Снег на кедрах - Дэвид Гутерсон

— Он же хотел средние семь акров, — напомнила мужу Этта. — Думал выгадать два акра хорошей земли, ну как ты не заметишь.

— Может, и так, — согласился Карл. — Но я заметил.

Они пили кофе. Карл съел кусок хлеба, намазанный маслом и посыпанный сахаром. Съел второй. Он всегда был голоден. Прокормить такого было нелегко.

— И что ты ответил? — спросила Этта.

— Что подумаю. Знаешь, я и так уже готов был забросить те пять акров, пусть зарастают сорняками, уж больно тяжко бороться с чертополохом.

— Не продавай, — отговаривала его Этта. — Продашь, потом пожалеешь.

— Люди они порядочные, — рассуждал Карл. — Вот увидишь — будут себе жить тихо-мирно. Ни тебе ругани, ни попоек. Соседи что надо. Гораздо лучше других, если уж на то пошло.

Карл взял трубку и стал вертеть, ему нравилось чувствовать ее в руке.

— В общем, сказал ему, что подумаю, — заключил Карл. — Ничего не обещал, просто сказал, что подумаю.

— Уж ты подумай, подумай как следует, — увещевала его Этта.

Она встала и начала убирать со стола. Ей никак не хотелось пускать дело на самотек — семь акров составляли почти четверть их земельной собственности.

— Подожди — не прогадаешь, — советовала она мужу. — Попридержи их пока.

— Может, и так, — согласился Карл. — Я подумаю.

Этта стояла у раковины, спиной к нему. Она с остервенением оттирала тарелки.

— А неплохо бы разжиться деньжатами, а? — помолчав, заговорил Карл. — Прикупили бы кое-что, да и…

— Если ты об этом, — сказала ему Этта, — то даже не начинай. Нечего соблазнять меня обновками к воскресной службе. Если мне что нужно, вполне обойдусь своими силами. Что мы, совсем обеднели, чтобы продавать землю японцам этим? Ради чего? Ради новых нарядов, мешочка дорогого табака? Говорю тебе, Карл, держись за свою землю, крепко держись, а шляпка с оборками из магазина Лотти мне ни к чему. Да и то сказать, — тут Этта развернулась к мужу, вытирая руки о передник, — ты что думаешь, у него кубышка где в поле зарыта? Думаешь, он выложит тебе сразу кругленькую сумму, да? Ты так думаешь? У него же ничего за душой нет, только то, что платим ему мы, Торсены, которым он дрова рубит, да эти католики… как их… ну те, что на Южном пляже, у пирса. Так что ничего у него нет, Карл, ничего! Будет выплачивать полдоллара за раз, аккурат тебе на карманные расходы. На табачок, на журнальчики… Да эти семь акров отправятся прямиком в магазин дешевых товаров в Эмити-Харбор.

— Католики эти — Хепплеры, — напомнил ей Карл. — И вроде как Миямото на них больше не работают. Прошлой зимой рубили дрова для Торгерсонов и, кажется, неплохо заработали. Они трудолюбивые люди, Этта, сама знаешь. Да о чем я, ты же видела, как они работают на полях. И деньги не тратят. Едят только рыбу да рис, который оптом закупают в Анакортесе.

Карл почесал под мышкой, потер грудь толстыми, сильными пальцами, взялся за трубку и снова принялся вертеть ее.

— Дом у Миямото в образцовом порядке, — убеждал он жену. — Ты никогда не заходила к ним? Так вот, у них с пола есть можно, такая там чистота, даже стены скребут от плесени. Ребятишки спят на тюфяках, не носятся по округе чумазыми. Белье развешано аккуратно, да на прищепках. Вручную вырезанных, представляешь? Встают ни свет ни заря, по ночам не горланят, не давят на жалость, не ищут дармовщинки…

— Ага, ну прямо как иньдеицы эти, — перебила его Этта.

— Зря ты индейцев ни во что не ставишь, — урезонил жену Карл. — Будь к ним добрее — покажи, где находится туалет, где можно кристаллы соли раздобыть, где наловить моллюсков… Знаешь, Этта, мне все равно, какие у них там глаза. Плевал я на это, понимаешь. Люди есть люди, вот и вся правда. А эти живут прилично, их не в чем упрекнуть. Итак, дело за малым — решить, продаем мы или не продаем? Миямото говорит, что готов сразу выложить пятьсот. Пятьсот! А остальное растянем на десять лет.

