Резидент свидетельствует - Синицын Елисей

— Пусть завтра выезжает.

В свою очередь Фитин, положив трубку, удовлетворенно заметил:

— И на этот раз мы с тобой успешно выполнили поручение наркома.

На следующий день выехал в Хельсинки. Вечером, в день моего прибытия в столицу Финляндии, собрались все разведчики. Я проинформировал их о результатах поездки в Москву.

Мы стали ждать ноты, но Центр молчал. А через четыре дня правительство Финляндии объявило о запрещении «Общества за мир и дружбу с Советским Союзом». Полиция начала обыски и допросы членов правления Общества. В тот же день мы «молнией» сообщили в Москву о разгроме СНС и только через три дня после этого получили ноту нашего правительства.

Финское правительство отклонило ноту, заявив, что это есть вмешательство во внутренние дела суверенного государства. Оно не меняет своей оценки деятельности СНС, как антигосударственной. Через неделю председатель этого общества Маури Рюэмя был арестован. Общество прекратило существование. С нотой мы явно опоздали, а жаль! Москве надо было при первых симптомах проявления недоверия финнов к Советскому Союзу рассеять его, мы же, «победители», не увидели нарастания кризиса в наших отношениях и опоздали с исправлением ситуации. Наркоминдел проспал, хотя наша резидентура регулярно информировала Центр.

Большую ошибку совершило руководство Советского Союза, когда в декабре 1940 года не поддержало (статья мирного договора с Финляндией позволяла это сделать) вступление Финляндии в союз со Швецией и Норвегией в целях обеспечения их нейтралитета на случай попыток нарушить его со стороны немцев. Такой союз со Швецией, которая, как известно, всегда стояла за добрососедские отношения Финляндии с Советским Союзом, мог бы стать гарантом того, что Финляндия не присоединится к Германии в ее войне против СССР.

Кто был в этом случае советником Сталина — Вышинский? Громыко? Молотов? Отказать Финляндии во вступлении ее в такой союз? Того советника следовало бы высечь розгами, думал я.

Шведское правительство, встревоженное ухудшением финско-советских отношений и опасаясь союза Финляндии с Германией, в январе 1941 года предложило правительству Финляндии вступить в союз с ней, но финны отклонили это предложение под предлогом того, что Советский Союз в декабре 1940 года запретил им вступать в союз со Швецией и Норвегией.

В начале января 1941 года встретился с Монахом. Он тут же заявил, что в случае нападения фашистской Германии на СССР Финляндия выступит на стороне Гитлера. Ему достоверно известно о продолжающейся переброске немецких войск на север Финляндии. В парламенте идет обработка руководителей парламентских фракций в пользу согласия парламента на введение в стране чрезвычайного положения под предлогом кризисной обстановки в связи с недостатком продовольствия. Таннер зачастил в парламент и в качестве главного представителя фракции социал-демократов проводит работу в пользу сближения с Германией. Активную работу среди парламентариев от Аграрного союза проводят лидеры этого союза Ниукканен и Ханнула — давние сторонники «Великой Финляндии до Урала». Все это, по мнению Монаха, делается в интересах объединения Финляндии с фашистской Германией для отвоевания территорий, потерянных в результате «зимней войны», а при удаче — расширения их и до Урала.

На мой вопрос, как далеко могли зайти переговоры профашистских политиков с немцами, Монах, поразмышляв немного, ответил, что к настоящему времени они официально не начались, но между Генеральными штабами они проводятся активно.

Учитывая важность полученных от Монаха сведений, проинформировал (конечно, без упоминания источника) ведущих работников резидентуры о резком обострении враждебной деятельности правящих сил страны против Советского Союза и предложил начинать очередной круг контактов со своими доверительными связями, чтобы в течение месяца подготовить для Центра подробную информацию.

Позвонил Ахти и попросил встречи с ним. Беседу я начал прямо с вопроса:

— Когда Финляндия начнет с нами войну? Ведь вы закончили подготовку к ней. Наша военно-морская база в Ханко уже окружена «линией Маннергейма-2».

