Несовершенный человек. Случайность эволюции мозга и ее последствия. - Гари Маркус

Точно так же, возможно, забавно, но не более того, отметить, что мы отлучаемся, чтобы «помыть руки», в туалет без рукомойника или принимаем душ «в ванной комнате», даже если там нет ванны. Если на то пошло, в «комнатах отдыха»[33]  никто не отдыхает. Но наше нежелание пояснять, куда мы держим путь, когда сообщаем, что нам «надо выйти», вовсе не дефект языка, а способ обойти острые углы и проявить вежливость.

Некоторые действительно интересные тонкости языка, однако, кроются глубже. И отражают они не просто исторические курьезы разных языков, а фундаментальную истину о создателях языка, а именно о нас с вами.

Рассмотрим, например, тот факт, что все языки преисполнены двусмысленностей; не обязательно намеренных («Мне трудно рекомендовать этого человека») или случайно произносимых иностранцем (которому его шеф рекомендовал «попользоваться горничной» в отеле), а тех, что обычные люди произносят совершенно случайно, и иногда с катастрофическими последствиями. Один такой случай произошел в 1982 г., когда неоднозначный ответ пилота на вопрос о его позиции («на взлете») привел к катастрофе, в которой погибли 583 человека; пилот имел в виду, что он «готов к взлету», но служба контроля воздушного движения интерпретировала его слова как «в процессе взлета».

Для того чтобы быть совершенным, язык должен быть недвусмысленным (за исключением разве умышленной неоднозначности), систематичным (а не субъективным), стабильным (так чтобы, скажем, пожилые люди могли общаться со своими внуками), не избыточным (чтобы не тратить время и энергию) и способным выразить любую из наших мыслей.[34] Каждый элемент звука такой речи неизменно произносится одинаково, каждое предложение точно, как математическая формула. Как сказал ведущий философ XX столетия Бертран Рассел:

В логически совершенном языке для каждого простого понятия существует одно-единственное слово, а все, что не может быть выражено простым понятием, выражается комбинацией слов, комбинацией, разумеется, полученной из слов для простых вещей, входящих в нее, с одним словом для каждого простого компонента. Язык такого рода был бы полностью аналитическим и с первого взгляда демонстрировал бы логическую структуру фактов, утверждаемых или отрицаемых.

Ни один человеческий язык не достигает подобного совершенства. Рассел, по-видимому, ошибался в первом пункте – для языка действительно очень удобно (даже логично), допустить, чтобы домашнее животное называлось Фидо, собака, пудель, млекопитающее и животное, – но даже в таком случае в идеальном языке слова должны систематически соотноситься в значении и в звуке. А это явно не тот случай. Слова ягуар, пантера, оцелот или пума, например, звучат совершенно по-разному, и тем не менее все они относятся к кошачьим. При этом едва ли всякое слово, созвучное со словом кот, – который, котомка, катастрофа – имеет отношение к семейству кошачьих.

Тем не менее в некоторых случаях языки кажутся избыточными (кушетка и софа означают примерно один и тот же предмет мебели), а в других – неполными (ни один язык не в состоянии передать тонкости запахов). Бывает, что мысли кажутся вполне связанными, но поразительно плохо поддаются выражению. Предложение «Как ты думаешь, кого бросил Джон?» (где ответ, скажем, Мэри, его первая жена) грамматически правильно. Но, казалось бы, похожий вопрос: «Как ты думаешь, бросила Мэри кого?» (где ответ – Джон) некорректен. (Лингвисты устали объяснять этот феномен, но так трудно понять, почему возникает эта асимметрия; подобных аналогий не встретишь в математике.)

Двусмысленность между тем кажется правилом, а не исключением. Слово «крутой» может относиться и труднопреодолимому подъему, и к отважному парню. А слово «удар» может означать и сердечный приступ, и душевное потрясение, и резкое движение кулаком. Когда я говорю: «Завтра я ему вставлю пистон», – это что за обещание: заняться его оружием или отругать хорошенько? Даже самое короткое слово может восприниматься двояко, вспомним знаменитое высказывание Билла Клинтона: «Это зависит от того, какой смысл вкладывать в слово "есть"».[35] Между тем, даже когда отдельные слова ясны, предложение в целом может быть непонятным. Означает ли фраза «Положи книгу на полотенце на стол», что на полотенце находится книга, которую надо положить на стол, или, что книгу надо положить на полотенце, которое уже лежит на столе?

