Автобиография - Прасковья Орлова-Савина

Надо сказать, что и у меня, когда я подросла, а это было на 13 году, нашелся опасный обожатель: старик князь Лобанов-Ростовский. Я видела его раза два и уже после узнала, что по примеру графа С. П. Потемкина, покупающего молодых девушек, он вздумал и меня торговать!.. Для этого подослал к моему родителю с предложением: каменного дома, 15 тыс. и всего для них содержания, а мне сулил золотые горы!.. Но посланный, несмотря что был знакомый отцу, почти сброшен был с лестницы… Да и самому князю досталось, если не делом, то словом — стыда и унижения!

А гр<аф> Потемкин был очень вредный человек по волокитству: когда мне было 13, а Тане Карпаковой 17 лет — он очень за ней ухаживал, но и ее, как меня к Щепину, спасала любовь к Косте Богданову. Потемкин зазвал к себе мать Карпаковой, она была старшей нянькой в больнице, и начал ублажать ее деньгами, подарками и лакомством. Таня ссорилась с матерью и слышать не хотела о Потемкине… а мы поедали его гостинцы. Я с моей золотухой чаще других бывала в больнице. И, узнав, где нянюшка прячет кульки и банки, мы лазили туда и целыми фартуками уносили: изюм, чернослив, миндальные и другие орехи. А варенья и на месте-то наедимся до тошноты, да еще в руках принесем огромные персики, абрикосы… все перепачкаемся и ничего не боимся — зная, что няня ни пожаловаться, ни спросить не смеет… А то мы сами спросим: откуда она это берет?., да еще начальнице пожалуемся… Потемкин был сын племянника светлейшего екатерининского Григория Александровича Потемкина[22], и в «Русской старине» было описано, как нажился батюшка гр<аф> Сергей Павлович! А известно, что «не добром нажитое впрок не пойдет»! Так и у графа осталось огромное состояние после отца, но он все прожил самым глупым образом и до самой смерти был под опекой. Я еще в конце 20-х годов помню жену его — очень красивую даму, а в конце 50-х я видела ее, проживающую, может быть, по бедности, у Татьяны Борисовны Потемкиной. Т. Бор. пожелала познакомиться со мной и просила Евдокию Павловну Глинку привезти меня к ней. Тут она познакомила нас с графиней, но я не напомнила ей, что уже давно имела честь видеть и знать ее (о чем будет упомянуто ниже). Надо отдать справедливость, что у графа был великолепный, изящный вкус. Бывало, московские дворяне просят его, в приезд царской фамилии, убрать все для бала в Дворянском собрании, и он, давали бы только деньги, устроит все на славу.

