Семь портретов - Алессандра Флид

Вспоминать об этом было непросто, и он даже поморщился, борясь с желанием сказать что-нибудь резкое. Все же, Юдифь взрастила его, спасла от нищеты и ничего не просила взамен. Она была редким человеком, и к ее словам стоило прислушиваться даже сейчас, когда он не находил в них ничего приятного.

– Она сделает то, что ты не позволил сделать мне, но ты и сам должен стремиться наверх. Заслужи ее, Артур, она прекрасная, честная и скромная женщина. Уж не знаю, где ты ее нашел, но мне она нравится.

– Я фотографирую ее время от времени, – вдруг выпалил он, даже сам ругая себя за это.

– Что? – Она даже подняла голову, глядя на него с неподдельным удивлением.

– На накопленные деньги я купил камеру.

– И давно?

Он ожидал, что Юдифь обидится на него за то, что он так долго ничего ей об этом не говорил, но она была лишь заинтересована и даже любопытствовала.

– Нет, не очень… хотя, это было еще до мотоцикла.

– Ты скопил приличную сумму… хватило и на камеру, удивительно.

– Мотоцикл стоил недорого. Эти машины перестали выпускать, потому что их сочли слишком непрактичными, и у хозяина он долго стоял в гараже рядом с автомобилем. Он продал мне его за полцены, когда решил высвободить место.

– Расскажи про камеру, про твой ревущий велосипед я ничего знать не хочу.

Он растеряно поднял брови, не зная, что именно она хочет от него услышать.

– Что я могу сказать… купил, потому что хотел фотографировать пейзажи. Она тоже не новая, но работает достаточно хорошо.

– И много у тебя фотографий?

– Нет еще. Нет времени.

– Я спрашиваю о Рите. Ты часто ее фотографируешь?

– Нет. По-моему, ей это не нравится, и я не настаиваю. Есть всего только два снимка.

Юдифь заулыбалась, глядя на него почти со снисхождением.

– Родной, ты должен отсюда выбраться. Незачем тебе совершенствоваться на кухне, это хорошая работа, но она не сделает тебя счастливым. Впервые за все время я чувствую гордость за тебя, и теперь даже надеюсь, что ты сможешь прожить самостоятельно.

Рита выглядела уставшей и даже немного расстроенной. Она пришла в назначенный час к нужному месту, где они и договорились встретиться, но при этом у нее был какой-то опустевший взгляд, а ее лицо выглядело слишком бледным. Глядя на нее, Артур сомневался, что она сможет получить от прогулки какие-то приятные впечатления.

– Куда идем сегодня? – спросила она, и он удивился тому, как обыденно и даже бодро звучит ее голос.

Такой контраст был чем-то неестественным, и он подумал, что достичь такого эффекта можно только годами изнурительной работы.

– Сегодня просто пройдемся, никаких омнибусов и конок, – мгновенно меняя планы, сообщил он. – Эта улица вполне подходит для прогулки.

Она просто кивнула и зашагала рядом с ним в полном молчании. Конечно, ему хотелось узнать, что с ней случилось, но спрашивать было слишком неудобно. Пришлось также идти в тишине, ожидая, что она сама начнет говорить.

Пустые надежды – Рита думала о своем, разглядывая дома и фонари, словно потерявшись в однообразии и уникальном ритме форм. Дома пестрели похожими балконами, отбрасывавшими странные тени на фасады зданий. Желтоватые блики лежали на стеклах и отражались от витрин, и они вновь потерялись в потоке спокойного течения ночной жизни. Казалось, Рита даже забыла о том, что у нее есть попутчик – она просто шла, выдыхая облачка белесого пара и изредка поджимая губы.

Да и кем он, в сущности, был, чтобы она делилась с ним своими переживаниями?

К его удивлению, уже через полчаса, ее лицо изменилось. Исчезла небольшая складка между бровями, посветлел взгляд, и она уже не походила на строгую и печальную женщину, ожидавшую его у магазина в начале вечера.

– Перестань на меня смотреть, – улыбнулась она еще через несколько минут. – Я просто немного устала, и к тому же, была немного зла на… на тех, кого теперь можно назвать работодателями.

– Вы устроились на работу?

Артур так и слышал, что она говорит о том, как устроилась на место уборщицы в каком-нибудь убогом заведении. От этого становилось не по себе, и он закрыл на мгновение глаза, пытаясь отогнать от себя плохие мысли.

– Нет, я о почтовом отделении.

Это было уже лучше, хотя он все еще не понимал, что могло ее так сильно расстроить.

