Брат мой, враг мой - Митчел Уилсон

Кен засмеялся.

– Нам не жаль. Мы просто об этом не думали.

Бэннермен покачал головой.

– Чем бы вы ни занимались, вы должны удовлетворять главные человеческие потребности, будь то пища, любовь, развлечения или даже воровство. Да, даже воровство! И не следует об этом забывать. Я знал одного человека… Так, случайное знакомство, – поторопился добавить Бэннермен; это было довольно близко к правде, и он решил, что безукоризненно честен с мальчуганами. – Этот человек сделал своей профессией потворство скрытой тяге к воровству, свойственной многим людям. Он всего-навсего намекал, что можно поживиться на чужой счет, если бы только у него были необходимые средства, чтобы завертеть дело. И было страшно, понимаете, страшно глядеть, как охотно раскошеливались так называемые честные коммерсанты, чтобы снабдить его этими средствами. И, конечно, собрав средства, тот человек смывался, и это сходило ему с рук – не мог же честный коммерсант заявить полиции: меня обворовали, пока я собирался залезть в чужой карман. А тот человек просто удовлетворял человеческую потребность. И от клиентов не было отбою – люди валили к нему со своими долларами, как они валят в этот цирк. Угадайте тайную человеческую страсть – и вы будете купаться в золоте! Вот чем вы владеете, мальчики. Черт возьми, в вашей штуковине и слава, и богатство, и райская жизнь – всё вместе!

Он увидел, как загорелись глаза Кена. «Ага, – подумал. Бэннермен, – вот его слабая струнка. А что другой?» А другой смотрел на него серьезно и угрюмо.

Снова Бэннермен попытался разгадать выражение глаз Дэви и вдруг понял: в них чувствовалась такая настороженность, словно Дэви готов был сорваться с места и убить Бэннермена, если тот протянет свои грязные лапы хоть на дюйм ближе к чему-то, что было бесконечно дорого юноше. Бэннермен придержал дыхание, сознавая, что ещё никогда в жизни он так не боялся сказать что-нибудь невпопад. «Слушай, мальчик, – взмолился он про себя, – клянусь тебе, для меня всё это значит не меньше, чем для тебя. Я не хочу никакой дешевки. Я тоже хочу, чтоб это был высший класс!»

– Как вы считаете? – обратился к Дэви Бэннермен.

– Что скажет Кен, то и я, – спокойно ответил Дэви и, помолчав, добавил:

– Только вы ещё не сообщили, каковы ваши намерения.

– Вопрос прямой и заслуживает прямого ответа, – сказал Бэннермен, стараясь выгадать время. – Я навел о вас справки, ребята. Я был у Нортона Уоллиса. Почему вы мне не сказали, что он дает тысячу долларов?

– Дело в том, мистер Бэннермен, – поспешил ответить Кен, – что наша работа должна говорить сама за себя. Мы хотим, чтобы люди поверили в нас, в нашу идею, а не в чьи-то деловые расчеты.

Бэннермен лукаво и одобрительно подмигнул ему.

– Иными словами, вы не знали, что он хочет вложить деньги?

Кен засмеялся.

– Вы ведь ещё не сказали, каковы же ваши намерения, – напомнил он Бэннермену.

– А вы ещё не сказали, сколько вам нужно.

– Пять тысяч долларов, – быстро проговорил Дэви.

Бэннермен поджал губы. «Им нужно тысячи три, а то и меньше, – подумал он. – Мальчишка просто хочет меня отпугнуть».

– Сумма большая, – медленно произнес он. – И что дадут вам эти деньги?

– Возможность восемь месяцев работать, не отрываясь, и приобрести оборудование, чтобы сделать годную для эксплуатации лампу-экран, – сказал Дэви. – Большая часть денег уйдет на испытательный прибор и насосное оборудование для работ, требующих высокого вакуума. Жалованья мы возьмем себе ровно столько, сколько нужно на еду.

– Восемь месяцев – значит будущей весной. К производству, следовательно, мы можем приступить через год, считая с нынешнего дня. Отлично, но прежде всего надо установить, стоящая ли штука эта ваша идея, или нет. Сам я не могу судить. Что если я соберу несколько авторитетных специалистов, которым вы всё это объясните?

Кен насторожился.

– Ладно, если только и мы признаем их достаточно авторитетными.

«Он сейчас смотрит на меня точь-в-точь, как его брат, – подумал Бэннермен. – Дьявольски любопытно, как работает эта парочка?»

– Что ж, – сказал Бэннермен, – в этом городе есть крупные специалисты, профессора инженерного факультета. Я по опыту знаю: любой профессор за плату согласится рассмотреть идею, касающуюся его специальности, и дать свое авторитетное заключение. Точно так же, как адвокат или врач. Что вы скажете, если я на днях соберу нечто вроде комиссии и попрошу её уделить вам часика два?

