Газета Завтра 613 (34 2005) - Газета Завтра Газета

Они осели в Палестине

Попрали наши плечи ногами

Чтобы украсть минареты аль-Кодса

И двери Аксы

Чтобы украсть арабески

И купола.

Я иду с терроризмом

Покуда новый порядок в мире

Поделен

Между Америкой и Израилем

Напополам.

Я иду с терроризмом

Неся с собой все свои стихи

Неся с собой все свои слова

И все свои острые зубы

Раз этот новый мир зажат

В руках палача…"

Очевидо, что законная и справедливая борьба против терроризма не даст желаемых результатов до тех пор, пока не будут также устранены и причины, породившие его. И, прежде всего, пока США не откажутся от присущего им мессианского высокомерия и безумных планов по перестройке всего мира по своему образу и подобию. До тех же пор, пока это не произойдёт и пока американцы упорствуют в стремлении заразить всю нашу планету новой разновидностью фашизма — бушизмом, будет продолжаться бессмысленное кровопролитие, и одновременно с ним неуклонно возрастать жгучая ненависть к американцам — к тем, что вместо обещанных им и свободы и демократии несёт с собой повсюду горе, разрушение и смерть. Америка рискует стать самой ненавидимой страной в истории человечества.

Таинство сказки. Гоголь и Андерсен

Таинство сказки. Гоголь и Андерсен

Александр Трофимов

Культура

В этом году исполнилось двести лет со дня рождения горячо любимого в России великого сказочника Ганса Христиана Андерсена. Блистательный русский литератор Александр Трофимов — автор романа о жизни Андерсена "Сын башмачника" — предложил нашей газете увлекательное эссе, позволяющее взглянуть на датского самородка через призму восприятия жизни и творчества великого русского художника слова Николая Васильевича Гоголя.

Навлекаю на себя непонимание. Кажется, еще никто не поднимал эту тему. В России вообще мало интересуются сказками. Суровая действительность клонит нас к рассуждениям обширным, к мировым проблемам, а чувство прекрасного, чувство сказки как бы на обочине столбовой дороги критиков.

А между тем... А между тем Гоголь — сказочник. Величайший наш обличитель — сказочник. Ах, сколько говорили у нас о нем, какая дальность мнений. Любимый мною Василий Васильевич Розанов считал, что Гоголь принес русскому обществу огромный вред и после его писаний с Россией можно делать все что угодно...

Издавна почитаемый мной Набоков, истинный колдун слова, говорил так: "Николай Гоголь — самый необычный поэт и прозаик, каких когда-либо рождала Россия...."

Широта мнений — необозримая. Но — сердечная. Общность Гоголя и Андерсена натолкнула меня на сравнение Гоголя с датским сказочником.

Знаю, что напишу мысль, несвойственную литературоведению. Гоголь — величайший наш сказочник. Реалистом, в сущности, он никогда не был. Не мог быть реалистом в силу громадной поэтичности своей натуры. Самый странный русский прозаик — разве реалист он в сравнении с Толстым и Достоевским, Чеховым и Буниным? Он стоит далеко в стороне, и руки критики не в силах достать его. В первые сладкие минуты молодого вдохновения написал Гоголь ранние, самые сказочные в общепринятом смысле этого слова произведения — "Вечера…" и "Миргород". Его ранние книги излучают украинский фольклор. Невзрачная музыка учебников литературы жадно врывается в детские души. Губит их.

Если Андерсен рассказывал сказки и истории, то Гоголь творил сказочные истории. Оба родились вдали от столиц, в местах, сохранивших патриархальные устои быта. Оба вырвались в столицы, неприветливо их встретившие. Оба — голодали.

Перепробовали по нескольку специальностей.

Обоим писателям матери внушили религиозные чувства, которые не покидали их всю жизнь. И тот, и другой страстно верили в Бога, хотя бывали и периоды охлаждения к Высшему существу. В той и другой семье области чтения определялись отцами...

Гоголь потерял отца в шестнадцать лет, Андерсен — в четырнадцать... Оба писателя безумно любили матерей, но крайне мало с ними виделись, покинув родные пенаты. Обоих неправильно лечили врачи.

И Гоголь, и Андерсен с раннего возраста были застенчивы, нелюдимы, обидчивы... Не забудем честолюбия, рано пробудившегося в обоих. Оба хорошо читали свои произведения в обществе. Хотели быть актерами — не вышло. Но навсегда полюбили сцену и писали достойные пьесы. "Ревизор" — пьеса-сказка, навсегда останется лучшей русской пьесой, версией русской жизни...