– Как же с ними сложно. Сегодня я пришла еще раз – меня предупредили, чтобы я сама наведывалась примерно раз в неделю, – но меня, оказывается, совсем не ждали. Выплатили какую-то сумму, которую я даже не могу разделить на количество проданных открыток, чтобы выяснить, по какой цене они их отдавали покупателям. Нет, не в деньгах причина, тем более, что сумма все равно довольно приличная, но… я не хочу, чтобы они меня обманывали.

– Ваше право, ведь это именно вы изготавливаете открытки.

Рита кивнула, и в ее глазах даже вспыхнула улыбка:

– Именно. Однако когда я начала спрашивать более настойчиво, эта девица сказала, чтобы я зашла еще через два дня, поскольку из-за моего слишком раннего визита она не успела подготовить отчет. Всего тридцать открыток, они сказали, что продано было только двенадцать, но даже отказались показать мне оставшиеся. И еще этот странный и хамоватый мужчина сообщил мне, что мои открытки не совсем вписываются в стандарт – нужно подправить кое-что. Отступы для марки должны быть более узкими. Не использовать столько синего цвета, лучше побольше красного. Купить другой, не такой тяжелый картон. Делать скругленные края, а не оставлять их острыми. Столько требований, что голова кругом. Однако ту партию, что я принесла сегодня, они приняли, хотя и пришлось выслушать немало замечаний.

– Использовать меньше синего? – через некоторое время переспросил Артур.

– Да, заменить его на более яркий и привлекательный красный.

– Так и до амуров дойдет, – почти ворчливо заметил он. – Это только ваше дело, как именно оформлять рисунки, разве нет? Почему они вмешиваются и в эту часть вашей работы?

– Видишь ли, они сказали, что… что это не галерея, а почтовое отделение, и открытки это не шедевры Рубенса, а просто товар, который нужно менять в зависимости от вкусов покупателя. И если уж я хочу продавать открытки и дальше, то нужно мне менять свой подход. Такие дела.

Слышать это было неприятно. Даже не хотелось думать о том, что кто-то говорил с ней в таком тоне. Тем более он, как человек, проработавший не один год и знавший все правила общения с клиентами, был уверен в том, что эти требования просто нелепы. Нельзя во всем идти на поводу у покупателя, тем более, если речь идет о серийном выпуске изделий – всем все равно не угодишь.

– Шедевры Рубенса… точно, скоро они попросят вставить амурчиков или зефирчиков. Боже, что за люди, – вздохнул он.

– Ты видел полотна Рубенса? – даже немного удивившись, спросила она.

– Только репродукции. У Конрада их много осталось – он сохраняет самые интересные себе и развешивает по стенам. Не так давно один из его фотографов побывал в Эрмитаже, привез оттуда кучу снимков разных картин. Рубенса уж очень много на мой взгляд.

– И тебе понравилось?

– Не могу сказать, что я восхищен, но… все же они красивы. Есть в них что-то таинственное, хотя иногда кажется что они не так уж и хороши. Просто слишком много крылатых детей.

Рита улыбнулась.

– Ангелочки были очень важны для него. Они немного смягчали языческие мотивы и делали картины приемлемыми для христиан. Конрад отпечатывает твои фотографии?

– Да. Он славный малый, никогда не отказывает и не задает вопросов.

Некстати вспомнились слова Конрада о «прекрасной даме», и Артур еле удержался, чтобы не испортить момент и не добавить чего-нибудь плохого.

– Поэтому ты и не показываешь другим свою камеру, – понимающе сказала она. – Не хочешь иметь дело с теми, кто задает вопросы.

Он кивнул:

– Не хочу. Очень скоро у нашей кондитерской юбилей, мы пригласим фотографа. Не представляю, сколько ему придется промучиться.

– Скоро?

– Да, уже в марте.

Рита вздохнула:

– Юбилей – это прекрасно. Сколько лет?

– Двадцать. Большую часть этого времени проработала Юдифь, половину этого срока на нашей кухне был я. Остальные только по два или три года.

– И тебе не хотелось бы самому сфотографировать кондитерскую? Ты отдал ей немалую часть жизни, да и Юдифь, кажется, прекрасная женщина.

Артур нахмурился:

– Я не хочу показывать там свою камеру, и вы знаете, почему.

Наверное, стоило быть повежливее, но на этот счет у него имелось свое мнение, которое он не собирался менять.

– Хорошо, я просто спросила. Твое право, поскольку камера тоже только твоя.

– Понимаете, я ведь до этого момента и хранил ее в секрете лишь потому, что так она могла оставаться только моей. А если ею начнут распоряжаться другие люди, камера уже не будет доставлять мне радости, она превратится в нечто вроде плиты – я буду к ней относиться примерно так же.