– Ничего не имею против, – ответил Кен. – А ты, Дэви?

– Как ты скажешь, так и будет, Кен.

– Это не годится, Дэви. Давай будем откровенны. Нехорошо обижать мистера Бэннермена.

– Дело в том, – сказал Дэви, – что если нам придется раскрыть свои замыслы, то мы имеем право принять меры защиты.

– Он прав, – сказал Кен, поворачиваясь к Бэннермену. – У нас нет заявки на патент. Мы сильно рискуем, соглашаясь обнародовать свое изобретение. Единственное, чем мы можем себя защитить, – это немедленно взяться за работу. А чтобы взяться за работу, нам нужны деньги. Мистер Бэннермен, если профессора найдут наш план годным, беретесь ли вы достать нам эти пять тысяч долларов? – И прежде чем Бэннермен успел ответить, Кен повернулся к брату. – Это тебя устраивает, Дэви?

– Как ты скажешь, так и будет, Кен.

– Это тебя устраивает? – настаивал Кен.

– Вполне, – ответил Дэви.

– Итак, мы задали вам прямой вопрос, мистер Бэннермен, – сказал Кен. – Что вы на это ответите?

– Отвечу «да». – Интуиция подсказала Бэннермену, что надо соглашаться быстрее. – Берусь.

Дэви встал и улыбнулся, а Кен сказал:

– Значит, договорились. Устраивайте экспертизу, мистер Бэннермен.

Бэннермен сидел неподвижно, потрясенный тем, что он сделал. Он мог бы хоть сейчас подписать чек на две тысячи долларов и остаться не только без гроша, но ещё с долгом в тысячу шестьсот долларов – долгом, который следовало выплатить много месяцев назад. Но лицо Бэннермена было безмятежно спокойным. Он просто подлаживался под настроение этих мальчуганов и старался подобрать на их настороженные вопросы такие ответы, которые заглушили бы всякие подозрения. Это тоже один из способов сделать бизнес: тут надо быть не азартным игроком, не прожектером, а чем-то средним между жуликом, играющим на доверии простаков, и мессией. Впрочем, он рисковал немногим, по правде сказать, вообще ничем не рисковал, ибо если дело обернется худо, то всегда можно вызвать Чарли «Руки-в-брюки», ныне полковника Шиффера, проживающего на Палм-Бич, и они вдвоем, мигом состряпав какую-нибудь аферу, вернут все свои деньги и даже с лихвой. Конечно, Бэннермену до смерти не хотелось бы поступать так с этими славными мальчуганами, но какого черта… «Нет, – он сердито отбросил эту мысль, недостойную его мечты о „высшем классе“. – Всё будет хорошо», – уверял он себя.

Но как Бэннермен ни был потрясен сделанным, он заметил, что молодые люди были потрясены не меньше. Они вышли в дверь осторожной, скованной походкой, как ходят люди, ошеломленные до крайности.

Так они шли молча несколько минут, не замечая ни шума, ни занятных сценок, ни бьющей в глаза пестроты.

– Что ты об этом думаешь, Дэви? – немного погодя спросил Кен. Голос его звучал глухо.

– Ей-богу, не знаю.

– Тебе всё это не по душе. Я вижу. Давай плюнем на это, малыш, и пошлем его к черту.

– Потому что мне это не по душе?

– Но ведь так оно и есть, Дэви. Утром ты сказал, что мне наплевать на нашу работу, что я ею не дорожу. Ведь это неправда, ты же знаешь!

– Я просто был очень огорчен, Кен. Забудь об этом. Но в чём дело? Ты себя неважно чувствуешь?

– Признаться, да. Вот тут как-то, под ложечкой…

– Знаешь, что я тебе скажу, – медленно произнес Дэви. – По-моему, нас с тобой вовсе не Бэннермен беспокоит. Понимаешь, нам вроде бросили вызов. И мы не должны ударить лицом в грязь.

Кен обернулся.

– Ты думаешь, в этом дело? Ну, уж не знаю почему, – он глубоко вздохнул, как бы стараясь преодолеть стеснение в груди, – только мне что-то здорово не по себе.

Они ушли с территории цирка, ощущая грызущую тревогу, и ни молчание, ни отрывистые фразы, которыми они перебрасывались на ходу, не приносили успокоения. Им была обещана возможность осуществить свою мечту, но они не радовались – слишком уж всё это было не похоже на то, чего они ожидали. Они сели в машину и бесцельно поехали по залитой предвечерними лучами солнца проселочной дороге, ожидая, что пройдет это глухое смятение и наступит ясность, но сомнение точило их по-прежнему. Вдруг Кен вспомнил, что за весь день никому из них не пришло в голову позвонить Марго. Очень уж быстро развертывались события.

Они повернули назад, в город, и Остановились у первого же телефона-автомата, но Марго ушла из магазина. Время перевалило за половину шестого. Они помчались домой, но и там Марго не оказалось.