Искры - Михаил Соколов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Это — вредная тварь: всякую шкоду делает. Ее надо уничтожать. А вот энтих — слышь? — он показал в сияющую высь, где разливали нескончаемые трели жаворонки, — энтих нельзя. Они человеку поют и спокой приносят. Я вот часто сижу тут, байбака караулю и слушаю, — господи, святая твоя воля! И как же оно все на земле придумано славно. Тут птички тебе разные звенят, тут цветочки кругом, тут, глядишь, букашки лезут-лезут через травинки, вылезут на солнышко и греются. И все это для человека живет, чтоб ему скучно не было! Вот их блюсти надо. А какие шкоду делают, — с этих шкуру долой… Ну, прощевайте, соколики! На воротник бабке есть, а то, говорит, холодно зимой в церкву ходить. Теперь еще себе на шапку надо подкараулить, — закончил он и, водворив лисицу в мешок, пошел по степи.
Оксана растроганно посмотрела на его щупленькую фигуру, тихо сказала:
— Тяжелая жизнь у старика.
— Обыкновенная, мужицкая, — отозвался Леон, направляясь к подводе.
— Да, жизнь… — задумчиво проговорила Оксана.
Когда они сели на дроги, Оксана решительно предложила брату:
— Бросай, Лева, жизнь эту, хуторскую, и переезжай в город.
— Бросай… — невесело усмехнулся Леон. — А что я там стану делать?
— Мама поможет тебе устроиться на первое время. Я позанимаюсь с тобой как следует. Хорошо возьмешься за учение, может быть, со временем заживем чудесно.
Леон глубоко вздохнул и ничего не ответил. Знает он это «время». Ждал его уже, надеясь, что оно вот-вот наступит и принесет перемены в жизни, да только не идет оно и по сей день.
Они въехали в лес. Солнце скрылось за деревьями, повеяло прохладой, и легче стало дышать. Оксана тронула брата за плечо и оглянулась. По дороге за ними скакал всадник. «Яшка», — подумала она и встрепенулась. Это был действительно он.
Яшка, поровнявшись с ними, осадил лошадь, снял картуз и провел рукой по черным вьющимся волосам. Устало и недовольно он сказал:
— Здравствуйте, Оксана! Ну, я вас не виню, а почему ты ничего не сказал? — обиженно посмотрел он на Леона. — Эх, Левка, нехорошо ты, не по-дружески делаешь!
— Да чего ты на меня-то напал? Оксана уезжает, а я виноват, видали такого? — шутливо отозвался Леон. — Отпусти подпругу.
Яшка молодцевато спрыгнул на землю, стал отпускать подпругу, а Леон, отъехав немного, вполголоса сказал сестре:
— Не разрешай ты ему, бога ради, приезжать к себе. Помни: Яшка ничего зря не делает. С ним свяжешься — не развяжешься.
— Хорошо, — ответила Оксана, почти не слушая брата и с интересом наблюдая, с какой ловкостью Яшка, гарцуя, управлял конем с помощью поводьев и шпор.
Когда Яшка снова подъехал к подводе, жеребец его протяжно заржал. Яшка жиганул его плеткой и так натянул удила, что жеребец поднялся на дыбы. «Нечистый тебя разбирает не во-время», — досадовал мысленно Яшка и обратился к Оксане, впервые называя ее по имени и отчеству:
— Вы каким поездом едете, Оксана Владимировна? Не очень торопитесь, я смотрю.
Оксана ответила, что едет почтовым и что, по ее расчетам, времени до прихода поезда еще много.
Некоторое время никто не знал, о чем говорить. Леону Яшка помешал закончить разговор с Оксаной, а Оксана ждала, пока заговорит Яшка. Теперь она верила, что он в отношении ее имеет серьезные намерения, и это ей льстило. «А пусть его… Почему обязательно надо быть резкой с ним?» — подумала она и тут же поймала себя на мысли, что ей не хочется рвать с Яшкой и не хочется делать так, как советует Леон. «Это нечестно, жестоко, — спорила она про себя с Леоном, ища оправдания. — Быть может, Яков из-за меня и поссорился с отцом и завтра очутится на улице, потому что отец его не любит всех нас. И он ничего сейчас от меня не требует!»
Яшка видел: он незваный гость, и ему стало обидно. Что плохого, если он решил проводить Оксану? Но он подавил в себе начавшееся раздражение и весело спросил:
— Ну, Оксана Владимировна, когда же вы теперь к нам пожалуете? На рождество не приедете?
Оксана скосила глаза на Леона. Тот сидел, ссутулившись, хмуро посматривая куда-то в степь, и далее не шелохнулся. Посмотрел на Леона и Яшка и понял: Леон начинает мешать ему с первых же шагов. Что же будет дальше в таком случае?
— Нет, Яков! Это не совсем для меня удобно — ехать сюда зимой, — помедлив, сказала Оксана.
