Моя жизнь и прекрасная игра - Эдсон Арантес ду Насименто

На следующее утро машину со всем необходимым пригнали к нашему дому. Я вышел и, чтобы лучше разглядеть ее, отбросил переднюю часть назад, уселся на сиденье и стал крутить баранку, представляя себе, как буду ехать по вьющейся серпантином Виа Анхиета в Сантус. Потом я вылез и позвал отца. Когда он показался в дверях, я помахал ему рукой. Наверное, для семнадцатилетнего вид у меня был чересчур самонадеянный. Это были мои первые самостоятельные действия после возвращения в Бауру.

Я улыбнулся:

«Это твоя машина, папа».

Он пристально посмотрел мне в глаза, словно это были какие-то непонятные слова.

«Моя? Ты что?»

«Это мой подарок тебе. Что, до тебя никак не дойдет? Тебе это, понимаешь? Я же не умею водить машину. У меня нет водительских прав».

Дондиньо оставался непоколебимым:

«Ну, если у тебя нет водительских прав, кто-нибудь за тебя отгонит машину в Сантус, а ты станешь изучать автодело и научишься ездить».

«Но мне не нужна машина в Сантусе. Не нужна она мне».

И тут мне в голову пришла идея.

«Я придумал, как быть. Мы продадим ее, а на вырученные деньги выкупим этот дом или же купим другой, лучше…»

«Продать подарок? — Дондиньо стал сердиться. — Разве мы так тебя воспитывали? Видимо, путешествие в Европу тебя ничему не научило!»

«Хорошо. Если я не умею водить машину и не могу ее продать, тогда остается только одно — отделаться от нее. Вот и прими ее от меня в подарок».

«Не-ет!»

К нам подошла мать, ее заинтересовало, о чем мы спорим.

«Дондиньо, а ты подумал, как Дико намучается с этой машиной в Сантусе? В таком возрасте! С этими машинами столько неприятностей! И если у него появится машина, не будет отбоя от девушек, желающих прокатиться…»

Тот, кто попытается поцеловать девушку в «Ромизетте», должен быть человеком-змеей, но, к счастью, Дондиньо не пришла эта мысль в голову. В конце концов отец уступил:

«Хорошо. Машину можешь оставить здесь, но она все равно твоя. Когда ты подрастешь и научишься водить автомобиль, сможешь забрать его в любой момент».

На том и порешили. Зока был в восторге от такого решения. Но мне кажется, что дона Селесте пожалела о своем вмешательстве. Дело в том, что некоторое время спустя Дондиньо уговорил ее прокатиться на автомобиле. Дороги вокруг Бауру оставляли желать лучшего. Дондиньо, будучи не совсем опытным шофером, не сумел удержаться на колее, и автомобиль сполз в овраг. Выбраться из машины можно было только с чужой помощью, отбросив переднюю часть, которую заклинило, назад.

Дона Селесте холодно посматривала на горе-водителя. Сконфуженный Дондиньо не знал, куда деть глаза. Наконец кто-то из прохожих помог им выбраться на волю и вытащить автомобиль из оврага. С тех пор машина пылилась перед домом.

Несколько дней, которые я провел дома, пролетели очень быстро. Настало время возвращаться в Сантус и приступать к играм в клубе. Когда я уезжал первый раз, все видели у меня в глазах слезы. Сейчас никто не плакал, даже дона Амброзина. Видимо, после моего путешествия в Европу и перелета через Атлантику мой отъезд в Сантус казался им таким же заурядным событием, как посещение деловой части Бауру или футбольного клуба «БАК»…

Глава шестая

Пока мы жили в Бауру, я научился играть в футбол и ради него благополучно забросил все свои школьные занятия. Мне как-то не верится, что я действительно был тупым. Дело в том, что я нередко расходился во взглядах на некоторые вещи со своими учителями.

В третьем классе мои дела пошли совсем плохо. Ума не приложу, каким образом наша учительница оказалась в школе, а не в исправительном доме для закоренелых преступников. Клянусь, любой надзиратель позавидовал бы ей в умении придумывать разные виды наказаний.

Например, за разговоры на уроках она заставляла меня набивать рот бумажными шариками. Однако, пока учительница занималась с другими, можно было спокойно выплюнуть шарики и дать отдохнуть щекам. Но стоило ей лишь взглянуть на меня, как я демонстративно раздувал щеки и кривился от боли, при этом мы оба испытывали удовлетворение.

Бросаться шариками из жеваной бумаги, щипать девчонок или устраивать драки в классе считалось более серьезной провинностью. Для нарушителей в углу класса стояла маленькая клетка с рассыпанными по полу твердыми, как галька, сырыми бобами. «Преступника», чаще всего им оказывался я, помещали в эту клетку и ставили коленями на бобы. Мучительное наказание! Но на каждый яд всегда находится противоядие. Как только учительница отворачивалась, я начинал складывать бобы в карман или незаметно отодвигал их в сторону, на какие-то мгновения облегчая себе страдания. Когда экзекуция заканчивалась, я старался разбросать бобы так, чтобы они как можно гуще покрывали пол клетки. После отбывания провинности у меня набирался полный карман бобов, которыми очень здорово было кидаться в классе.

У нашей учительницы, имя которой я решил не называть, было еще одно любимое наказание: она заставляла провинившегося вставать лицом к стене с раскинутыми, как у Христа на распятье, руками. Когда руки уставали и опускались вниз, она с ожесточением возвращала их в прежнее положение. Иногда, совсем забыв об уроке, учительница не отходила от своей жертвы и каждый раз, когда руки ученика в изнеможении опускались, резко подбрасывала их вверх. Как правило, она уставала быстрее меня. Особенно ее раздражало то, что класс откровенно хихикал над этими садистскими упражнениями.

Вероятно, рассказанная мною история дает повод судить о нашей учительнице как о настоящем чудовище. Но самое главное, что таковым она не была. Просто она искренне стремилась воспитывать нас в надлежащем духе и была твердо убеждена, что ее наказания служат во благо нам, помогая лучше сосредоточиться на уроках. Тем не менее, я считаю, что наш педагог явно перебарщивал. Ведь нам было всего по Десять лет. Я уверен, что, несмотря на благие намерения, эта учительница надолго отвратила меня от школы, ибо с первого же момента, когда она применила ко мне свою систему воспитания, я стал все чаще размышлять о том, как бы не пойти на уроки. Я понял, что, если подчинюсь, мой противник еще больше поверит в педагогическую эффективность своей системы. Такой вывод вредил прежде всего мне самому. Но в этом я убедился лишь спустя много лет, когда активно принялся ликвидировать пробелы в образовании. И даже тогда я продолжал считать ату учительницу виновной в моем невежестве.

После школы я отправлялся на вокзал чистить обувь. Признаться, иногда я «зажимал» одно или два крузейро, чтобы посидеть в темном зале кинотеатра и посмотреть, как живут в других странах мира (должен сказать, что всему этому я нисколько не верил!). Между тем разразившаяся инфляция отбросила Дондиньо далеко назад — к тому времени, когда он зарабатывал на жизнь только футболом, поэтому мой приработок стал для семьи жизненно важным. Иногда я, разумеется, без ущерба для работы, выкраивал время на рыбалку. Для этого приходилось пропускать школьные занятия. Я никогда не прогуливал в одиночку, всегда хватало желающих составить мне компанию. В конце концов, рыбалка приносила в дом пищу, и этот аргумент неотразимо действовал.