Крики в ночи - Родни Стоун

Она медленно приходила в себя, стараясь понять:

— Что ты говоришь?

— Ты что-нибудь упаковывала?

— Я ни до чего не дотрагивалась.

— Так-так. Вещи исчезли. И молодой полицейский тоже.

Эмма попыталась сесть прямо, обхватив себя руками.

— Покажи мне.

Я принес халат и накинул ей на плечи. Казалось, ноги не держат ее, и она покачивалась, ухватившись за меня.

— Ты промок, — сказала она. — Насквозь.

Пальцы ее дрожали, когда она ощупывала пижаму.

— Дорогая, я пытаюсь объяснить тебе. Полицейский исчез. Что-то напугало его до смерти. Когда я открыл окно, чтобы посмотреть, дождь лил с крыши как из ведра. Затем я обнаружил, что вещи детей исчезли.

— Ты опять выходил из дома?

— Эмма, не будь смешной. Потрогай мои штаны — они сухие.

— И ты забрал их вещи…

— Дорогая, это бред. Ты сама не знаешь, что говоришь.

Она уже не хотела держаться за меня и сама добрела по коридору в комнату Сюзи. Я показал ей открытую дверь в гараж и другую, ведущую на улицу.

— Кто-то проник этим путем и сегодня, и в ту злосчастную ночь. Кто-то, кто испугал полицейского.

Эмма взглянула на меня, затем на пустую тумбочку. Ее глаза осмотрели мокрый верх моей пижамы, затем вернулись к кровати. Я видел в них недоверие.

— Мы поговорим утром, — сказала она.

Но когда она легла в постель, я вернулся на кухню, спать не мог. И обнаружил, что завариваю чай из чайных пакетиков, которые мы привезли из Англии. Любимый чай Эммы. Чтобы я пил чай? Господи! Он отдавал молоком, но немного взбодрил меня. Я был рад, что вещи детей исчезли, рад испугу полицейского, так как, может быть, неведение тоже исчезло. Депрессия последних нескольких дней стала отпускать меня, потому что я почувствовал логику происходящего.

Эмма и я оказались жертвами не случайно, мы стали частью заговора, суть которого я еще не понимал, но он странным образом подал мне надежду. Мартин и Сюзи были выбраны не случайно, их исчезновение каким-то образом связано с тайнами этого района, с той историей, которую мне поведал Ле Брев, стоя на насыпи в лесу. Этот дом хранит какой-то секрет.

Я попытался продумать все это, пока пил чай. Дом не был старым, его построили вскоре после войны, за несколько лет до того, как тех первых детей похоронили на поляне. Построили фасадом к перелеску, где нашли их тела. Простой, рациональный дом: три спальни, гостиная, кухня, холл, внутренний гараж, будто кто-то планировал жить здесь, но больше уже не живет. Кто-то, кто украл наших детей и вернулся за их вещами. Но кто?

Я вытащил пачку туристических документов, сложенных в ящике бюро. Обычно в них указывается хозяин дома, хотя оплата идет через агента… Но в данном случае имя домовладельца отсутствовало.

Интересно почему? Я мысленно сделал заметку исследовать этот факт. Зачем кому-то понадобилось выбрать именно это место на краю света, в стороне от деревни, и построить дом именно здесь? Кто захотел купить его, когда уже всем была известна история с захоронениями, которая стала частью местных преданий? Что за секрет хранили замкнутые лица в Шеноне? Ле Брев неспроста провел меня к могилам, намеренно испытывая; у него был какой-то замысел, и в этом имелся свой смысл. Что-то странное читалось на черном лице Ле Брева, проскальзывало в невеселых речах инспектора Клеррара, проявилось в той сцене, которая заставила сбежать сельского полицейского, даже в нежелании Эстель Деверо попытаться помочь мне. Я все более убеждался, что они не говорят мне всего: должна быть причина, по которой дети исчезли, живые или мертвые, и почему украли эти игрушки. Я твердо настроился выяснить все до конца.

Я вернулся в спальню и прилег рядом с Эммой, совершенно выбившись из сил, но, как ни странно, в какой-то мере в приподнятом настроении. Теперь меня не страшила темнота, так как скорее темнота боялась меня. Впервые после той кошмарной грозы я заснул как убитый.

— 12 —

На следующее утро мы все прибрали после ливня и ожидали очередного визита Ле Брева или Клеррара. Эмма сидела напротив меня за кухонным столом, и мы завтракали зачерствелыми хлебцами и кофе. Я не осмеливался отправиться в деревню за свежим хлебом.

— Так что случилось ночью? — спросила Эмма. Вид у нее был совершенно больной.

— Да я же рассказывал тебе. Я проснулся и увидел, что этот молодой полицейский напуган до смерти. Чем-то, что он заметил или услышал. Когда я спросил, в чем дело, он дал деру. Пока я в этом разобрался, уже успел промокнуть до нитки. Затем я обнаружил, что вещи детей исчезли.