Этта снова повернулась к раковине. Уж этот Карл со своими затеями! — раздраженно подумала она. Любитель побродить по полям, поболтать со сборщиками, посмаковать ягоду, выкурить трубку, наведаться в город за мешком гвоздей… В чем он только не принимал участия: и фестиваль клубники помогал готовить, и в соревновании судействовал, и лосося на гриле жарил… В любое дело уходил с головой: найти площадку для ярмарки, собрать пожертвования на строительные материалы и всякую всячину для танцевального павильона в Уэст-Порт-Дженсен. Вступил в общество масонов и в тайную братию, помогал с бухгалтерией в ассоциации фермеров. Вечера просиживал в хижинах сборщиков, болтал с этими японцами и индейцами, глядел, как индианки вяжут, и толковал с мужчинами о прежних временах, когда на острове еще не было клубничных ферм. Уж этот Карл! Только заканчивался сезон сбора ягод, как он уже отправлялся в какую-нибудь глухомань, на место, которое указали ему индейцы, и притаскивал наконечники стрел, какие-то старые кости, раковины и бог знает что еще. Один раз он пошел со старым вождем; вернулись они с наконечниками стрел и потом до двух ночи сидели на крыльце, курили трубки. Карл тогда угостил вождя ромом — Этта слышала из спальни, как они прикладывались к бутылке — и оба захмелели. Она лежала с открытыми глазами, прислушиваясь в ночи, как Карл с вождем хлещут ром, гогочут, а вождь все рассказывает байки. Про какие-то там тотемные поля, про каноэ, про потлач, весенний праздник, на котором ему довелось побывать, когда выдавали замуж дочь другого вождя, и где старый вождь самолично выиграл состязания в метании копья, а на следующий день вождь тот умер во сне, взял и умер, мертвый вождь и дочь замужем, и как в каноэ того вождя пробили дыру, положили мертвое тело и затащили каноэ на дерево с какой-то богомерзкой целью. В два ночи Этта вышла к ним в халате и велела индейцу идти домой, мол, уже поздно, вон и звезды высыпали, а ей не по нраву запах рома в собственном доме.

— Что ж, — скрестив руки, сказала она Карлу, стоя уже на пороге кухни, где последнее слово, как она знала, останется за ней. — Ты у нас в доме хозяин, ты штаны носишь… Валяй, продавай нашу собственность какому-то японцу… Потом увидишь, что из этого выйдет.

Перерыв закончился, и Этта снова отвечала на вопросы Элвина Хукса. Она рассказала, что уговор у них был таким: пятьсот долларов в рассрочку и восьмилетний контракт аренды с передачей в собственность. Карлу причиталось по двести пятьдесят долларов каждые полгода, тридцатого июня и тридцать первого декабря, да еще шесть с половиной процентов годовых. Один экземпляр контракта оставался у Карла, второй — у Дзэнъити, третий — для инспектора, пожелай тот взглянуть на контракт. Семья Миямото — а это был 1934 год, рассказывала Этта, — все равно не могла владеть землей. Оба, и муж, и жена, приехали из Японии, родились там, поэтому закон запрещал им иметь собственность. Карл оставил землю записанной на свое имя, а в бумагах на случай проверки записал аренду. Лично она, Этта, тут ни при чем, все затеял один Карл, она же только свидетель. Следила за уплатой и тратой денег, высчитывала процент. И больше ни в чем не участвовала — сделка была затеей Карла и только Карла.

— Минуточку, — перебил ее судья Филдинг. Он провел рукой по мантии и, моргнув, посмотрел на женщину. — Простите, что прерываю вас, миссис Хайнэ. Суд должен сделать заявление по данному вопросу. Прошу меня извинить.

— Да, конечно, — ответила Этта.

Судья кивнул ей и обернулся к присяжным:

— Оставим эти перешептывания на судейской скамье, — начал он. — Мы с мистером Хуксом могли бы продолжить, но все равно пришлось бы прервать свидетеля для разъяснения законодательных тонкостей.

Он потер брови и отпил воды. Поставил стакан и продолжал:

— Свидетель ссылается на законодательный акт штата Вашингтон, ныне уже не действующий, согласно которому иностранец, то есть подданный другого государства, не имел имущественных прав на недвижимость.

Кроме того, в данном законодательном акте оговаривалось, что никто не может обладать имущественными правами в пользу иностранца — подданного другого государства — никоим способом, ни в коем виде или форме. Более того, в 1906 году, если я не ошибаюсь, генеральный прокурор Соединенных Штатов издал распоряжение по всем федеральным судам отказывать лицам японского подданства в получении американского гражданства. Таким образом, в строгом юридическом смысле, для японских иммигрантов представлялось невозможным владеть землей на территории штата Вашингтон. Миссис Хайнэ свидетельствовала, что ее покойный супруг вступил, что называется, в тайный сговор с покойным отцом подсудимого и соглашение их, скажем так, основывалось на несколько вольной, хотя и взаимно удовлетворяющей обе стороны, трактовке данного законодательного акта. Они довольно нехитрым способом обошли его, заключив контракт о так называемой «аренде», скрывавший фактическую продажу земли. Значительная сумма, уплаченная в рассрочку, означала переход земли в собственность другого, а для государственного инспектора были заготовлены фальшивые документы. Документы эти, равно как и другие, упомянутые миссис Хайнэ, были, как вы помните, приложены к делу в качестве вещественных доказательств по просьбе государственного обвинителя. «Действующих лиц» этого подлога, как миссис Хайнэ потрудилась объяснить, среди нас больше нет, поэтому их виновность не рассматривается. Если адвокат или свидетель считают, что требуются дальнейшие разъяснения, пусть выскажутся, — добавил судья. — Однако позволю себе заметить, что суд не будет рассматривать какие бы то ни было нарушения в отношении законодательного акта «О владении землей иностранными подданными», по счастью уже не существующего. Мистер Хукс, пожалуйста, продолжайте.