Вначале был звук - Андрей Макаревич

Если кто заметил — это картинка из недавнего прошлого, когда мы еще были оплотом социализма. Ну и что изменилось?

Как ни странно, при этом существует масса аспектов, в которых человечество совершенно едино. Все мы дружно уничтожаем все живое вокруг себя, вырубаем леса, убиваем землю, отравляем воздух и воду. Мы нарушаем законы и придумываем новые, чтобы окончательно опустошить моря и океаны — с лесами уже почти покончили. Наша медицина, называющаяся почему-то традиционной, безнадежно проигрывает соревнование с мутирующими бактериями и вирусами и при этом травит нас химией.

Сегодня модно не любить американцев. Весь мир не любит американцев! Скажите, а кто кого любит? Грузины армян? Или армяне айзербаджан-цев? Или французы немцев? Или украинцы русских? Мы сами себя-то любить никак не научимся, и истерические крики «Россия, вперед!» пока не сильно помогают. Мы застроили и заселили Москву так, что она вот-вот встанет, задохнется, раздавит сама себя как кит, выброшенный на мель. А что — в Нью-Йорке или Париже по-другому? Ну, чуть-чуть. Мы сегодня, они завтра.

А представьте себе, что какой-нибудь чудо-Ломоносов открыл и несет в подарок человечеству новый вид сверхэнергии, или волшебное лекарство от всех болезней сразу. Ну-ка угадайте — донесет или грохнут его по дороге продавцы нефти и таблеток?

При всем при этом все мы любим своих детей и ближних, кошек и собак, не хотим воевать и болеть, читаем хорошие книжки, иногда совершаем прекрасные поступки, помогаем друг другу и вообще мечтаем жить долго и счастливо и умереть в один день.

Не получается.

И знаете, на кого одна надежда? На Всевышнего. Да и он нам ничего хорошего не обещал. В этой жизни.

Озеро Комо

А я и не знал, что есть в Италии такое озеро — Комо. Пока меня не позвал туда мой приятель. Комо находится на севере Италии, совсем рядом за перевалом — Швейцария, Сент-Мориц. Дорога перетекала из одного городка в другой, справа зеленела вода, слева тянулись невысокие горы, покрытые пиниями. Каждый объект в отдельности не поражал воображения — ну, горы, ну сосны, ну черепичные крыши и колокольни — видали. Но соединяясь в единую картину, все это давало ощущение какой-то удивительной соразмерности человеку, гармонии и покоя. Такие вещи не всегда поддаются анализу разума — тут работает что-то другое.

Городки совсем крохотные, но это города, каждый со своим названием и историей. В каждом — традиционная площадь с ратушей, костелом, ресторанчиками. Дома на вид просты и рациональны. Откладываются в сознании как «старые» и не сразу понимаешь, что им по 200-300-400 лет. Самому старому — тысяча, и он ничем не отличается от трехсотлетних, и в нем точно так же живут люди. Горожане — приветливы и незатейливы, они не важничают и не заигрывают с тобой — удивительное сочетание общительности, юмора и чувства собственного достоинства. Джузеппе (очень похож на Георгия Данелию) — успешный риелтор, строитель и владелец нескольких вилл — ездит на простецком мотороллере. Говорит, что, во-первых, нравится, а во-вторых, по узким улочкам удобнее. («Эге — подумал я, — что, узкие улочки — это основание не купить шестисотый и не ездить как все?») Но я не про это.

В зеленоватой прозрачной воде озера Комо (не цветет, собака — целлюлозного комбината на них нет!) лениво плавали рыбы. Рыбины! Последний раз я видел такое в Африке, но посреди совершенно дикой саванны. Рыбины очень напоминали нашу озерную форель. Они грелись у самой поверхности. Посетители ресторанчика, нависавшего над водой, крошили им булки. Рыбы, не спеша с достоинством пробовали. («Ну, все понятно, смекнул я — заповедник. Нельзя ловить. Хотя, что же, заповедник — это основание, чтобы не ловить?» — тут же вспомнил я родину.) «Да нет, — сказал Джузеппе, — никакой это не заповедник, пожалуйста, ловите». «А что же не ловят?» — изумился я. «А они сейчас не очень вкусные — не сезон».

Я попытался представить себе озеро, окруженное городками (ладно, деревнями) в глубине нашей страны, и чтобы по нему так же плавали непуганые рыбы — и не смог. При всем богатстве своего воображения. Нет, озеро с городком могу, скажем, Переславль-Залесский. А с рыбами — нет. Переловят, перетравят, перебьют за полгода. И даже не потому, что жрать нечего (хотя и это тоже), а просто — чего они? Потому что человек преобразует окружающую его среду в соответствии со своими представлениями о прекрасном. Поэтому немыслима у нас в глубинке неразбитая автобусная остановка, или свежевыкрашенный забор без слова «хуй», или свободно плавающие в речке рыбы. Раздражают. Не вписываются.

Господи, сделай что-нибудь с нами со всеми.

Если сможешь.

Опрокинутый мир

Давайте я вам расскажу про свою жизнь. Вообще-то, я музыкант. Если точнее, автор-исполнитель. То есть я сам пишу песни и сам исполняю их со сцены. В этом я вижу свое основное предназначение, этим же объясняю интерес к себе со стороны окружающих. Я работаю над песнями постоянно. Это интереснейшее и мучительное занятие. Примерно раз в два года я замечаю, что песен набралось достаточно для записи альбома.

Тогда я иду к своим музыкантам, показываю, что у меня получилось, мы вместе думаем, как эти песни сыграть и спеть. Когда все решено и отрепетировано, я ищу студию, и мы записываем альбом. Потом мы вместе с художником придумываем оформление, заключаем договор с выпускающей компанией и, альбом готов. Альбом, как ни верти, завершение какого-то жизненного этапа. Не так-то этих этапов в жизни и много.

Итак, альбом готов, и осталось подарить его человечеству. Для этого необходимо, чтобы человечество как минимум узнало, что ты записал новый альбом. И я иду на телевидение. С альбомом в зубах.

«Ух ты, — говорят, — какая пластинка! Поздравляем. А мы как раз хотим предложить вам сняться в новой программе. В прайм-тайм. Только там надо на коньках». «Но я не конькобежец!» — изумляюсь я. «Так в этом-то все и дело!» — говорят мне. «Это-то самое интересное! Видите — все артисты уже снимаются». — «А может, лучше приличный музыкант, чем плохой фигурист?» — «Нет-нет. Ну не хотите на коньках — давайте под куполом цирка». — «А может, все-таки лучше музыку?» — «Нет-нет, это никому неинтересно. У нас тут рейтинг». — «Вот удивительно, — думаю я. — На концерте интересно, а по телевизору — нет». Ладно. Дарю пластинку, ухожу.

На радио. Рассматривают пластинку, восхищаются. Я: «А?..» Они: «Андрей Вадимович, ну вы же знаете — это не наш формат. Наш слушатель это слушать не будет». Интересно: мой — будет, а ваш — нет. А какое тогда радио мой слушатель слушает? Или вообще никакое? Дарю пластинку, ухожу.