Чёрная земля (Вий, 20-й век) - Василий Щепетнёв

Винтовка, прислоненная к стене, накренилась и упала, штыком процарапав дугу на обоях. Скверно.

Старшина нагнулся, поднимая винтовку, а, когда выпрямился, в окно уже ввалился оборванный тощий мужик, вслед за ним лез другой.

И на такую рвать патроны тратить?

Наработанным ударом старшина вогнал штык в живот противника, железо пронзило плоть легко, но — ни вскрика, ни стона, грязные пальцы обхватили цевье.

— Балуешь! — винтовка завязла в теле, мужик никак не выпускал ее, а другой выходил из-за его покатой спины.

Задетая локтем лампа опрокинулась и ярко вспыхнула. Где остальные-то? Старшина оглянулся на дверь. Одному не сдюжить, уходить надо, вон новая харя в окне. Он оттолкнул винтовку, отступая. Босая нога зацепилась за полуспущенный сапог, старшина упал на руки, пыльный половик сбился. Он полез к двери, вырываясь из цепких рук, сначала молча, но когда зубы стали рвать живот, вытягивать внутренности, он закричал, и только тогда вместе с криком пришла и боль.

Ломтики сала с розоватыми прожилками, синяя луковица, краюха черного хлеба лежали на скатерти никому не нужные, лишние.

С тихим щелчком полная обойма скользнула в рукоять пистолета.

— Лейтенант, пособи, — Федот уперся в тяжелый шкаф, толкая его к двери.

— Сейчас, минуточку, — он откинул крючок.

— Куда! — чекист не спрашивал, запрещал, но лейтенант уже крался по коридору. Из караулки — дымный свет, треск, возня. С пистолетом наготове он подошел к двери, заглянул и замер.

ТИЛИ-БОМ, ТИЛИ-БОМ

Он отскочил. Надо рассказать взрослым, милиционеру. Дядя милиционер смелый и сильный, он не даст в обиду, защитит. Взмахнет только милицейской палочкой — и сразу будет хорошо, как раньше.

ЗАГОРЕЛСЯ КОШКИН ДОМ

Коридор длинный, темный-темный. В таком же он с тети-Аниным Витькой в прятки играют и в футбол. И примусный чад так же щиплет глаза. Старик Кушнаренко из семнадцатой квартиры ругается за футбол, во двор гонит.

КОШКА ВЫСКОЧИЛА

Дверь прочная, гладкая. Дотронуться ладошкой — и все. Он толкнул ее. Заперто, закрыто изнутри. Пистолетик — на пол и кулаками:

— Откройте!

Он стучал и стучал, пока краем глаза не заметил идущих из караулки. Плохие. Надо бегом спрятаться поскорее в чулан.

ГЛАЗА ВЫПУЧИЛА

Он захлопнул дверцу, постоял в темноте. Спички в кармане есть, мама за них ругает, потом придется выбросить. На полке свеча, с ней не страшно, а в двери — замок английский. Наверное, от детей, чтобы варенье не брали. Попы — они жадные.

Язычок щелкнул, замкнул чулан, и тут же дверь передала ему прикосновение рук — с той стороны.

— Давайте диван, диван придвинем! — Игорь Иванович ходил из угла в угол, не находя сил остановиться.

— Не мельтеши, — чекист размял папиросу. — Горим, не отсидимся.

— Нельзя же ничего… — уполномоченный осекся. Тяжело ударило в дверь, и, помедлив, опять.

— Уходить будем, — сержант пускал дым колечками. — У них оружия нет. Шваль. Идем к конюшне, запрягаем лошадь — и ходу. Стрелять без скупости, от души.

Удары зачастили. Не выдержит дверь, высадят. Уполномоченный отошел в дальний от входа угол.

— Пойдем по двое, сначала ты, Игорь Иванович, с Платонычем, следом мы с Федотом, прикрывая, — папироса, не выкуренная и на треть, расплющена о стол.

— Платоныч, стреляй, не раздумывая.

Возница угрюмо кивнул.

— Игорь Иванович, готов?

— Сейчас, я… — уполномоченный оглянулся в нерешительности. Двери затрещали, торопя. — Я — первый?

— Да.

Окно распахнуто, воздух хмельной, чистый.

— Пошел, — подсаживая уполномоченного, скомандовал сержант. — Ты погоди малость, Платоныч.

Соскок получился легкий, удачный. И, над головой — частые выстрелы. Прикрывают.

— Давай, Иваныч, скорее!

Мелкими шажками, по голубиному подергивая головой, бежал уполномоченный через двор. В висках молотило, воздуха не хватало. Дом полыхал пока лишь с одного края, но ничего не сдерживало пламя.

Из-за кустов наперерез выскочили двое. Успеет проскочить? Игорь Иванович обернулся. А где — остальные? Он сбился с шага, остановился. Вернуться?

От дома приближался кто-то, неузнаваемый в яростном свете пожара.

— Сержант, — позвал уполномоченный. — Сержант! — но, разглядев лицо, бросился в сторону, к воротам, и, когда его схватили, почувствовал странное облегчение — все, не надо ничего делать, никуда бежать, в груди лизнуло горячо и наступил покой. Хорошо.

Комната, отражаясь в подрагивающем зеркале шкафа, тряслась.

— Возьми, — сержант протянул топор. — Надежнее пули.

Федот согласно кивнул. Три обоймы выпустил, а свалил, не свалил кого — не знает. Дым глаза ест, потому и мажет.

Возница, съежившись, влез на подоконник.

— Быстрее! — и, не раздумывая, сразу за ним. На ходу Федот обогнал Платоныча, зло прикрикнул: — Живее, козел!

У костра сгрудились тени над уполномоченным. Отвлек, дело свое тот сделал. Навстречу — парочка доходяг. Ха! Солдат перешел на шаг, упругий, танцующий, и с ходу ловко ударил колуном по голове, даже в лицо брызнуло. Тот осел у ног. Кому добавки? Возница вбежал в конюшню. Понял, что к чему.

Второй приближался к Федоту крадучись. Боится, и правильно.

Федот подобрался, готовясь прыгнуть, но первый, порубленный, обхватил его ногу, живучий, гад. Еще, сплеча, по голове, топор рубил сочно, с хрустом, и вдруг, вырванный из рук, взлетел, на миг застыл в небе, видимый лишь отблеском огня на мокром лезвии, и упал вниз, в костер, а костер, дом, конюшня сорвались с места и закружились, сливаясь в багровую полосу, а когда остановились, осталось только небо с тающими в нем искрами костра.

Шкаф с грохотом повалился, и сержант оттолкнулся от подоконника. Сейчас — в поле, возьми его там в такую ночь. Двадцать верст к утру пройдет.

Он двигался осторожно, зорко всматриваясь во тьму. У ограды остановился, прислушался. Кажется, нормально. На руках подтянулся и перемахнул на ту сторону.

— Уйду, что там, уйду! — возница почти кричал, нахлестывая коня. Луна отыскала-таки окошечко в пелене туч, дорога гладкая, быстрая. Остались позади церковь, пожар, тени, рыскающие по двору, бричка катила легко, свободно, но страх не уходил, напротив, ширился, словно едет он не прочь от смерти, а навстречу.

Версту отмахал, не меньше.