Первая книга юмористических (как их восприняли в обществе) рассказов Гоголя была с удовлетворением встречена и публикой и критикой. Они не рассмотрели в первых книгах — первых сказок. Первая, по существу, тоже юмористическая книга Андерсена "Прогулка от Хольмен-канала до восточного мыса острова "Амагер" получила хорошего читателя и доброжелательного критика. Андерсен пробовал силы в стихах, Гоголь — в поэмах. Два-оба сумели проникнуть в высшее общество.

Особенно Андерсен. Короли Дании всегда помнили Андерсена, принимали его, навещали, когда он болел. Андерсену помогал король. Гоголю — царь. Без Николая I цензура никогда бы не пропустила на сцену лучшую русскую пьесу "Ревизор". Но через несколько лет Николай I даже не вспомнил — кто же такой Гоголь?

И тот, и другой постоянно ездили не только за границу, но и много путешествовали по своей родной стране. Дорога была их музой, врачом, женой, другом.

Ганс Христиан полагал, что путешествие является лучшей школой для писателя. Разве Гоголь думал иначе? Гоголя как писателя не было бы без путешествий... Без дороги-сказки.

Люди Гоголя, как правило, карикатурны. Андерсен выводит в сказках людей, часто своих врагов, в окарикатуренном виде. Но и те, и другие герои убедительнее, чем если были бы описаны реально, языком вялой привычной прозы.

Гоголь с ранних лет усвоил сцены кукольного театра. Отец его писал пьесы. Отец Андерсена постоянно вырезал сыну кукол, и они организовали свой маленький домашний семейный театр. Андерсен до конца жизни любил своих кукол. Людей они возвышали до прекрасного мира кукол. Разве нет чего-то кукольного в Башмачнике? В героях "Женить6ы"?

Оба питали дух героическим прошлым своих народов, любили немецких романтиков, особенно Гофмана. Французский романтизм в лице Гюго вызывал их поклонение.

Оба писателя умели так войти в образ, что это отражалось на их психическом состоянии. Гоголь. "Завещание": "Находясь в полном присутствии памяти и здравого рассудка, излагаю здесь мою последнюю волю: Завещаю тела моего не погребать до тех пор, пока не покажутся явные признаки разложения. Упоминаю об этом потому, что уже во время самой болезни находили на меня минуты жизненного онемения, сердце, импульс переставали биться... Будучи в жизни своей свидетелем многих печальных событий от нашей неразумной торопливости во всех делах, даже и в таком, как погребение, я возвещаю это здесь в самом начале моего завещания, в надежде, что, может быть, посмертный голос мой напомнит вообще об осмотрительности".

Как это близко к Андерсену... Гениальный сказочник тоже боялся, что его похоронят живым... Когда болезнь укладывала его в постель, не доверяя ни друзьям, ни врачам, он оставлял на столе записку, где говорил, что он не умер...

Поразительное сходство. Смертельное единство. Очень близкие нервные системы. Иногда, при изучении биографий двух замечательных писателей, приходит вдруг в голову, что они вполне могли быть родными братьями. По крайней мере, портретное сходство носов — исключительно.

Один из героев Гоголя говорит, что на Луне живут носы. Вполне возможно, что такое мнение было и у Андерсена. Нельзя даже сказать, что часто в психологических характеристиках от Гоголя до Андерсена один шаг. Нет, совсем нет. Между двумя гениальными сказочниками попросту нет этого шага. Они — словно два ствола из одного корня.

Оба постоянно молились. Считали, что их преследуют. Андерсен был уверен, что его могут отравить даже у самых близких друзей.

Любили розы... С каким наслаждением рвал их Гоголь в саду у Аксаковых. Как любили они оба цветы Италии...

Обожали вывески. Такие разноцветные. Андерсен написал о них даже сказку, а Гоголь перерисовал в письме к матери.

"…Невыразимая тоска врезывается в сердце". Так пишет Гоголь матери. "Я несчастный душевнобольной", — говорит Андерсен в гимназическом письме.

Хоть каждый подолгу жил за границей, языки знали иностранные плохо.

Они оба ждали мировой славы и дождались ее. Точнее — ее завоевали.

Меч нужды был занесен над каждым из них.

Записи вели всегда — в дороге, на остановках, в гостях... Хоть на клочке бумаги — да записать приглянувшуюся или пришедшую в гости мысль. Плохо переносили морские путешествия.