Вещий князь: Сын ярла. Первый поход. Из варяг в хазары. Черный престол (сборник) - Андрей Посняков

Придя домой, староста велел челядинам крепко запереть ворота и двери и высыпал на стол полученное серебришко. Пересчитал, разделил на две, примерно равные, кучки. Подпер кулаком голову, посидел этак, на серебро смотря, подумал. Потом отгреб из той кучи, что справа, горсть, присоединил к левой. Снова подумал. Еще отгреб – от правой кучки к левой. Затем вздохнул и аккуратно сгреб левую, большую, кучу в подол рубахи. Подошел к распахнутому сундуку, ссыпал монеты, закрыл крышку. Посидел на ней. Затем, накрыв рогожкой оставшиеся лежать на столе деньги, выглянул во двор, справился у служки, не приходил ли брат Никифор.

– Был, как же! – поклонился слуга. – Тебя, кормилец, ждал-пождал – не дождался. Обещался вечерком зайти. Может, и придет вскорости.

– Как придет, немедля ко мне! – распорядился Мефодий и нервно заходил по горнице из угла в угол.

– Вот так князь! – изумленно приговаривал он. – Вот так Дир! А говорили – язычник.

Хельги проснулся рано – едва забрезжило. Челядин уже растапливал очаг. Чувство неосознанной тревоги почему-то не покидало ярла, хотя откуда оно взялось, он не мог бы сказать. Вроде и не снилось ничего такого, но…

В гостевой зале вдруг послышался шум: шаги, громкая ругань. Голос был знакомый – Снорри. И чего не спится? Впрочем, здесь все поднимались рано.

– Ты не спишь, ярл? – Снорри подошел к двери.

Хельги вздрогнул: похоже, его нехорошие предчувствия оправдывались. Быстро натянул тунику, отворил дверь:

– Что?

– Никифор, – вымолвил молодой викинг, протягивая ярлу кусочек пергамента.

– «Господь позвал меня в путь», – прочитал ярл. Написано было местным письмом – глаголицей – кою Хельги старательно изучал в последнее время. – «Дела мои нужны Господу и, я верю, основав обитель, козни препоганого языческого волхва будут разрушены благодатью Божией. Прощайте же, и да поможет вам Бог».

– Да поможет вам Бог… – грустно повторил ярл. – Просмотрели мы Никифора… Просмотрели.

Глава 11

Из огня да в полымя

Когда буряРазбила наш домИ черное небо нас ослепилоМы теснее прижались друг к другуИ так испытали то,Что дальшеСлучилось.

Мечислав-людин выехал к Любомире засветло – покуда до Притыки доедешь, уже и рассветет вовсю. Лошадь, однако, не гнал, не спеша трусил себе по дорожке, то ныряющей в кусты, то взбегающей на холмы, поросшие березой и дубом. По правую руку синела река, а по левую, сколько хватало глаз, тянулись поля, уже почти сжатые, лишь кое-где оставалось еще жито, да и там с утречка раннего трудились земледельцы. Желтое жнивье словно спорило своим цветом с солнцем, недаром и прозвали этот месяц – руян – «желтый», а еще называли хмурень. Правда, небо пока не хмурилось, не истекало дождями, оставаясь по-летнему чистым, но ясно уже было – не за горами настоящая осень, с грязью, проливными дождями и ветром.

Доехав до излучины, Мечислав резко повернул коня в кусты – знал прямую дорогу. На росной траве за кустами едва виднелись две колеи – следы повозки Любомиры, частенько наведывавшейся сюда то за сеном – на лугу стояли стога – то за речным песком – чистить домашнюю утварь, то за камышом – перекрыть крышу. Много было работы в любомирином хозяйстве.

Где-то впереди послышался вдруг гневный собачий лай. Мечислав на всякий случай отцепил от седла рогатину. Зашуршали кусты и, раздвигая ветви могучей грудью, на тропу выскочил огромных размеров пес необычной желто-палевой масти. Пес яростно рычал, скаля острые зубы.

– Тпрруу, – придержал коня Мечислав и широко улыбнулся собаке: – Орай, Ораюшко, что ж ты лаешь, аль своих не признал?

Пес перестал лаять, однако и особого дружелюбия не выказывал – крутился вокруг всадника, лишь изредка подергивая хвостом, да все оглядывался на кусты, видно, ждал хозяйку. И дождался: бесшумно обойдя Мечислава сзади, на тропинке возникла Любомира – высокая, крепкая, словно башня Детинца, с грубым неприглядным лицом, скорее даже – ликом. Цыкнула на собаку – Орай поджал хвост, заскулил обиженно, искоса посматривая на хозяйку, дескать, хотел ведь как лучше, и вот…

– Ну, здрав будь, Мечиславе.

Хозяин щековицкой корчмы, вздрогнув, обернулся.

– Испугала ты меня, Любомира, – честно признался он. – Никак не привыкну к шуткам твоим.

– А пора бы! – усмехнулась женщина и вдруг бросила на Мечислава такой умильный взгляд, какой вряд ли кто ожидал от крепостной башни. – Ране тебя ждала. Чего не ехал?