Ахти внимательно и без тени улыбки, но по-дружески, ответил:

— Без сильного западного союзника воевать против вас мы не будем. У нас на горизонте маячит Германия, но она имеет с вами «Пакт о ненападении». Другие же державы Запада заняты войной с немцами.

— Это все, что вы можете сказать по этому вопросу? — с явным любопытством спросил я.

На его лице я заметил легкую тень неуверенности. Поэтому решил добавить, что рассчитываю на прежний уговор о конфиденциальности наших бесед. Кивнув головой в знак согласия, Ахти громко сказал:

— Нет, не все.

На улице был свирепый январский мороз. Подкрепившись кофе и коньяком, он начал разговор:

— С ноября месяца в стране распространяются сведения о том, что в скором времени Германия начнет войну против Советского Союза и переброска немецких войск на север страны является подготовкой к такой войне. Разгром СНС и арест его председателя является превентивной мерой по ликвидации пятой колонны России. Советской прессе следовало бы активнее рассказывать, как ведут себя наши консерваторы.

Провел я встречи и с Адвокатом, Моисеем, Графом. Все они с разной степенью достоверности утверждали, что президент Рюти, премьер-министр Рангель и министр иностранных дел готовят с немцами враждебную акцию против Советского Союза.

Все работники резидентуры в меру сил трудились по сбору информации, и, надо сказать, результат оказался успешным. Эту информацию я решил послать также в Наркоминдел, поскольку замещал посланника. Сделал я это в расчете на быстрейшее продвижение ее в Политбюро. Конечно, источники информации не сообщались.

Примерно через неделю в ответ на нашу записку получил злую и ядовитую телеграмму Вышинского, в которой он на наши ссылки об источниках информации, например, из кругов, близких к президенту Рюти… и других кругов, близких к коалиционной партии… и т. д., спрашивал:

— Все круги да круги, нельзя ли обходиться без оных?

Нам стало ясно, что Вышинскому хотелось, чтобы мы раскрыли источники нашей информации. Без этого он не послал ее в Политбюро, хотя она и представляла большой интерес.

Оставалось одно: повторить информацию в Наркомвнудел с указанием имен информаторов и с объяснением, почему послали сообщение в Наркоминдел. Через неделю получил сообщение о реализации ее у Сталина и… нагоняй, что первоначально послал ее в Наркоминдел.

В середине февраля 1941 года получили телеграмму, подписанную Молотовым, в которой указывалось, чтобы я лично провел инспекцию — в каком состоянии находится строительство железной дороги Рованиеми-Сало. Долго же думал Наркоминдел!

Через два дня я выехал в Рованиеми на дипломатической машине со своим шофером. Меня сопровождали чиновник МИДа и офицер финской армии в чине подполковника на казенном автомобиле. В Рованиеми прибыли в тот же день вечером, проехав свыше 700 километров. Гостиницу, единственную в городе, разыскали быстро, поскольку летом прошлого года при поездке в Петсамо останавливались в ней. Как только мы вошли в помещение, к нам подошел сопровождающий офицер и предложил пройти с ним в номера, которые мы заказали еще за два дня до поездки. Уходя, офицер сказал, что в отношении ужина он распорядился, чтобы его организовали в номере, так как ресторан одиночных посетителей сегодня не обслуживает. Это меня заинтересовало. Решил проверить, сказав офицеру, что хочу отведать специального фирменного блюда ресторана «молодая оленина похянхови» под специальную заполярную мелодию музыкантов. Офицер растерялся и молча стал спускаться со мной в ресторан. Чем ближе подходили к нему, тем яснее было, что там пьяные немецкие офицеры.

Свободных мест, конечно, не было. Попросил подполковника подтвердить ресторану наш ужин на 23 часа в моем номере. Через минут десять в номер вошел представитель МИДа и, поблагодарив за приглашение, сказал, что они с подполковником идут в гости к своим друзьям, живущим в этом городе, и не могут принять участие в ужине с нами. Пришлось отведать молодой оленины вдвоем с водителем.