Союз пяти королевств. Трилогия - Татьяна Геннадьевна Абалова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ходица… Ее имя было созвучно с холодной водицей, что уймет боль, очистит раны, заживит их. Зацелует, залюбит. Одарит лаской. Такой, какую никогда Берелив не получал от капризной супруги, наказанной вместе с ним за спесь и гордыню бездетностью.
Он был счастлив, пока охрана разыскивала своего царя, чьи следы занесла снежная буря. И не государем он был в той уютной хижине, а простым мужчиной, охотником, попавшим в беду.
Через девять месяцев словно позвала. Стало невозможно находиться во дворце, душа рвалась в дальний лес. Собрал ватагу охотников, псов, натасканных на дичь, и уехал в ночь.
Как не заблудился? Вела, должно быть, золотая звезда, которая и в ту ночь, перед бураном, слепила глаза, когда он обессиленный лежал рядом с погибшим конем. На нее и сейчас Берелив смотрел и молился, чтобы успеть.
Не успел. Ходица умирала. Лишь хватило сил на прощальный поцелуй и наставление: «Береги ее».
Девочка, дитя любви. Даже не думал спрятать, отдать какой-нибудь крестьянке, чтобы тайком навещать.
Летел словно на крыльях к супруге.
– Вот! У нас с тобой теперь есть дитя! – ведь знал, как царица кручинится, что не может зачать. Уже больше пятнадцати лет, а нет и намека, что счастье случится.
Повинился, конечно.
Вроде простила. Даже соизволила имя ребенку дать. Стелла.
Он не возражал, хотя видел дочку Касей, Касатушкой. Но и данное женой имя нравилось. Стелла – это звезда. Та, самая яркая на небосводе, что вела к ее матери и десяти дням любви. Словно и не жил прежде.
Жалел ли, что не остался с Ходицей? Жалел. Конечно, жалел. Часто вспоминал. Даже снились и хижина, и ее хозяйка. Тепло. Любо.
Эх, не был бы он царем!
– Чего стоишь, милая? Пойдем! – а руки уже опустил. Понял, что дочь не прыгнет, как бывало. Выросла. Тринадцать уже. – Я усадьбу тайно купил. Будешь в ней хозяйкой. Имя тебе поменяем, чтобы соседей не смущать. А я буду наведываться. Как отправлюсь на охоту, так обязательно к тебе заскочу.
– Нянька… – дочь голову не повернула, только руку с оттопыренным указательным пальцем подняла.
– Что нянька? Бери с собой! – от пьяного куража голова кружилась.
«Это же надо! Собственную дочь похищаю!»
Кошка морду высунула из-под лавки.
– И кошку бери!
– Нянька… – а дочь опять за свое.
– Негоже девочке, словно воровке, жить крадучись, – нянька вышла вперед, растопырила руки словно крылья. «Ну чисто наседка, прячущая свое дитя». – У нее судьба иная. Все определено. Ступай, батюшка, с богом. А мы уж сами. Монастырь ждет. Слышишь, колокола в ночи гудят?
И действительно, разлился по лесу звон, заглушивший и голоса, и конское ржание, и ветер, что только что с завыванием тряс верхушки сосен. Собаки заскулили, лошади начали перебирать ногами, а иные и вовсе приседать. Печаль-тревога сжала сердце, легла камнем на грудь, не давая вздохнуть.
Берелив так и остался стоять у дороги застывшей фигурой, когда кони, впряженные в повозку, тронулись. Хлопнула дверь, щелкнул хлыстом кучер, ветер, очнувшись, бросил в лицо горсть снега.
Через четверть часа царские люди отмерли. Их ноги вконец окоченели, а бороды покрылись паутиной снежных кружев.
– Что это было? – в глазах бывалых охотников читалось недоумение. Слеза, что ползла по щеке государя, застыла в спутанной бороде мерцающей бусиной.
– Ты прости меня, звезда…
– Кто ты, Мякиня?
Вместо ответа темный взгляд, заставивший вжаться в спинку сиденья.
– Приехали уже. Выходи.
Дверь резко открылась. С другой стороны порога женщина в черном. Глаза светятся радостью.
– Настоятельница, наконец-то!
– Здравствуй, сестра. Как ты? – расцеловались, как положено у монахинь, трижды. – Справлялась без меня?
– Ох, тяжко пришлось. Но ничего! Благое дело делаем.
– Сколько их уже?
– Под тридцать будет, но только двое явные.
– Я тебе третью привезла… – и пошла, не оборачиваясь. Чужие руки забрали кошку, помогли надеть шубку, нахлобучили на голову шапку.
– Настоятельница?! Моя Мякиня настоятельница монастыря Мятущихся Душ?
– А кто еще мог за царевной отправиться? – шепнула та, которую няня назвала сестрой, и припустилась следом за настоятельницей, по пути привычно раздавая распоряжения.
Крепкий на вид мужчина, поспешивший на помощь, крякнул, снимая сундук.
– Драгоценностями он, что ли, набит?
Царевна ответила, думая совсем о другом:
– Книги. Там мои книги.
– А то своих мало, – хоть и был недоволен, но потащил.
– Сагдай всегда такой. Не обращай на него внимания, – рядом появилась еще одна женщина, которая проследила, чтобы возница снял второй сундук, который тут же унесли. Подхватив узел Мякини, она повела Стеллу по узкой дорожке, слабо освещенной факелами, воткнутыми прямо в землю. – Ворчит и ворчит. Благо силищей не обижен, чтобы на вратах стоять.
– Чтобы никого не выпускать? – в ошарашенном неожиданными вестями мозгу быстро нарисовалась картина, как она, царевна, рвется на волю, а Сагдай, вооружившись битой для игры в лапту, отправляет любительницу свободы одним шлепком назад.
– Чтобы никого не впускать. За вратами нечисти полно, каждую ночь скребется. Иногда даже приходится силу применять.
Стеллу затошнило. Если это та нечисть, о которой нянька в сказках рассказывала, то одного Сагдая на воротах мало.
Сопровождающая будто услышала.
– И не один он осаду держит. Оглянись.
Воины, самые настоящие, вооруженные острыми саблями и наточенными пиками, с суровыми лицами стояли по обе стороны от ворот, которые закрывались с металлическим лязгом. Стоило створкам сомкнуться, как следом ухнула тяжелая решетка.
– А возница? – забеспокоилась царевна, представив, что несчастного кучера оставили на съедение тварям.
– Он уже бывал здесь. Не далее, как на прошлой неделе. Знает, где переночевать.
***
– Имя, – за столом, освещенным единственной свечой, сидела еще одна монахиня, на этот раз в серых одеждах. Остальная часть комнаты тонула в неприятной тьме. Угадывались большие шкафы, заполненные книгами, в простенках виднелись рамы с тусклой позолотой, а вот кто на портретах изображен,