– Некогда было. – Мечислав улыбнулся. – Теперь вот нашлось времечко.

– Ну, езжай, коли нашлось, – Шагнув вперед, махнула рукой Любомира и, подумав, добавила: – А парень твой в амбаре заперт. Пытался, змей, убежать – пришлось Орая на двор выпустить.

– Справная ты баба, Любомира, – одобрительно кивнул Мечислав.

– Я-то справная, – со вздохом сказала женщина. – Только вот мужик… нечастый гость у меня.

Мечислав не выдержал, соскочил с коня. Пес тут же зарычал…

– Привяжи-ко Орая, люба! – страстно прошептал он, с томлением глядя на Любомиру.

– А и не надо привязывать, – тоже шепотом отозвалась она и, повысив голос, приказала: – Домой, Орай! Домой.

Мохнатый хвост Орая еще не успел скрыться в зарослях, как любовники с жаром бросились друг другу в объятья. И хоть Мечислав-людин не уступал крепостью медведю, не сладко ему пришлось в крепких руках Любомиры. Уж она потрепала его изрядно, да Мечислав тому и рад был – нечасто случалось ему любить такую женщину, что по всем статьям могла дать фору любому мужику.

– Ох, люба! – закрыв глаза, кричал он. – Сладко-то как! Сладко…

Две Любомирины девки – Онфиска и Лобзя – под стать хозяйке: сильные, огромные, неприветливые – чинили частокол. Онфиска обтесывала топором бревно – любо-дорого было смотреть, как играл топор в ее руке, не у всякого мужика этак играет. Лобзя стояла рядом, строго присматривая за тем, как две приблудные девки – чернявая и белявая – копают яму. Попробовали б не старательно – хороших тумаков получили бы! Чернявую звали Любимой, а белявую – Ладиславой. Еще была у них третья подружка – веснушчатая рыжая Речка, совсем еще мелкая девка, а уж смешная – Онфиска с Лобзей, как ее видели, так от смеха едва слюнями не давились. Просили хозяйку:

– Ой, убери ты ее от греха, тетка Любомира, не то лопнем.

– Не лопнете, лошади! – неизменно отвечала та, однако Речку убирала – то в амбар, то в погреб. Выпускали лишь иногда – когда повеселиться хотела. К тому и еще одна причина была: девки-то, все трое, подругами были и вместях пережили что-то страшное, едва спаслись, так что горой друг за дружку были и – то знала Любомира, не глупа была – белявая с чернявкой без рыжей своей Речки никуда б не убегли. Хотя и так, убеги, попробуй! Места вокруг для них незнаемые, дикие, зверья полно всякого: волки, медведи, да и людишки лихие, случалось, захаживали. Да и сторожа, Онфиска с Лобзей, приглядывали, а уж у тех глаза на месте, ну и самый главный – Орай. Вот уж псина умная да верная, всем псам пес!

– Да глубже, глубже рой, чадо! – подойдя ближе, Лобзя щелкнула еле-еле шевелившую лопатой Любиму по лбу. Так себе щелкнула, в треть силы, не то окочуриться еще. Да и того девчонке хватило – села наземь, заплакала – в три ручья слезы.

– Ну, не реви, коровища. – Лобзя ласково погладила ее по волосам. – Дай-ко сюды лопату! Смотри, как надо.

Отодвинув в сторону белявую Ладиславу, Лобзя в три прихвата углубила яму и, довольная обернулась к Онфиске:

– Ставь.

Кивнув, та без видимых усилий взгромоздила огромное бревно себе на плечо, принесла к яме и ловко опустила:

– Закапывай!

Лобзя с Ладиславой замахали лопатами.

– А ты ничего, работать умеешь. – Похвалила Ладиславу Лобзя. – А ты. – Она обернулась к Любиме: – не реви, научишься.

Со стороны леса донесся приближающийся собачий лай.

– Никак, Орай бежит. – Онфиска и Лобзя отвлеклись от работы и посмотрели в сторону леса. Вернее сказать, в сторону лая, лес тут был вокруг, куда ни кинь взгляд.

– Да, это Орай, – узнала собаку Лобзя. – Кому еще быть-то? Значит, и тетка с гостем посейчас прибредут. Давай-ко убирать этих… Эй, девы! Бросай лопаты да пошли в амбар. Пить-то хотите?

– Хорошо бы, – облизала пересохшие губы Ладислава. – Да и покушать бы чего.

– Покушать, это уж не взыщите, что после гостя останется, – усмехнулась Лобзя. – Инда, лепеху с молоком принесу.

– А Речке?

– Та уж с утра покормлена. – Лобзя с Онфиской переглянулись и прыснули, как и всегда, при упоминании рыжей смешной девки. – Ну, идите, идите, поторапливайтесь. Завтра с утра на луг пойдем, за корой, заодно покупаемся.

– Так холодно же уже!

– Ничего, оно и приятней будет, – запирая девок в большом амбаре, засмеялась Онфиска. – А не хотите, так и сидите тут сиднями. Мы и без вас коры наберем.