Скульпторша - Майнет Уолтерс

— Лучше всего будет, если сначала я просто расскажу вам все то, что помню, а потом, когда закончу, вы начнете задавать мне вопросы. Договорились?

— Конечно.

— Я уже говорила, что почти не знала Олив. И это так. Она приходила сюда всего раз пять или шесть. Два раза — на день рождения к Джеральдине, и три-четыре раза просто на чай. Мне она не понравилась: неуклюжая и медлительная, совершенно не способная нормально беседовать, с полным отсутствием чувства юмора и, честно говоря, удивительно несимпатичная внешне. Возможно, мое признание покажется вам жестоким, но я ничего не могу поделать. Я не могу притворяться и говорю вам правду. И я ничуть не переживала, когда их дружба с Джеральдиной как-то сама собой увяла. — Она остановилась и задумалась.

— В конце концов, мы не имели с ней ничего общего. Она больше не приходила в наш дом. Конечно, от Джеральдины и ее подружек я слышала всякие рассказы. Но впечатление, которое у меня создалось в результате, походило на то, что вы мне сами поведали: Олив была печальным, некрасивым и нелюбимым ребенком. Она постоянно хвасталась своими поклонниками, которых не существовало, и веселыми каникулами, которые тоже оставались только в мечтах, чтобы как-то компенсировать свою несчастливую жизнь в родном доме. Ее вранье, как мне кажется, явилось результатом постоянного давления со стороны матери, которая притворялась, что у них в доме царят мир и любовь, а также ее постоянного стремления что-то жевать. Она с рождения была пухлой, но когда стала подростком, то растолстела до чудовищных размеров. Джеральдина рассказывала мне, что Олив воровала еду из школьной кухни и целиком запихивала большие куски себе в рот, словно боялась, что кто-нибудь может вырвать у нее пищу прямо изо рта.

— Я полагаю, такое поведение вы тоже будете интерпретировать — как признак того, что дома у девочки было далеко не все в порядке? — Миссис Хопвуд вопросительно посмотрела на Роз, и та утвердительно кивнула. — Что ж, наверное, я соглашусь с вами. Все это казалось неестественным, так же как смиренность Эмбер. Хотя, должна признаться, что мне никогда не приходилось воочию наблюдать за поступками девочек, если можно так выразиться. Я сужу о них только по рассказам, которые слышала от Джеральдины и ее подруг. В любом случае, они меня беспокоили. Наверное, потому, что мне приходилось встречаться с Гвен и Робертом Мартином, когда я заходила за Джеральдиной в их дом, куда она была приглашена несколько раз. Это была очень странная пара. Они практически не разговаривали друг с другом. Он жил в задней части дома, в небольшой комнатке на первом этаже, а она с девочками занимала верхний этаж. Насколько я понимаю, общение между ними происходило только через дочерей. — Увидев удивленное выражение лица Роз, она встрепенулась. — Как, разве вам об этом еще никто не рассказывал?

Роз отрицательно покачала головой.

— Правда, сама я даже не знала, сколько людей знает об этом. Гвен старалась держаться достойно, и, честно говоря, если бы Джеральдина не рассказала мне, что видела кровать в кабинете мистера Мартина, может быть, я бы тоже не догадалась, что творится в той семье. — Она нахмурила лоб. — Но узнать о том, что происходит рядом, вовсе не так трудно, верно? Как только ты начинаешь подозревать неладное, подтверждение своим догадкам находишь даже в мелочах. Мартины никогда не появлялись на людях вместе, если не считать нескольких родительских вечеров. Но даже и в таких редких случаях рядом с ними всегда находился кто-то третий, обычно кто-то из учителей. — Она смущенно заулыбалась. — Я стала наблюдать за ними. Понимаете, без всякого злого умысла, и мой муж может подтвердить это. Мне хотелось доказать самой себе, что я не права. — Она горестно встряхнула головой. — И тогда я пришла к выводу, что они попросту ненавидят друг друга. И дело было не в том, что они не разговаривали между собой. Они даже не дотрагивались друг до друга и не обменивались взглядами. Вам это о чем-нибудь говорит?

— Конечно, — понимающе кивнула Роз. — Ненависть имеет такой же красноречивый язык жестов, как и любовь.

— Мне кажется, что подстрекателем таких отношений стала Гвен. Мне всегда почему-то казалось, что у Мартина был какой-то роман на стороне, а Гвен про это узнала, хотя, конечно, это только лишь мое предположение. Он был довольно милым мужчиной, приятным в беседе и, разумеется, общительным на работе. Что касается ее, то, насколько мне известно, у Гвен вовсе не было подруг и лишь несколько знакомых. Она предпочитала ни с кем не общаться. Гвен всегда отличалась сдержанностью, холодностью и отсутствием эмоций. Со стороны это выглядело довольно неприятно. Таких женщин, как правило, недолюбливают в обществе. — Миссис Хопвуд немного помолчала. — Олив во многом походила на нее характером, а Эмбер — на отца. Бедняжка Олив, — вздохнула миссис Хопвуд с искренним сочувствием, — она действительно вряд ли могла вызвать симпатии окружающих.

