Как натаскать вашу собаку по античности и разложить по полочкам основы греко-римской культуры - Филип Уомэк

Если бы я учил латыни тебя, Уна, то для первого урока я выбрал бы latro – глагол в этой форме означает «я лаю». Latro, latras, latrat… «Я лаю, ты лаешь, он лает…»

– Latro! – гавкнула Уна. – Мне нравится!

Она попробовала полаять по-латински еще пару раз, вызвав испуг у пробегавшего мимо ши-тцу.

ПЕРВОЕ СПРЯЖЕНИЕ

Latro – я лаю

Latras – ты лаешь

Latrat – он, она или оно лает

Latramus – мы лаем

Latratis – вы лаете

Latrant – они лают

Латынь распалась на несколько разных языков, и процесс этот происходил постепенно на протяжении многих столетий. Пока развивался, скажем, французский язык, монахи и ученые продолжали писать на латыни. Был момент, когда разговорный язык уже достаточно разошелся с письменным и превратился в отдельную сущность: когда монастырский писец, желая сказать послушнику, чтобы тот наточил перья «сегодня», говорил ему «au jour d’hui», а описывая этот момент позднее в хрониках, аккуратно выводил латинское слово «hodie».

Если изучать французский параллельно с испанским, португальским или итальянским, сходство между этими языками очевидно. Все эти языки – потомки латыни, и во многом обязаны распространению влияния Римской империи в Европе.

Не все, однако, знают, что латынь, или ее сильно испорченный вариант, до сих пор в ходу в Румынии – само название страны отсылает к римлянам, это такой след древней империи. Есть еще арумынский язык – диалект, язык влахов, и его сходство с латынью почти пугающее. (Представь, как будто в румынских лесных чащах веками обитает потерянное римское племя!)

Если долго учить и латынь, и греческий, в конце концов один из этих языков начинаешь любить больше. Мой интерес непостоянен, как западный бриз: переключается с одного на другой. Временами меня больше привлекают великолепные, роскошные отзвуки латыни. Есть в Вергилии некая несравненная живая печаль. Иной раз меня пленяет прямолинейная чистота Софокла, а когда-то – и дремучая сложность Эсхила.

Оба эти языка флективные.

– Что это значит?

– Располагаться порядке могут слова в любом.

– Что?

– Это значит, что слова можно располагать в любом порядке. В английском так нельзя. По крайней мере не Йода если ты. У нас есть слова, в окончаниях которых содержится информация об их значении, например есть разница между he – «он» и him – «его», но порядок слов все равно важен.

Латинский порядок слов хитрее, но в нем есть красота и мощь: слово посредством своей грамматической формы может отбрасывать свою тень на остальные слова в предложении. Как будто между словами существуют невидимые связи, которые передают энергию от одного слова к другому.

Если писать по-латински, можно достичь стилистических эффектов, недоступных английскому языку. В книге Филипа Пулмана «Северное сияние» у каждого человека есть деймон (от греческого слова δαίμων, «дух») – внешнее живое представление души.

У героини Лиры это лесной зверь, куница Пантелеймон. Они могут находиться друг от друга далеко, но чувствовать друг друга – так я представляю себе латинские слова в предложении: они отделены от своих грамматических друзей, но не теряют связи, ощущают присутствие друг друга и влияют друг на друга.

– Latro! – гавкнула Уна и бросилась к чрезмерно ретивой немецкой овчарке. Мне пришлось встать между ними, чтобы они перестали воздействовать друг на друга.

Ради латыни и греческого стоит мучительно грызть гранит науки. Вовсе не потому, что многие современные слова к ним восходят, и не потому, что вы хотите стать врачом или юристом, не потому, что они основа европейских языков, не потому, что они «развивают мозг». А потому, что вы будете способны читать древних авторов, наслаждаться их слогом, проникать в их мышление.

Как будто теплым вечером вы сидите во дворе под фиговым деревом, солнце уже низко, только начинают зажигаться факелы, и Гомер запевает свою песнь.

Глава 5

Боевые псы

Илиада Гомера

Сентябрь близился к концу. Мы с Уной несколько дней бездельничали за городом. По крайней мере, праздности предавался я – Уна вошла в охотничий раж, гоняясь за белками и землеройкой. Потом мы вернулись в Лондон. И как-то раз в тот утренний час, когда мне обычно уже снова хочется есть, около половины двенадцатого, Уна терпеливо ждала меня у двери, а я лихорадочно искал поводок, потом кошелек, потом ключи, потом поводок – положил его куда-то и не мог найти.

Уна навострила уши и вперилась в меня взглядом своих черных глаз, слегка наклонив голову.

– Мы говорили про язык, – напомнила она. – А что с литературой?

Я моргнул. Да, я обещал, что мы поговорим о Гомере – поэте, создавшем Илиаду и Одиссею. Гомер подстерегает нас повсюду: например, стоит отметить рассказ Хорхе Луиса Борхеса, где Гомер представлен бессмертным – милый намек на его литературное долгожительство, но поэт в рассказе почти напрочь забыл, кто он такой.

Я решительно вышел на улицу, Уна затрусила рядышком, и я начал:

– Важность Илиады нельзя переоценить.

Веками на этой поэме строилось в западном мире образование. Целые отрывки, а то и весь текст ее заучивался наизусть. В своих военных походах Александр Македонский спал с Илиадой под подушкой.

Я тоже спал с Гомером под подушкой, когда сдавал выпускные экзамены, но по другим причинам.

– А ты зачем так делал?

– Надеялся, что он в меня впитается. Внимание: не сработало.

– Александр Македонский хорошо относился к собакам. Он возил Илиаду с собой, потому что там много про собак?

– Нет, потому что он считал себя воплощением воина Ахилла. Но ты права: в Илиаде и правда много собак. В самом начале огромное их количество умирает от чумы, помимо них гибнут лошади и немало воинов. Английское dogface (буквально «собачья морда») используется как обидное слово, означающее солдата. Я думаю, это довольно грубо, Уна. Также в Илиаде постоянно боятся, что тела павших останутся непогребенными и станут добычей птиц и собак.

Уна скривила морду. Кажется, она была не в настроении.

Я попробовал ее развеселить:

– Вообще собаки в Илиаде довольно крутые: обычно они стражи, охотники или любимцы, что ожидаемо[41]. Еще они могут быть добытчиками. В сравнениях они гордые и яростные.

Теперь она замахала хвостом, как белым флагом на ветру. Хотя она все-таки собака, наверное, уже все забыла.

Мы брели через сквер, воздух холодил мне щеки. Я разворошил ногой кучку пожухлых листьев. Опавшие листья – один из гомеровских мотивов. Они ассоциируются с людскими поколениями. Мы смотрели, как они разлетаются, сморщенные по краям.

– А когда ты в первый раз прочитал Гомера? – спросила Уна.

Это был хороший вопрос: