Опасное соседство - Ялмар Тесен

Утес омывали глубокие воды небольшого залива, этакой естественной гавани, окруженной живописными скалами и пещерами, где кобальтово-синие, с кремовыми гребешками волны не затихали ни на минуту, следуя ритму дыхания открытого моря. Однако даже для самых сердитых волн утес был недоступен, к тому же бухту защищал рифовый барьер — россыпь скал, поросших черными мидиями, — так что здесь было совершенно безопасно и удобно ловить рыбу, и уже лет сто сюда стекались целые полчища рыболовов. Джеймс, помнится, тогда потрясенно смотрел на кучу свинцовых грузил, собранных студентами со дна. Грузила были самой различной формы и размера, большая часть из них побелела от старости.

— Да их там тысячи! — утверждали его молодые знакомые. — Вы просто представить себе не можете, сколько их там — в каждой ямке или пещере. Это целые залежи свинца. Мы из одной-единственной ямки как-то раз сотни две вытащили, а до дна так и не добрались. Такое ощущение, что там настоящая свинцовая шахта.

— М-да, свинец, — обронил Джеймс. — Отрава. — И пошел прочь, мрачно представляя себе, какой неестественно прозрачной станет вода в этой бухточке, когда скажутся последствия того, что описали ему студенты-ныряльщики, когда погибнут чувствительные к заражению свинцом морские растения и прочие организмы, живущие на здешних коралловых рифах. Он знал, как легко приспосабливаются к загрязнению устрицы и мидии, становясь затем смертельно опасными для всех тех, кто ими питается. А красноглазки? А морская трава?

Он подумал о превратившихся в безжизненные пустыни районах суши, где все грозит смертью, все отравлено радиацией или химией, и сделал в памяти зарубку: непременно поговорить об этом при случае с биологом Джоном Уильямсом (он познакомился с ним недавно на Брид-ривер).

— Смешно, — сказали ему тогда те ребята-студенты, — но всего в пятидесяти метрах отсюда, вон за тем рифом, полно рыбы: парапристипомы, готтентотские караси, капские корацины — все что хочешь!

Джеймс брел назад по берегу у самой кромки воды, а добравшись до первой расселины, мгновение поколебался и прыгнул, как много раз делал до того, но тут всегда прежде сильное и послушное тело почему-то подвело его, и он упал.

Ужас от падения причинил ему куда большую боль, чем удар о камни; он упал головой вниз в темную трещину и крепко застрял там почти у самой воды, плеск которой показался ему оглушительным хохотом; ноги же его торчали вверх совершенно беспомощно. Он не сразу оправился от шока и даже думал сперва, что все это просто дурной сон, который скоро кончится, и он снова встанет навстречу солнечным лучам и поймет, что получил всего лишь несколько царапин. Однако в его холодную каменную темницу света почти не проникало.

В каменную трубу расселины с шумом вливались волны, шурша галькой, и отступали, оставляя на поверхности воды пузырьки воздуха и клочья пены. Когда глаза Джеймса немного привыкли к темноте, он заставил себя пораскинуть мозгами и как-то осмыслить свое теперешнее положение. В итоге он пришел к выводу, что, отдохнув и выработав план действий, непременно сумеет выбраться из этой трещины. Левая рука его была плотно прижата к боку, а правая вытянута вперед и вниз, так что наполовину уже погрузилась в воду, с каждой волной погружаясь все глубже. Правой щекой он плотно прижимался к влажной поверхности скалы; грудь стиснуло так, что трудно было дышать. С расцарапанного кончика носа в воду падали капли крови. Ногами он двигать мог: разводить их в стороны, шевелить ступнями — вот и все. Он попал в ловушку, был совершенно беспомощен и, что еще хуже, понимал: начинается прилив и, вполне возможно, вода поднимется значительно выше того уровня, на котором находится сейчас его голова, потому что на каменной стене, к которой он прижимался сейчас щекой, обитали маленькие литорины.

Время тянулось невыносимо медленно; боль, возникшая первоначально в голове, разрасталась, точно похожая на темную морскую губку опухоль, и поднималась по телу вверх до правого бедра. Со временем кровь из ссадины на носу капать перестала, да и мысли странным образом постепенно утишили боль — в голове вертелись воспоминания о прошлом. Сперва он вспомнил мать, отца, их ферму в Малом Карру, детские счастливые дни у моря, пробудившуюся уже тогда любовь ко всему морскому; ежегодные каникулы на побережье, в самых его чистых и нетронутых уголках. Вспоминалась и борьба с заиканием, и то, как мать сумела вырвать его из мертвой хватки учителей, так что даже этот недостаток в итоге сыграл положительную роль. А потом — калейдоскоп военных лет, проведенных в Северной Африке и Италии, женитьба, рождение Делии, ловля рыбы с моторки, нападение акулы и образ Адели, как ни странно принявший прямо-таки угрожающие размеры и заслонивший всю его прежнюю жизнь… Одно вполне конкретное воспоминание было связано с тем местом, где он угодил в ловушку; это место находилось метрах в ста от этой трещины, на плоской скале, которую еще сегодня утром он так внимательно осматривал, хотя и не задумывался тогда, какое сегодня число. В тот раз ему исполнился двадцать один год, то есть было 3 января 1925 года; компания его родных и друзей собралась вокруг запряженной волами повозки, которая привезла их сюда, за два километра от его дома. Он тогда удил рыбу с утеса, нависшего над этой самой плоской скалой, пользуясь старой удочкой, сделанной из бамбука, росшего возле их дома; к удочке была приделана катушка с прочной зеленой леской. Тогда они пользовались тяжелой снастью, вспоминал он, а грузила он делал сам. Ему повезло: на крючок попалась большая рыба, и он догадался, что это желтый каменный зубан, когда его золотистый бок блеснул совсем близко от скалы. Это был, безусловно, лучший подарок ко дню рождения для такого заядлого рыболова, как он, и Джеймс с бешено бьющимся сердцем стал играть с рыбой, а потом выволок ее на камни, постаравшись сразу оттащить подальше, на сухое место. Не имея под рукой остроги и стараясь успеть прежде, чем следующая волна приподнимет рыбину и унесет ее прочь, вновь сделав невесомой и свободной, он упал на камни, прикрывая свою добычу от волны, которая уже протянула полуметровой высоты пенную руку над скалой, а потом, повинуясь какому-то отчаянному порыву, сел на огромного зубана верхом, лицом к наступающей волне. Он весь вымок; рыба, почувствовав холодный живительный поток, начала бить хвостом по скале и, подпрыгнув, так стукнула Джеймса по лбу, что у него звезды из глаз посыпались; но в конце концов он все-таки вытащил зубана на сушу! В нем было восемьдесят два фунта, и Джеймс, шатаясь и торжествуя, понес свою добычу к повозке. Вот бы сейчас вернулся тот сильный юноша, каким он был прежде, и спас его! Однако надежда в душе Джеймса угасала вместе с поднимавшейся водой; впервые в жизни он задумался о близости смерти.