Даже в таких языках, как латынь, которая кажется более систематическим языком, случаются подобные двусмысленности. Например, поскольку подлежащее при сказуемом может быть опущено, глагол третьего лица в единственном числе Amat может стоять сам по себе, как полное предложение – что может означать и «он любит», и «она любит». Философ IV века Августин, автор одного из первых трудов на тему двойственности, в эссе, написанном по поводу кажущейся точности латинского языка, отмечает: «Путаница из-за двусмысленности растет, как сорняки на грядке».

Язык не отвечает и другим нашим требованиям. Возьмем его избыточность. С точки зрения максимизации коммуникации относительно усилий нет особого смысла в повторах. Тем не менее английский язык полон чрезмерности. Мы употребляем такие плеоназмы как null and void [недействительный], cease and desist [прекратить и воздерживаться впредь], for all intents and purposes [фактически]. И наконец, мы прибавляем частицу -s к глаголам третьего лица в единственном числе, которую используем, когда можем обойтись и без нее.

Частица -s в he buys [он покупает] относительно they buy [они покупают] дает лишнюю информацию, можно просто опустить эту частицу и положиться на одно существительное. В предложении These three dogs are retrievers [Эти три собаки – ретриверы] – множественное число передается не один раз, а пять – в употреблении местоимения множественного числа (these, а не this), в числительном (three), в существительном во множественном числе (dogs, а не dog), в глаголе (are, а не is) и, наконец, в последнем существительном (retrievers, а не retriever). В таких языках, как итальянский или латынь, в которых принято опускать существительное, маркер множественного числа в третьем лице имеет смысл. В английском же, где требуется подлежащее, маркер множественного числа в третьем лице часто ничего не добавляет. При этом фраза John's picture [фотография Джона], в которой используется притяжательная частица -'s неоднозначна по крайней мере в трех отношениях. Относится ли она к фотографии, которую сделал Джон, сняв кого-то (скажем, сестру)? Или это фото Джона, сделанное кем-то другим (скажем, его сестрой)? Или это фотография кого-то (скажем, голубоногой олуши), сделанная кем-то (допустим, фотографом из National Geographic), и Джону просто посчастливилось ею обладать?

Далее неясность. В предложении «Сегодня на улице тепло» нет однозначной границы между тем, что считать теплом, а что не считать теплом. Это 21 градус, или 20, 19, 18? Я могу продолжать сбрасывать градусы, только где мы проведем границу? Или возьмем такое слово, как «куча». Сколько камней надо набросать, чтобы получилась куча? Философы любят развлекаться следующей головоломкой, известной как парадокс кучи:

Очевидно, что один камень не образует кучи. Если одного камня недостаточно, чтобы счесть его кучей, тогда недостаточно и двух, поскольку добавление одного не превращает его в кучу. А если два камня не делают кучи, три камня тоже не будут – и так по логике можно продолжать до бесконечности. Проделаем то же самое в обратном направлении: человек с 10000 волосинок безусловно не лысый. Аналогично, вырвав один волос у нелысого человека, мы не сделаем его лысым. Так, мужчина с 9999 волосинками не может считаться лысым, то же самое касается и человека с 9998. Следуя этой логике до ее крайности, волосок за волоском, мы в конечном счете не сможем назвать «лысым» человека без единой волосинки.

Если бы пограничные условия в отношении слов были точнее, никому не пришло бы в голову развлекаться подобными умозаключениями (заведомо нелогичными).

Вдобавок к сложности – нельзя отрицать, что языки как-никак со временем меняются. Санскрит породил хинди и урду; из латыни возникли французский, итальянский, испанский и каталонский. Западногерманские языки дали голландский, немецкий, идиш, фризский. Английский, соединяющий англосаксонскую односложность (Halt! – Стоп!) с греко-латинской многосложностью (Abrogate all locomotion! – Прекратить движение!) – приемный ребенок французского и западногерманских, немного деревенский, немного рок-н-ролльный.

Даже когда такие институты, как Французская академия, пытаются формировать языковые нормы, язык остается неуправляемым. Академия силится избавить французский язык от таких слов английского происхождения, как гамбургер, драгстор, уик-энд, стриптиз, пуловер, ти-шот, чуингам, кавергерл, – без малейшего успеха. Вместе со стремительным развитием популярных новых технологий – таких как iPod, подкасты, сотовые телефоны, DVD – мир нуждается в новых словах каждый день.[36]