Однажды импер<атрица> Алекс <андра> Федор < овна > очень восхищалась, когда, войдя в уборную, она увидела себя в золотой клетке, или в беседке, где из каждой клеточки висит кисть винограда и пущены зеленые ветки. Так что после каждого танца (а известно, что ее величество любила танцевать) она изволила приходить в уборную: срьшала, кушала спелый виноград, приглашала и свиту свою делать то же. Однажды Потемкин пригласил на обед приехавшего в Москву вел. кн. Михаила Павловича, и, желая принять и угостить его по-царски, он нанял на один день огромный дом Мамонова, совершенно старый и запущенный. Весь его реставрировал, убрал все комнаты. Устроил театр и залу для живых картин. Для этого выпросил нас, т. е. воспитанниц, у директора… но, конечно, и умысел другой тут был: ему хотелось прельстить Карпакову. Приглашая вел. кн. только на обед, он приготовил разные сюрпризы! По окончании обеда просил князя в гостиную кушать кофе, ликер и фрукты. (За принесение которых, он, при нас утром, вместо того чтобы дать мужику 20 коп. или стакан водки, имел глупость приказывать подать бутылку шампанского и почти насильно заставлял бедного мужика выпить стакан!) Входя в длинную, проходную комнату, вел. кн. остановился, услышав где-то музыку… а она была устроена позади картин. В эту минуту раздвигается занавес, и там живая картина: «Купающаяся Венера». Может быть, я ошибаюсь в названии, но эта картина известная: Венера выходит из воды, окруженная нимфами, которые очень грациозно держат газовые покрывала, так что сквозь них видна почти полуодетая Венера. Помню, как Таня плакала и не хотела одевать газовый тюник прямо на трико без нижних юбок… но ей приказало начальство, и она принуждена была повиноваться. Но каково же было положение бедной, ни в чем не виноватой Тани, когда при открытии ее картины гр. Потемкина сказала довольно громко по-французски: «Cest une amoureuse de mon man!»[23] Почти все это слышали, а Потем. закричал: «Другую, другую картину!..» В другой стояла я в виде Матильды и со мной Ма-лек-Адел. Представлена та минута, когда она в монастыре и прощается с ним. Я была в черном платье и покрывале. Мои длинные золотистые волосы по плечам, и на шее должен бы быть крест. Но об нем никто не подумал… только утром, на репетиции, режиссер говорит, что надо крест. Граф, недолго думая, приказывает подать лестницу и из угла залы снять большой, вызолоченный крест с распятием и велит мне, прижавши его к груди, просто держать в руках. Помню, что мне, молоденькой девочке, было это тяжело и неприятно… а такие люди, как граф, мало думают о том, что делают! Всех картин было 5. Не помню, что представляли еще две, но последняя, пятая, была очень хороша и забавна! Впрочем, смешной ее сделал П. Г. Степанов, придумав разнообразить картину. Изображался «Сельский праздник»: старики пьют, молодые пляшут, мальчишки играют в бабки. Степанов, одетый старым мужиком, при первом открытии держит в левой руке пустой стакан, а в правой штоф с ерофеичем, и, наливая соседу, сам будто приплясывает, приподняв одну ногу. При втором у него налит полный стакан; выдавшись вперед и весело смотря на вел. кн., он будто пьет его здоровье! В третий раз: штоф пустой… стакан опрокинут, и он, нагнувшись, с самой жалкой рожей показывает, что вина больше не осталось! Вел. князь и все очень смеялись и просили повторить.

Затем, после кофе, граф просит вел. кн. в большую залу, и опять, ведя другим ходом, приводит в театральную и просит посмотреть спектакль. Играли ком<едию> «Влюбленный Шекспир», я играла служанку. Затем вод<евиль> «Утро журналиста», где Карпакова была прелестна! Во время антракта всем подавали чай, потом гости пошли танцевать, а мы ужинать. Нечего и говорить — как нас угощали!.. Помню, еще за обедом подали артишоки. Вероятно, и многие из девиц никогда их не кушали… но умненькие подождали, когда начнут надзирательницы и знающие девицы, а одна из крепостных Ржевского, не глядя на других, разрезала артишок, положила с колючкой в рот и чуть не подавилась. Ужинали мы в отдаленной зале, и, верно, граф побаивался своей супруги (и недаром), потому что дверь, соединяющая нас с другими комнатами, была заперта и ключ находился в кармане графа. Он сам, бросая танцевальную залу, беспрестанно вертелся у нас. Вдруг слышим: кто-то стучится в дверь… Граф сделал знак молчания и не позволил лакеям подходить. Довольно долго продолжался стук и слышался женский голос: «Отоприте, я знаю, что вы здесь!» Но все молчали, и стук прекратился. Едва мы успели успокоиться и начали болтать, вдруг видим, несет человек блюдо и прямо к ходившему по комнате графу: «Ваше сиятельство! Графиня идет по черной лестнице…» Он бросился ей навстречу, успел что-то сказать, и мы видим, как графиня, взяв мужа под руку, идет мимо нас и с принужденной сладко-кислой улыбкой раскланивается… Мы глядели на нее и удивлялись: охота же ей было в прекрасном голубом креповом платье, с таким же тюрбаном на голове и в бриллиантах идти по грязной черной лестнице, по которой и мы после с трудом убрались домой. Говорили, что все это однодневное удовольствие стоило Пот<емкину> до 30 тысяч. Надо прибавить, что нам всем были от него подарки.