Семьдесят два градуса ниже нуля - Владимир Маркович Санин

Так думал, терзаясь, Анисимов, и ничто не отвлекало его от этих горьких мыслей.

Люди спали. Во сне было спасение – и завтрак, и обед, и ужин, и течение времени. Жаль, теперь ему не уснуть… С чего начались его ошибки? С того, что не проявил твердости, взял на Диксоне пассажиров… Он вспомнил, как два с лишним года назад, будучи на ледовой разведке, сел в тумане на вынужденную на припае, а припай взломало, самолет быстро пошел ко дну, а они скакали со льдины на льдину, пока не нашли более или менее надежную, а туман все не проходил, и лишь на третьи сутки их разыскал и снял вертолет. Тогда все было куда хуже: в мокрой одежде под ветром, такие же голодные, только прилечь негде, нечем согреться – гимнастикой спасались… Да, было хуже, но без пассажиров!

Погоди, остановил себя Анисимов. А кто, не будь на борту Белухина с его бесценным опытом, вывел бы экипаж на Колючий? Кто помог бы нести Бориса? И самое главное… – на сердце у него потеплело, – самое главное…

– Водички, Матвеич?

– Пожалуй, – сипло произнес Анисимов, Прокашлялся, выпил. – Спасибо… Захар, держи марку.

– Понимаю, Матвеич.

– Срываешься ты.

Кислов криво усмехнулся:

– Как выругаешься – вроде и полегчает. Не мог довериться, с собой взять…

– Пошел бы?

– Сомневаешься, Матвеич?

– Нет, друг, не сомневаюсь. Только не пришлось бы вместо одной две похоронки сочинять… Буди Игоря, его очередь.

– А, пусть сопит, погоду посмотрю.

– Ну, иди.

Ворчливый Захар, ерепенистый, в уныние легко впадает, а ведь тоже преданный самолету и экипажу, сколько раз его, классного радиста, на более теплые местечки сманивали – не ушел. С Димой, Борисом ругался, каждое слово оспаривал, а любому горло за них готов был перегрызть. И Борис Диму любил, «большой ребенок» – о нем говорил, прощая всяческие Димины заскоки. Хороший экипаж… был…

– Не раскрывайтесь, Илья Матвеевич, – над ним склонилась Невская. – О, температура у вас, кажется, под сорок…

– Это кажется. – Анисимов улыбнулся. – Я только минуту назад вспомнил, что мне скоро сорок. Совпадение, правда?

– Вы все-таки закройтесь, пожалуйста. В иных обстоятельствах я была бы рада вас поздравить.

– И я буду рад – вне зависимости от обстоятельств.

– Мы принесли вам слишком много горя, – голос у Невской дрогнул. – В том, что Гриша смолчал о Диме… ну, в том, что у него детские представления о чести, и я виновата.

– Честь у человека всегда одна, – сказал Анисимов, – на все случаи жизни.

– Вы правы, – сказала Невская, – только ни мне, ни Грише от этого не легче.

Анисимов повернулся на бок и взял в свою горячую ладонь невесомую руку Невской.

– Иной раз за несколько дней человека узнаешь лучше, чем другого за всю жизнь, – волнуясь, сказал он. – Может быть, я эгоист, Зоя Васильевна, да, грубый эгоист, но я счастлив, что судьба привела вас на Диксон… ко мне на борт. Это самое главное… я недавно думал, что это самое главное… Простите, я сбиваюсь…

Невская молчала.

– Мне многое нужно вам сказать, – продолжал он, – но об одном хочу вас просить. Сорок мне исполнится в начале декабря, и этот день будет для меня праздником, если мы – вы, Гриша, я – окажемся за одним столом.

* * *

Возвращение Кислова прервало разговор, и это, подумал Анисимов, наверное, хорошо. Его сильно знобило, не только от жара, но и от волнения; в том, что Невская молчала, не пыталась потихоньку, чтобы не обидеть его, забрать свою руку, он видел благоприятный признак; и вообще, как ни замечательно она собой владеет, ее глаза светились, они будто поощряли: «Говори, говори еще…» Эх, если бы Дима…

Смешанные чувства – горечь утраты и нежданное предвкушение счастья – охватывали Анисимова все с большей силой. Сейчас ему так важно остаться наедине с самим собой, понять, что с ним происходит. О Диме – думай, не думай, делу не поможешь, Дима, как шрам, останется на всю жизнь. Если не произойдет чуда!

Укутавшись с головой, чтобы не слышать разговора Захара с Игорем, Анисимов стал думать о том, какой прекрасной станет жизнь, если произойдет чудо и Кулебякин вернется. А ты слюнтяй, удивился он, чувствуя, что глаза становятся влажными, ишь, размечтался. Хорошо, не видит никто, решили бы, что командир совсем скис. И очень напрасно решили бы, потому что именно теперь командиру по-настоящему захотелось жить!

Он с трепетом вспомнил свой неожиданный для самого себя порыв, и горячая волна нежности к изможденной, исстрадавшейся женщине захлестнула все его существо.

Теперь ему казалось глупым и позорным, что он собирался поставить крест на своей судьбе. Он будет бороться, ему еще слишком много надо сделать, не только ему нужны полярные широты, но и он нужен им.

И еще ему очень нужна она… они, поправил себя Анисимов, ведь он всегда так хотел иметь умного, чистого, с полуслова понимающего его сына. Ради них он горы своротит, он снимет с хрупких плеч Зои… – он даже встрепенулся, потому что впервые назвал ее Зоей, – бремя борьбы за существование и сделает все, чтобы она вновь научилась беззаботно, от души радоваться жизни.

И если в бессонную ночь двое суток назад он только догадывался, что в жизни его начинает происходить нечто необычайно важное, то теперь он был в этом уверен.

Взаперти (Рассказывает Зозуля)

…Мы с Тоней возмущались, что официантка нас игнорирует: за другими столами люди ели, пили, смеялись, а нас она все обносила. Когда в очередной раз она прошла мимо, я попытался было снять с подноса тарелку с жареной рыбой, но Тоня меня остановила: «Лучше выпей воды… Хочешь пить?»

Я открыл глаза.

– Кому еще воды? – спрашивал Игорь, черпая кружкой из кастрюли, гревшейся на печке.

Я напился, поблагодарил и снова улегся. В блокаду такие сны мне снились часто, но с тех пор я от них отвык: Антонина Ивановна, моя старшая сестра, превосходно ведет наше хозяйство. Впрочем, к еде я неприхотлив и всеяден, как медведь, со мной и дома, и в экспедициях хлопот нет.

За окном, занесенным снегом, темным-темно, мы совсем потеряли ощущение времени суток. Одни спят, другие бодрствуют и завидуют тем, кто спит, потому что тогда, когда терзают голод и невеселые мысли, лучше всего забыться.

«Мело, мело по всей земле во все пределы…» – пурга бушует вторые сутки. Родившись из поземки, она не по часам, а по минутам набирала силу, пока не растерзала в клочья атмосферу и не погнала ее невесть куда с огромной скоростью. Какая невероятная силища нужна для того, чтобы сорвать