Миссис Хопвуд посмотрела на Роз и снова тяжело вздохнула.

— Вы спрашивали меня, где находилась я сама, пока вокруг меня творилось такое безобразие. Я воспитывала собственных детей, моя дорогая, и если бы у вас были свои, вы бы поняли, как трудно с ними справляться, не говоря уже о том, чтобы при этом еще вмешиваться в чужую жизнь. Конечно, сейчас я сожалею о том, что в то время ничего никому не рассказывала, но, в любом случае, подумайте: что я могла бы сделать? Кроме того, мне почему-то казалось, что этим должна заниматься школа. — Она развела руками. — Но все получилось так, как получилось. Это теперь, оглядываясь назад, думаешь, что все можно было бы уладить достаточно просто. Но кто тогда мог бы догадаться, что придет в голову Олив? Думаю, никто и не подозревал, что творилось у нее в душе. — Она опустила руки на колени и беспомощно посмотрела на мужа.

Мистер Хопвуд немного помолчал, а потом, не спеша, заговорил:

— И все же не стоит притворяться, будто мы поверили в то, что это Олив убила Эмбер. Я сам ходил в полицию и говорил с ними по этому поводу. Я пробовал убедить их в том, что такое попросту невозможно. Они ответили, что мое беспокойство основано на старой информации. — Он втянул воздух в себя через зубы. — Разумеется, они были правы. Ведь тогда прошло уже пять лет с тех пор, когда мы виделись с семьей, а за пять лет сестры могли и разлюбить друг друга. — Он замолчал.

— Но если Олив не убивала Эмбер, — начала Роз, — тогда кто мог сделать это?

— Гвен, — произнес мистер Хопвуд удивленно, словно это было ясно и без слов, и пригладил свои седые волосы. — Я считаю, что Олив увидела, как мать обижает Эмбер. Этого было вполне достаточно для того, чтобы Олив взбесилась, полагая, конечно, что она по-прежнему любила свою сестру.

— Ну, а Гвен была способна совершить убийство?

Супруги переглянулись.

— Мы всегда так думали, — заговорил мистер Хопвуд. — Она была очень враждебно настроена в отношении Эмбер. Наверное, из-за того, что девочка во всем напоминала отца.

— А что по этому поводу думала полиция? — поинтересовалась журналистка.

— Мне кажется, Роберт Мартин рассказал им то же самое, что и я. Но Олив стала все отрицать.

Роз изумленно взглянула на мужчину.

— Вы хотите сказать, что отец Олив сам заявил в полицию о том, будто его жена забила насмерть младшую дочь, а затем старшая убила ее саму?

Мистер Хопвуд кивнул.

— Господи! — чуть не задохнулась Роз. — Ее адвокат даже словом не обмолвился об этом. — Она задумалась на секунду. — Тогда все это означает, что Гвен избивала своего ребенка и раньше. Никто не стал бы обвинять в подобном женщину, если бы у него не было на то оснований, верно?

— Может быть, он просто разделял наше мнение о том, что Олив не могла убить любимую сестру?

Роз задумчиво погрызла большой палец и уставилась на ковер.

— В своем заявлении она утверждает, что ее отношения с матерью и сестрой никогда не были близкими. Я могла бы поверить в то, что сестры после школы разошлись, и их дружба угасла, но как же тогда воспринимать поведение отца, который предполагал, что Олив и Эмбер продолжали любить друг друга, и старшая сестра решила отомстить за младшую? — Она помотала головой. — Я больше чем уверена в том, что адвокат Олив никогда не слышал о поступке Роберта. Этот бедняга пытался выстроить защиту дочери на пустом месте. — Она взглянула на мистера Хопвуда. — Но почему тогда мистер Мартин отказался от своей затеи? Почему он допустил такое, что Олив призналась в совершении убийства? Если верить ей, она не хотела мучить его долгим судебным разбирательством, которое, по ее словам, все равно ни к чему хорошему бы не привело.

Мистер Хопвуд покачал головой.

— Я ничего не могу сказать по этому поводу. Мы с тех пор его больше не видели. Не исключено, что он сам, в конце концов, поверил в ее виновность. — Он принялся массировать изуродованные артритом суставы пальцев. — Наша общая проблема заключается в том, чтобы поверить, что знакомый человек способен совершить что-то ужасное. Вся сложность таится в следующем: мы должны будем смириться с тем, что имели об этом человеке все это время ошибочное суждение. Мы знали Олив еще до того, как произошли убийства. Вы, как я понимаю, встретились с ней уже потом. В обоих случаях, однако, мы не смогли разглядеть в ее характере того изъяна, который привел к убийствам ее собственной матери и сестры, и поэтому стали искать какие-то объяснения. Но их не существует, как мне кажется. Ведь полиция не выбивала из нее признание насильно. Насколько я понимаю, именно полицейские настояли на том, чтобы она подождала прихода своего адвоката, и только потом делала заявление.