Избранное - Гор Видал

оживет, если Ксеркс к ней подляжет, и тот согласился оказать ей такую честь. На меня возложили обязанность стянуть льняное покрывало, что я и сделал. Девушка оказалась не только прекрасно сложена, но и умудрилась лишиться чувств в самой пикантной позе.

Ксеркс в нетерпении бросился на ложе.

— Вавилоняне делают это без одежды, — заметил вредный Мардоний.

— Но не их боги, — смущенно ответил Ксеркс.

— А их боги тем более. В конце концов, ты — первый мужчина, она — первая женщина. Вы еще не изобрели одежды.

Я уже говорил, персидские мужчины не обнажаются не только друг перед другом, но и перед своими женами и наложницами — в отличие от греков, которые благопристойно одеваются перед женщинами (за исключением Игр), но бесстыдно заголяются друг перед другом. Но тут был особый момент. В конце концов, никогда нам больше не играть богов в Вавилоне, где нагота на каждом шагу, даже на вершине Дома Основания Небес и Земли. И мы были молоды. Ксеркс сбросил одежды. Он, несомненно, унаследовал пропорции безупречно сложенного Кира, а не коротконогого с длинным туловищем Дария.

Не помня себя, Ксеркс вскочил на пришедшую в себя девушку. Мы с Мардонием в свете лампы наблюдали за двумя фигурами — они действительно представлялись первыми мужчиной и женщиной. Признаюсь, в вавилонских обычаях в самом деле есть нечто странное.

Когда Ксеркс кончил, он вытерся льняным покрывалом, и мы помогли ему одеться. Затем он картинно поднял топор Бел-Мардука, но прежде чем успел произнести хоть слово, девушка улыбнулась и проговорила на чистейшем персидском языке:

— Прощай, Ксеркс, сын Дария Ахеменида!

Ксеркс чуть не выронил топор, а более сообразительный Мардоний сказал по-вавилонски:

— Это Бел-Мардук, девочка. А я бог солнца Ша-маш. А это стоит бог луны…

— Я знаю вас всех. — Для своих тринадцати лет она удивительно владела собой. — Я тоже наполовину персиянка. Я видела тебя в Сузах, благородный принц. И тебя тоже, Кир Спитама.

— Это жрецы рассказали тебе о нас? — Ксеркс напустил на себя суровость.

Девушка села на ложе.

— Нет. — Она не испытывала ни малейшего страха. — Моя мать — жрица Иштар, и в этом году она отбирает девушек в гробницу. Сегодня она сказала, что моя очередь принять Бел-Мардука, и вот я оказалась здесь. Это просто совпадение.

Позже мы узнали, что мать девушки была вавилонянка, а отец перс. Часть года они жили в Сузах, а часть в Вавилоне, где отец вел дела с торговым домом «Эгиби и сыновья» — высшая рекомендация в глазах помешанного на деньгах Мардония. Мать девушки приходилась племянницей последнему вавилонскому царю Набониду, что вызвало интерес у Ксеркса. Девушка была умненькая и без предрассудков, чем очаровала и меня.

Девятнадцать лет спустя Ксеркс женился на ней, поскольку роман, начавшийся на вершине зиккурата, счастливо — хотя и тайно — продолжался до самой смерти Дария. Женившись, Ксеркс больше не спал с ней, но они сохраняли добрые отношения. Пожалуй, из множества его жен Роксана была самой очаровательной. И определенно она была лучшей актрисой.

— Я прекрасно знала, что произойдет, пока вы трое еще не вошли в гробницу, — признавалась мне Роксана годы спустя в Сузах. — Когда верховный жрец предупредил мать, что нечестивый персидский царевич собирается выдать себя за бога Бел-Мардука, та пришла в ужас. Мать была очень набожной женщиной — и очень глупой. К счастью, я подслушала их разговор и, когда жрец ушел, сказала, что хочу принести себя в жертву. Что пойду в гробницу. Она сказала: «Никогда!» Когда я стала настаивать, она ударила меня. Тогда я сказала, что, если она меня не отпустит, я всем расскажу о святотатстве Ксеркса. И всем расскажу, как жрецы прикидываются Бел-Мардуком. Тогда она меня отпустила, так я оказалась обесчещенной Ксерксом и стала персидской царицей.

Это было преувеличение — она не стала царицей. На самом деле среди жен Роксана занимала седьмое место. Но Ксеркс всегда очень любил ее общество, а также и те из нас, кого допускали к ней в гарем. Она продолжила обычай Атоссы принимать кого захочет, но всегда в присутствии евнухов и только после менопаузы.

Ко всеобщему удивлению, царица Атосса к Роксане не питала злобы. Женщины непредсказуемы.

КНИГА III

НАЧАЛО ГРЕЧЕСКИХ ВОЙН

1

Мы, Ксеркс, Мардоний и я, росли и все больше привязывались друг к другу. Во всяком случае охлаждение не наступало. Великие Цари и их наследники легче наживают врагов, чем заводят друзей. И поэтому друзья детства становятся друзьями на всю жизнь, если царевич не обезумеет, а друзей не съест зависть.

С годами Гистасп стал чаще бывать при дворе, чем в Бактрии. Он всегда оказывал положительное влияние на Дария. Не сомневаюсь, проживи Гистасп на несколько лет больше, он нейтрализовал бы при дворе влияние греков и уберег сына от этих изнурительных и дорогостоящих войн.

Когда мне исполнилось двадцать, Гистасп сделал меня начальником своего личного войска в Сузах. Но поскольку никакого войска за пределами сатрапии у него не было, должность эта являлась чисто символической почестью. Просто Гистасп не хотел отпускать меня от себя, я должен был помогать ему следовать Истине и противостоять Лжи. Я же чувствовал себя самозванцем. Религиозен я не был и во всех вопросах, касающихся учения Зороастра, полагался на мнение моего дяди, который обосновался в Сузах, где регулярно разжигал священный огонь лично для Дария. Теперь, когда дядя уже умер, могу сказать, что у него была душа торговца. Но он был старшим сыном Зороастра, а остальное не имело значения.

Несмотря на старания Гистаспа развивать мои духовные и пророческие дарования, воспитание я получил при дворе Великого Царя, и ни о чем, кроме военного дела и интриг или путешествия в далекие края, я даже думать не мог.

В двадцать первый год правления Дария, незадолго до зимнего солнцестояния, Гистасп вызвал меня к себе.

— Мы едем на охоту, — сказал он.

— Разве сейчас сезон, господин?

— Каждому сезону своя дичь.

Старик глядел мрачно, и я больше не задавал вопросов.

Хотя Гистаспу было далеко за семьдесят и он непрестанно болел — болезни всегда сопутствуют этому возрасту, — даже в самые холодные зимние дни владыка отказывался от носилок. Выезжая из Суз, он, выпрямившись, стоял рядом с возницей. Шел снег, и снежинки, облепив его бороду, сверкали в зимнем свете. Я ехал верхом. Кроме меня, Гистаспа никто не сопровождал. Против правил. Когда я сказал ему об этом, он ответил:

— Чем меньше людей будет знать, тем