Муссон - Уилбур Смит

Потом, когда половина рабов и их охрана оказались в реке, Том отсек их и напал на голову колонны.

Из своего укрытия воины-лози стали залпами стрелять в арабских стражников. Стреляли картечью. С небольшого расстояния даже лози не могли промахнуться. Результат был убийственный. Некоторое время шла напряженная схватка, но арабских стражников было меньше, а первые залпы нанесли им тяжелый урон.

Их товарищи на другом берегу хотели прийти на помощь, но, вынужденные по пояс погружаться в быстрое течение, в беспорядке отступили под огнем более опытных моряков Тома.

К ночи бой на этом берегу закончился. Том и его люди захватили голову каравана, уничтожили всю арабскую стражу и захватили весь запас черного пороха.

Теперь у Тома было численное превосходство, а арабам на противоположном берегу не хватало пороха и пуль.

Том перевел своих людей через реку и предпринял несколько стремительных нападений на арабские позиции, заставляя работорговцев обороняться, растрачивая последний порох. Как только мушкеты арабов замолкли, Том начал настоящее нападение и смел линию обороны арабов.

У арабов совсем не было пороха. Они перешли к рукопашной, и здесь лози на горе арабам пустили в ход свои копья. Последних арабов оттеснили в реку, где их ждали привлеченные запахом крови крокодилы.

В этом бою Том освободил три тысячи рабов и двинулся на юг, в Форт Провидения, во главе длинной колонны носильщиков с огромной добычей.

Хотя разведчики Фунди продолжали следить за дорогами рабовладельцев, это был последний караван, рискнувший в сухой сезон пройти к Берегу Лихорадок.

— Надо молиться, чтобы в будущем году дела пошли еще лучше, — сказал Том Саре, когда в начале сезона Большой Влаги они вместе стояли на юте маленького «Кентавра», уходящего в океан.

— Если дела пойдут еще лучше, ты утопишь корабль, перегрузив, — ответила она. — Я не могу пользоваться своей каютой: даже она забита слоновьими бивнями.

— Это твои дети так нас обременяют, — упрекнул Том.

Сара не смогла противиться искушению взять на себя заботу о четверых самых трогательных сиротах из освобожденных караванов. Она обрушила на них свой материнский инстинкт, и теперь малыши в сшитых ею одежках, сунув в рот большой палец, вечно цеплялись за ее юбки и путались у Сары под ногами.

— Томас Кортни, да вы ревнуете к несчастным детям!

— Приплывем на Добрую Надежду, куплю тебе красивую шляпку, чтобы вернуть твою любовь, — пообещал Том.

Она открыла рот, собираясь сказать, что предпочтет сына, но для обоих это была чересчур болезненная тема.

Вместо этого она улыбнулась.

— И красивое платье. Последние месяцы я хожу в лохмотьях. — Она сжала его руку. — О Том, как приятно будет снова вернуться в цивилизацию! Даже ненадолго.

Абд Мухаммад аль-Малик, калиф оманский, умирал в своем дворце в Маскате, и даже лучшие врачи не могли понять причины его загадочной болезни. Они очищали ему желудок, пока из заднего прохода не закапала кровь. Они вскрыли ему жилы на руках и выпускали кровь, пока лицо правителя не осунулось, а глаза не ввалились. Ему обожгли грудь и спину горячим железом, чтобы выжечь болезнь, но все было тщетно.

Болезнь обнаружилась вскоре после возвращения принца Заяна аль-Дина из долгого паломничества в Мекку и другие святые места ислама, в которое его отправил отец в наказание за предательство.

Вернувшись в Маскат, Заян аль-Дин самым жалобным образом принялся молить отца о прощении. Он рвал свою красивую одежду и резал себе щеки и грудь острым ножом. Он посыпал голову пылью и пеплом и в присутствии отца ползал на четвереньках, умоляя о прощении.

Аль-Малик сошел со Слонового Трона, поднял сына на ноги и полой своего одеяния вытер с его лица кровь и грязь.

А потом поцеловал его в губы.

— Ты мой сын, и хотя однажды я едва не потерял тебя, ты ко мне вернулся, — сказал он. — Иди умойся и переоденься. Надень синюю одежду царского дома Омана и займи свое место по правую руку от меня.

Вскоре у калифа начались ужасные головные боли, после которых он чувствовал себя слабым, сонным и не вполне ориентировался в происходящем. Затем начались судороги и приступы рвоты. У калифа болел живот, и его испражнения были черными и густыми, а моча красной от крови.

Врачи лечили калифа, стараясь добиться улучшения, но болезнь обострялась. У него посинели ногти. Волосы и борода лезли клочьями. Он погружался в беспамятство, и плоть его таяла, так что вскоре лысая голова стала напоминать череп.

Зная, что конец близок, тридцать сыновей калифа собрались у его ложа в темной спальне с закрытыми ставнями. Старший сын Заян аль-Дин сидел ближе всех и молился Аллаху о выздоровлении батюшки.

Однажды между молитвами Заян аль-Дин поднял полные слез глаза и печально взглянул на своего сводного брата. Ибн аль-Малик Абубакер был сыном одной из наложниц калифа. С дней отрочества в зенане на острове Ламу он был верным товарищем Заяна аль-Дина. Ввиду незначительного положения Абубакеру грозила опасность совсем погрузиться в забвение. Но в пустыне говорят: каждому человеку нужен верблюд, чтобы нести его по пескам. Заян аль-Дин стал верблюдом Абубакера. Абубакер намерен был на спине старшего сводного брата дорваться до власти. Он также понимал, что Заян аль-Дин нуждается в нем, ведь Абубакер был верным слугой, умным и изобретательным, преданным брату. Он был рядом с Заяном аль-Дином в битве под Маскатом и пытался защитить его, когда были разгромлены оттоманские турки, но получил удар копьем в грудь и был сброшен с коня.

После битвы он оправился от раны и получил прощение нового калифа: аль-Малик всегда был щедр и великодушен к своим сыновьям. Но вместо того чтобы быть благодарным за милосердие, Абубакер исходил злобой и негодованием. Как и Заян аль-Дин, он был честолюбив и коварен, прирожденный заговорщик, жадный до власти. Он знал, что, несмотря на прощение, калиф будет помнить о его предательстве до конца своих дней. «Пусть же этих дней будет немного», — подумал он, посмотрел через заполненную людьми и дымом курений спальню и поймал взгляд Заяна аль-Дина. Брат едва заметно кивнул, и Абубакер опустил глаза и погладил усы в знак того, что понял.

Именно Абубакер раздобыл горький белый порошок, который теперь делал для них свое дело. Один из врачей, лечивших больного калифа, был человеком Абубакера.

Принимаемый малыми дозами, яд накапливался в теле жертвы, так что недомогание становилось все острее. Абубакер про себя согласился с братом: пора дать калифу смертельную дозу и покончить с ним.

Абубакер прикрыл лицо черной кефией, словно скрывая горе, и улыбнулся. Завтра в этот час его старший брат Заян аль-Дин воссядет на Слоновый Трон. А он, ибн аль-Малик Абубакер, станет во главе армии и флота Омана. Заян аль-Дин пообещал ему это, а также титул имама и два лакха рупий из сокровищницы калифа. Абубакер всегда видел себя могучим воином и знал, что наконец его звезда поднимается и начинает ярко гореть.