НЕПУГАНОЕ ПОКОЛЕНИЕ - Александр Лапин

Сбоку в стене открылась дверь. Вышел молоденький офицер, лейтенант конвойной службы, в потертом мундире, сапогах и брюках-галифе. Взял у Дубравина папку с бумагами. Спросил:

– Оружие при себе есть?

Александр показал автомат.

– Оставьте его конвойным. К нам с оружием нельзя! Идите за мной.

Они подошли к двери с окошком. Офицер произнес требовательно:

– Люся, открой!

Зажужжал электрический замок. Дверь открылась. Они прошли в тамбур перед второй дверью. Задняя дверь закрылась. И только когда она захлопнулась, открылась передняя. Впереди оказалась еще одна дверь. Процедура прошла в том же порядке. И только после третьей они оказались в просторном, длинном и широком помещении.

«Так вот она какая, тюрьма, – думал старшина с любопытством и тайным страхом, разглядывая внутренности СИЗО. – Это не то что наша губа. Тут посложнее и пострашнее будет». Хотя, в сущности, ничего страшного-то и не было. Выкрашенный зеленой краской коридор, по сторонам двери камер, в углу стол, пара стульев.

Офицер присел к столу, пригласил сесть Дубравина. Стал внимательно читать документы.

– Так. Так. Это есть. Постановление есть. Оформлено правильно. Продовольственный аттестат есть. Вроде все на месте.

Встал из-за стола.

– Вы, старшина, подождите еще немного. Тут у нас этап пришел. А потом мы займемся вашим солдатиком.

Минут двадцать Дубравин наблюдал, как проходили по одному в помещение, докладывая о себе, бледные, молоденькие, стриженные налысо мальчишки в черных тюремных робах. Контролеры – битые, опытные мужики в зеленых мундирах – быстро расфасовывали этап по камерам. Только было слышно:

– В седьмую. В пятую…

– В пятой и так уже пятнадцать!

– Тогда давай в шестую.

Потом какого-то особенного зека не стали помещать со всеми. А подвели к отдельной двери с окошком.

– Лицом к стене! – скомандовал толстый контролер с дубинкой на ремне.

Зек в новехонькой робе и блестящих ботинках лениво встал. Толстый, гремя ключами, открыл камеру. Дубравину стал виден малюсенький бокс на одного человека, в котором была только встроенная в стену скамейка и где зек мог только сидеть или стоять, уткнувшись лицом в дверь.

Александр в ужасе подумал: «Это все равно что в шкафу запереть. Хорошо, хоть окошко есть. Господи, а какие молоденькие среди них! Вот тот совсем ребенок».

Вернулся, потирая руки, лейтенант:

– Ну что, кажется, приняли всех. Давайте своего заводите!

Опять через все эти тамбуры и двери он прошел вместе с Валеркой в приемную. Видно было, что Дершунину тоже не по себе. Он как-то побледнел и осунулся. Но старался вида не подавать. Контролер проверил, все ли положенные вещи имеются при нем. Отодвинул в сторону записную книжку, фото девушки и бритвенный станок:

– Это у нас не полагается держать в камере. Заберите!

Формальности соблюдены. Бумаги о приеме подписаны.

– Ну вот и все, молодец! – буднично-устало говорит начальник караула, тот самый лейтенант, вытирая мятым платком вспотевший лоб. – В пятую солдата! Ну и жарища же…

И в эти последние секунды Дубравин видит плывущий, растерянный Валеркин взгляд. Обрывается последняя ниточка, связывающая его с волей.

Сорвавшимся от волнения голосом он останавливает уже поворачивающегося за контролером Дершунина:

– Валера!

Подходит к нему, жмет холодную руку. Секунду они смотрят друг другу в глаза. Валера шепчет:

– Если бы не ты, Саня, меня вез. Я б попробовал…

Они оба понимают, о чем идет речь.

Дубравин шумно вздохнул, выходя из мрачного здания СИЗО на улицу. «Господи, как хорошо здесь, на воле! Солнышко светит. Травка. Люди. Эх, Валерка, Валерка…».

Через месяц состоялся суд. Рядовой Дершунин получил двенадцать лет строгого режима. И в общем это было по-божески. Потому что в судебном коридоре Дубравин как-то столкнулся со следователем, молодым, чернявым, длинноволосым парнем лет тридцати, и тот ошарашил его еще одним откровением:

– Пожалел я ваших пацанов. Ведь у убитого мужчины экспертиза обнаружила сперму в заднем проходе… Но я этот факт к делу не приобщил.

«Только Лубыш с его тюремным прошлым!» – мелькнуло, как молния, в голове у Дубравина.