— Здесь все наводит на меня ужас, — заметила она.

Ее лицо стало белым как мел. Она проглотила еще одну таблетку и уставилась на меня.

— Эм, дорогая, прекрати их глотать, от них один вред.

— Заткнись. Я знаю, что делаю.

— Дорогая, успокойся. Тебе действительно стоит отправиться домой, — настаивал я. — Никакой пользы от того, что ты торчишь здесь.

— Ладно, я подумаю об этом, — ответила она и заговорила об игрушках: — Откуда я знаю, что это не ты их взял?

Она казалась очень враждебно настроенной. Я боялся, что она присоединится к Ле Бреву и тоже решит, что я как-то замешан в исчезновении детей.

— Ради Бога, дорогая. Я в такие игры не играю.

Мы тщательно осмотрели каждую комнату и убедились, что детей по-прежнему в доме нет, а их вещи действительно исчезли.

Эмма не могла поверить в это:

— Они должны быть где-то здесь…

— Кто-то пришел за ними. Это ясно, как день. Кто-то, кто знал, что на двери в гараж нет замка. Кто-то, кто хорошо знает дом.

— Тогда должны остаться следы, — вымолвила она.

Я должен был додуматься до этого раньше. Любой, кто вошел бы в дом во время ночной бури, должен был оставить хотя бы мокрый след в коридоре и на полу в спальне. Но я включил весь свет и ничего такого не заметил. Более того, там находился жандарм, до того как что-то перепугало его.

Я попытался объяснить все это Эмме:

— Думаю, что кто-то проник в дом заранее, после того как мы ушли спать, но до грозы. По-видимому, жандарм услышал шум, а потом вдруг чего-то испугался.

— Полицейские не пугаются! — закричала она.

— Ну, а этот испугался, дорогая.

Она покачала головой, провела рукой по нечесаным волосам.

— Я не верю тебе.

— Ради Бога, Эмма, не мог же я похитить своих детей! Дорогая, ты же знаешь это.

— Может, ты знаешь, кто это сделал.

— О Господи! Это какой-то бред. Тебе нужно уехать отсюда, Эм. Поезжай домой и поживи у своих стариков, пока я буду здесь искать дальше. Пока не появится что-то новое.

— Интересно, что ты будешь искать…

— Эмма, верь мне…

Ее губы сложились в жестокую усмешку.

— Посмотрим сперва, что скажет полиция.

Но в то утро полицейские припоздали. Может, они думали, что дежурный жандарм на своем посту?

Эмма пошла в спальню одеваться. Воздух уже прогрелся, и с земли поднимался пар. Я торчал на кухне, не в состоянии сосредоточиться, все время думая о том, зачем кому-то понадобились игрушки детей. Сначала это событие вселило в меня живую надежду, что с детьми все в порядке, и все же я не был в этом уверен. Это мог быть и какой-нибудь садист, вернувшийся на место преступления, или какой-нибудь прохожий, которому понадобился сувенир вроде моей бесценной статуэтки Будды. Сумасшедший. В таком случае в основе его действий лежало безумие. Или, может, этот испуганный жандарм сам забрал их: разве это не объясняло, почему он испугался, когда обнаружил, что я наблюдаю за ним?

Чем больше я размышлял над этим, тем менее уверенным становился. Первый раз за все это время мне захотелось увидеть Ле Брева или меланхоличного Клеррара, несмотря на то, что говорила Эмма. И когда я услышал шум подъехавшего автомобиля, то с облегчением побежал к двери.

Это оказалась зеленая машина, формой напоминавшая банку из-под сардин, с убранной крышей. „Ситроен“ Эстель, которая поверила мне на слово.

— Эмма! — крикнул я в спальню.

— Это старший инспектор?

— Нет.

Я подумал, как воспримет она приезд Эстель, разумно ли было с моей стороны просить помощи у другой женщины, но сейчас уже ничего нельзя менять. Я вспомнил, как Эстель говорила, что хочет посетить наш дом и увидеть это место воочию.

— Кто это? — поинтересовалась Эмма из спальни.

— Репортер из газеты. Я повстречал ее в Понтобане.

— Которой ты звонил?

— Да.

Я смотрел, как Эстель выходит из маленькой машины, одетая еще более элегантно, чем раньше: оранжевый костюм, который выгодно открывал ее ноги, чистые волосы блестели на солнце.

А Эмме она не понравилась. Я почувствовал, как напряглась моя жена, хотя она и была моложе Эстель. Не высказанный ею вопрос повис в воздухе: зачем я нужен этой женщине и ради чего попросил ее помочь мне? В известном смысле она боролась за меня и обладала мной, а Эстель, пытаясь разделить наше горе, вторгалась, в ее глазах, не в свои дела. Но что касалось меня, после событий этой ночи я хватался за каждую соломинку.