— Жаль, — задумчиво произнес Яшка и добавил: — Тогда мы с Левкой приедем.
Леон посмотрел на него и промолчал, а Оксана ответила:
— Буду очень рада… А на самом деле, Лева: приезжай на рождество! Посмотришь город, в театр сходим. Кстати, поговорим с мамой о том, о чем я говорила тебе.
Леон видел, что Яшка сделал ловкий ход, и ему ничего не оставалось, как согласиться с предложением Оксаны. Сразу все нашли общий язык, и разговор принял непринужденный характер. Яшка привязал своего коня к дрогам, сел рядом с Оксаной и, обращаясь к Леону, сказал:
— Сегодня у меня с отцом был мирный разговор. Расспрашивал он о тебе, Леон, мол, серьезное ли у вас дело с Аленкой и что ты думаешь делать. Ну, я расписал все как полагается, а тебе вот что хочу сказать: женись хоть нынче на Аленке, я никогда промежду вами не стану. Это твердое мое обещание.
— Что ж, спасибо, — усмехнулся Леон. — Только ты отцу так скажи, а не мне.
— Придет время, скажу. Надо выждать. Все одно для Аленки за сто верст кругом женихов нету. Это уж ты мне доверь — ублажать всяких сватов.
— Яков, ну как вам не стыдно говорить об этом! — смущенно сказала Оксана.
— Чудная вы, Оксана! Никакого тут стыда нет, если от этого зависят две жизни, — ответил Яшка и мысленно прибавил: «А третья — моя».
2
Проводив Оксану, Леон заехал к лесничему потолковать о рубке сушняка. Яшка ехал верхом следом за ним и почти ничего не говорил. Леон догадывался, почему он мрачный, и хотел было отвлечь его разговором о хозяйственных делах.
— Ваши уже договорили себе делянку? — спросил он.
— Не знаю, — хмуро ответил Яшка.
— А ты будешь говорить с лесничим?
— Оно мне без надобности.
Самого лесничего дома не оказалось: ушел на охоту. Сторож-лесник объяснил, что хворост будет отпускаться только по разрешению хуторского атамана, а если Леон иногородний, то он должен прежде пять дней отработать в лесу на рубке сушняка и расчистке зарослей, а потом только получит разрешение брать хворост. Леон в душе возмутился этим новым порядком, но ничего не сказал, чтобы не портить отношений, намереваясь после поговорить с самим лесничим.
— Ты слыхал? — спросил он у Яшки, когда они отъехали от домика лесника.
— Не слыхал.
— Новый порядок выдумали: мужики пять дней должны работать за хворост, а казакам осталось все по-старому.
— Одни дураки выдумали, а другие будут выполнять, — безучастно отозвался Яшка.
Леон не стал больше разговаривать с ним.
Они ехали по узкой просеке между высокими дубами. По обочинам зеленой межой стоял пырей. Лошадь Леона то и дело на ходу хватала его, гремя удилами, а Леон и не обращал на это внимания, — он думал о предложении сестры переехать в город. Хутор не сулил ему ничего хорошего, но город пугал неизвестностью. «Ну, перееду в город, а на какую работу поступать? — рассуждал он про себя. — Пока Оксана сделает меня образованным, можно и с голоду околеть. Да и люди там совсем другие — чужие, и порядки у них, наверно, не для нашего брата-мужика. Вот с Илюшей потолковать, чтобы пристроил куда-нибудь на шахте, — это другое дело», — вспомнил он о зяте, но одно слово «шахта» вызывало у Леона необъяснимое чувство страха. Шахтер — последний человек, как говорили в народе.
— Яков, а как ты смотришь на то, чтобы бросить хутор? — спросил он у Яшки. — Ты бросил бы на моем месте?
— А? — очнулся Яшка. — Я и на своем месте не удержусь в нем. Но тебе нечего мыкаться по белому свету. Вот женишься на Аленке и сразу дела поправишь. Проси только приданого побольше.
«Гм… и то правда», — в уме согласился Леон. Но какое-то чувство подсказывало ему: нет, не так это просто жениться на Алене и тем более получить хорошее приданое. Но ему тяжело было расставаться с хутором и хотелось верить словам Яшки.
За лесом опять повстречался дед Муха. Он сидел у дороги, одинокий и маленький, и горькие слезы текли по его впалым щекам.
— Чего ты, дедушка? — удивленно спросил Леон, остановив лошадь, и тут заметил, что у деда не было ни байбаков, ни лисицы, — А где твоя добыча?
Дед Муха, всхлипывая, как ребенок, махнул рукой и сквозь слезы проговорил:
— Офицерья отняли. Лесничий. Да еще ударил плеткой…
Яшка злобно оглянулся вокруг, но никого не было видно.
Только коршун кружился возле леса, что-то высматривая. Яшка, нахмурив брови, сумрачно сказал: