поставил три вопросительных знака и написал карандашом: «неверно». Дальше царь подчеркнул фразу Горчакова: «Граф Буоль не так дурен, как мы это думаем», и на полях опять написал: «неверно», и снова поставил три вопросительных знака и один восклицательный[972]. От былых иллюзий насчет Австрии царь излечился, хоть и поздно, но радикально. В особенности не верил он в то, будто бы Австрия и Пруссия всерьез исполнят свое намерение обратиться к западным державам с предложением на почетных для России условиях заключить мир.

Это австро-прусское посредничество граф Буоль понимал довольно своеобразно. Совещаясь о терминах и формулировках общей ноты, которую Австрия и Пруссия должны были послать в Лондон и Париж, Буоль в то же время не переставал подбивать Пруссию на решительное выступление против России. Вот что доносил А.М. Горчаков 12 июля 1854 г. в Петербург: «Граф Альвенслебен (прусский посол в Вене. — Е.Т.) сказал мне, что при его разговоре с графом Буолем этот последний в сотый раз вернулся к мысли об уместности военной демонстрации со стороны Пруссии, но что граф Альвенслебен дал ему на это тот же отрицательный ответ, какой он давал ему на предыдущие ходатайства». Царь отчеркнул эти строки и написал на полях: «каналья (canaille)»[973].

Конечно, перспектива военного союза Австрии с западными державами могла очень сильно повлиять на позицию второстепенных держав Германского союза, рисковавших оказаться между двух огней — между войсками Франции и Австрии. Из Дармштадта и других столиц второстепенных государств Германского союза уже с первых дней августа начали поступать известия о том, что венский двор агитирует в пользу мобилизации части войск государств союза, именно в размере 60 000 человек. План этот сразу не встретил особого сочувствия, но, конечно, царю необходимо было отныне считаться с возможностью, хотя бы в более или менее отдаленном будущем, появления на западной границе империи новой враждебной силы[974].