XIII

Все чаще и чаще Александра Дубравина посещали разные нехорошие мысли об армейской жизни. Он смотрел вокруг себя. Смотрел на офицеров. И то, что казалось ему раньше блестящим и манящим будущим, стало серой ежедневной рутиной. Будничным существованием, наполненным бессмысленной муштрой, пьянством, матом, армейскими шуточками и прочей белибердой. Увидев ближе офицеров, он уже не хотел становиться таким, как они. Конечно, люди они были разные. И жизнь их складывалась по-разному.

Были такие, как Шура Перфильев, которого солдаты прозвали Шура-Дурачок. И рассказывали про него байки. Когда Шура учился в военном училище, он был самым тупым курсантом на потоке. Огромного роста, могучий, как дуб, он мог быть использован только на тяжелых земляных работах и больше нигде. Поэтому начальство не раз и не два хотело отчислить его. Но каждый раз, когда генерал-майор Иванов вызывал Шуру на ковер, чтобы объявить ему о принятом решении, то глупый как пробка, но здоровенный курсант Перфильев так заходил в кабинет, так тянулся струной, так громко и четко докладывал начальству о своем прибытии, что у того отнимался язык и не поднималась рука, чтобы подписать приказ. Однажды генерал все-таки решился объявить курсанту свою волю. Что тут было! Шура упал на колени и, рыдая, просил не отчислять. Так он, переползая с двойки на тройку, на коленях, все-таки закончил училище.

Но и в части о его чудачествах рассказывали легенды. Как-то он проковырял дырочку в своем погоне и вставил туда третью звездочку. Пришел на КПП, где проходили возвращающиеся с работы военные строители. Встал на воротах и, когда в часть заходил очередной взвод или отделение под руководством младшего командира, останавливал его криком:

– Почему не отдаете честь старшему лейтенанту?

В своих мечтаниях он уже представлял, как станет не просто лейтенантом, а старшим лейтенантом, что было для него, очевидно, верхом блаженства.

Однажды Степанов с ефрейтором Ежовым ходили с Шурой-Дурачком в патруль. Это была песня. Как только они вышли за ворота части, лейтенант Перфильев начал носиться вокруг забора, выискивая место для засады. В конце концов он нашел огромную дыру. Патрульным Степанову и Ежову предложил спрятаться в подъезде стоящего рядом жилого дома. А сам зарылся в куче сухих и прелых листьев, что лежала возле забора.

Зрелище было абсолютно дурацкое. Посреди городского микрорайона, состоящего из достаточно высоких многоэтажек, взрослый дядька в форме принялся играть в войну. Все выглядело так. Стоило только первому самовольщику вылезти через дыру в заборе, как из кучи листьев и мусора поднялась гигантская фигура Шуры и начала орать:

– А-а-а! Попался, проклятый!

Он кинулся к военному строителю и принялся вязать ему руки с воплем: – Патруль, ко мне!

Однако Степанов с Ежовым давились от хохота в подъезде и не торопились идти ему на помощь.

А строитель оказался не робкого десятка. Звезданув Шуру-Дурачка в торец, он кинулся наутек, как заяц, и немедленно скрылся в соседнем подъезде, где, очевидно, и жила его зазнобушка.

Когда подошли патрульные, Шура тупо разглядывал доставшуюся ему от нарушителя пилотку и сокрушался по поводу того, что на ней не была выведена фамилия беглеца. Впрочем, это не мешало ему напуститься на Степанова с Ежовым с обвинениями в нерасторопности.

– Воины! Вы в патруле или в музее? – орал Шура на всю улицу. – Зажирели! Где ваша хватка? Подам на вас рапорт за попустительство нарушителям воинской дисциплины!

Впрочем, когда он после патрулирования пошел с жалобой, начальник штаба, нервный, резкий подполковник Акулич, в ответ на его рапорт медленно вытянул пальцы правой руки, сложил их в большую дулю и, быстро-быстро суя ее под нос Шуре, проговорил:

– Х… в нос! Х… в нос тебе, а не рапорт!

На том дело по наведению порядка в этот раз и кончилось.

Впрочем, люди были разные, хотя и одетые в одинаковое обмундирование. Были честные и порядочные офицеры, такие как лейтенант Ланонов, Бидяев. Были такие, как начальник строевой части майор Скатов, редкостный и занудный службист. Дубравину, который оказался со своим взводом при штабе, много чего пришлось увидеть с изнанки армейской жизни.

С подполковником Акуличем тоже случилась история, которая сильно повлияла на отношение старшины к службе. А дело было такое. Как-то пропал один армянин. Отправился в отпуск. И надолго исчез. Все думали, что дезертировал. И объявили в розыск. А он вдруг взял и вместо положенных десяти суток объявился через три месяца. Ну и закрутилась колесница.