Очерки по истории русской церковной смуты - Анатолий Краснов-Левитин

и бессребреник — Антонин неожиданно подпал под власть самого плоского и вульгарного рационализма.

При всем уважении и даже преклонении перед Антонином невозможно без отвращения читать его рассуждения о негигиеничности православного способа Причащения. В глазах всякого верующего Евхаристия — это чудо и величайшее из чудес. Подходить к нему с человеческими мерками немыслимо и невозможно.

И все православные христиане твердо и несомненно веруют в страшные, животворящие Тайны — никогда, ни в коем случае, не согласятся на изменение (в угоду антирелигиозным пошлякам) благодатного братского способа причащения всех из единой чаши.

Отвергая и осуждая постыдные рассуждения епископа Антонина о «негигиеничности православного способа причащения», мы с радостью и удовлетворением констатируем, что он сам через год восстановил обычный способ.

Патриарх Сергий в своей известной статье об инославных исповеданиях говорит об общинах, оторвавшихся от церковного общения, как о пересаженных ветвях, которые (несмотря на то, что они оторвались от ствола) могут и зеленеть, цвести и плодоносить.

Это в величайшей степени относится к антониновскому движению и к самому Антонину. Союз Церковного Возрождения состоял из чистых, бескорыстных людей, в нем совершенно отсутствовали, между прочим, агенты ГПУ — епископ Антонин их узнавал с первого взгляда и прогонял со свойственной ему резкостью и беспощадностью… «Иди, иди, нечего тебе здесь околачиваться!» — такова обычная его формула обращения к сомнительным людям, сильно нами смягченная.

Глубокая религиозная жизнь общины выражалась в ежевечернем служении чудесной антониновской литургии. Эта литургия, сложенная епископом Антонином в 1921 году и отпечатанная в количестве 5000 экземпляров в 1923 году, является самым выдающимся литургическим произведением, появившимся в Русской Церкви за всю ее тысячелетнюю историю (мы ее печатаем полностью в следующей главе).

В подзаголовке литургии значится: «Божественная литургия, рецензированная по чинам древних литургий митрополитом Антонином». Автор неоднократно утверждал, что он не внес сюда от себя ни слова.

В свое время известный литературовед В.М.Эйхенбаум назвал М.Ю.Лермонтова «гениальным сплавщиком». Эта формулировка вполне применима и к Антонину Грановскому.

Литургия смонтирована из древних сирийских литургий, из эфиопской и других древних чинов. Все эти разнородные молитвы, великолепно переведенные Антонином с подлинников, соединены в единое целое и влиты в каноническую форму литургии Иоанна Златоуста. Единство стиля объединяет всю литургию, ни в одном месте не чувствуется интерполяции.

Очень интересен также перевод: общепонятость сочетается со строгостью стиля — в отдельных словах сохранены славянские падежные окончания (однако они не режут уха, гармонируют с общим стилем богослужения).

Несколько урезана литургия оглашенных. Однако значительно расширен евхаристический канон (что, конечно, соответствует самой идее литургии). Литургия владыки Антонина — это глубоко церковное, овеянное религиозным вдохновением произведение великого мастера. Во всей жизни Союза «Церковное Возрождение» ощущается строгий аскетический дух его основоположника.

За все три с половиной года антониновской автокефалии не было ни одного скандального инцидента, почти не бывало никаких склок и ссор. Авторитет основоположника был очень велик среди его сторонников: каждому его слову безусловно повиновались, хотя он никогда никому не грозил, никогда ни к кому не применял никаких мер строгости. Сам он жил в полнейшей бедности, хотя (благодаря диспутам и любви своих сторонников) мог бы иметь большие средства. Он, однако, отказывался от денег, брал только минимум: «Бабы у меня нет, шить ей платья не нужно, зачем мне деньги», — шутил он обычно.

«Извините, гости, угощать мне нечем, — сказал нам Антонин (как вспоминает один из его посетителей). — Ох, нет, — тут же поправился он, — вот есть печенье — принесли. Ну-ка, нагрей-ка чайник — мы нынче попируем».

В эти годы его антагонизм с тихоновцами несколько смягчается. После смерти патриарха он служит по нем панихиду, поминая его новопреставленным епископом Тихоном — никаких других титулов он не признавал. Зато обновлевцы по-прежнему его раздражают. Особенно остро и болезненно он реагирует на деятельность «Сашки» Введенского. Раздражительный, больной владыка теряет всякую меру в своих нападках на Введенского.

«Владыко, только, пожалуйста, без грубых слов», — говорили ему обычно священники перед его выступлениями по поводу обновленцев. «Да да, не буду», — обещал он и тут же, нарушая обещание, разражался бранными эпитетами и язвительнейшим острословием.

Не довольствуясь обличениями с кафедры, епископ Антонин часто вывешивал своеобразные прокламации или «объяснительные листы» на дверях храма, в которых больше всего доставалось А.И.Введенскому. Вся Москва собиралась читать эти листы, и каждое их появление имело характер скандала.

«Ну, что я могу сделать — не тащить же в суд больного старика», — говорил А.И.Введенский, когда ему передавали о бешеных ругательствах Антонина в его адрес.

Введенский, впрочем, не питал злобы к епископу Антонину и до конца своих дней поминал его за каждой литургией, именуя «приснопамятным митрополитом Антонином», и в день своего юбилея (двадцатилетия архиерейской хиротонии) — 6 мая 1943 года — помянул за упокой митрополита на Великом входе.

Несдержан и резок был Антонин, впрочем, не только тогда, когда речь шла об обновленцах. Однажды, в конце проповеди, епископ сказал: «Мы видели — сейчас отпевали женщину. Это жена коммуниста. И сам он стоял около гроба. Все атеистические гипотезы хороши, пока все живы-здоровы. Когда умирает человек — нужна Церковь».

«… Закрыли публичные дома на Трубе, — сказал он в другой раз, — и открыли в Сокольниках под каждым кустом. В сердцах надо закрыть б-ки, а не на улицах и площадях».

К концу своих дней епископ Антонин мучительно ощущал свой от рыв от церковного общения: обновленческий Синод в своем первом откли ке на смерть Антонина утверждает, что якобы в последний год своей жиз ни епископ Антонин изъявлял согласие на примирение с Синодом, при условии сохранения духовной автономии за его общиной, и вел с Синодом об этом переговоры. Такие переговоры велись, видимо, через о. Константи на Смирнова, который в это время, с согласия епископа Антонина, воссо единился с Синодом и стал профессором Ленинградского богословского института.

Из написанного карандашом документа, который публикуется нами ниже, хранящегося в нашем личном архиве, видно, что в конце 1926 года епископ Антонин пытался завязать переговоры с митрополитом Сергием — своим старым другом, пришедшим в это время к кормилу церковного правления. Эти переговоры были сорваны не по вине