Николай II. Отречение которого не было - Петр Валентинович Мультатули

На весну-лето 1917 года готовили свое наступление на Западном фронте и союзники. В таких условиях сильно ослабленная германская армия, несмотря на все свои боевые достоинства, просто не смогла бы долго противостоять такому давлению с запада и востока. Катастрофа Германии неминуемо наступила бы в конце 1917 — начале 1918 года. Об этом свидетельствуют и немецкие генералы. Так генерал Людендорф пишет, что всю надежду в начале 1917 года немцы возлагали на подводную войну. «Без подводной войны, — писал Людендорф, — разгром четверного союза в 1917 году казался неизбежным»[141].

Будущее казалось уверенным, фронт надёжным. «17 декабря, — писал Государь Императрице, — все главнокомандующие приезжают сюда на военный совет, так как пора готовить планы на будущую весну»[142].

Численность русской армии была не только восстановлена после тяжёлых потерь 1915 года, но и многократно увеличена. На 1-е января 1917 года она составила 6 млн 845 тыс. человек[143].

Потери русской армии, несмотря на то, что Россия приняла самый мощный удар германской армии, воюя в 1915 году фактически в одиночестве, отнюдь не превышали в процентном отношении потери союзников? или германо-австрийских армий. Все инсинуации на этот счёт не выдерживают критики. Не вдаваясь в рассуждения по этому поводу, так как это не является темой нашего исследования, заметим, что по примерным подсчётам Россия потеряла убитыми, ранеными и пленными 60,3 % от численности армии. Причём в этот процент входят потери 1917 года, то есть периода Временного правительства, когда разложение армии шло стремительными темпами. Если сравнить процент русских потерь с потерями главного нашего противника — Германии, то выясняется, что Германия в процентном отношении потеряла 59,3 %. Потери Австро-Венгрии в этом же процентном отношении составили 54,2 %. Потери Турции — 53,3 %[144].

Понятно, что общие основные потери страны Серединного блока (учитывая Австро-Венгрию и Турцию) понесли на Восточном (Кавказском) фронте. Таким образом, общие потери противников России в процентном отношении в несколько раз превышали русские потери.

Что же касается потерь западных союзников, то они распределись так: Англия 34,8 %, Франция — 55,9, Бельгия — 51,6 %[145].

При этом надо учесть, что Англия в сухопутной войне участвовала весьма ограниченным количеством своих войск, в основном ее потери приходились на военно-морской флот. Франция и Бельгия — воевали в основном на одном фронте и на очень ограниченной территории. Кроме того, в эти потери не входят потери колониальных народов, чьи солдаты воевали на стороне Антанты, не входят потери Австралийского корпуса, а также потери Соединенных Штатов Америки. Из всего вышеизложенного понятно, что русские потери не только не являлись самыми большими потерями Первой мировой войны, но, наоборот, были меньше по совокупности, чем потери её союзников и противников. Это при том, что Россия воевала на четырёх фронтах: германском, австро-венгерском, турецком и ближневосточном (военные действия в Персии).

«Русская армия к тому времени, — писал полковник Генштаба В. М. Пронин, — благодаря усиленному производству отечественной промышленности и поддержке союзников, располагала огромными материальными и техническими средствами, она была ими богата как никогда. […] Русская армия начала 1917 года, прочно державшая свыше, чем 1000-верстный фронт, представляла внушительную силу и могла быть использованной не только для продолжения пассивной обороны, но и для наступления, что, при наличии огромных технических средств, сулило успех. Тот удар, который готовилась нанести вместе с союзниками Россия, был бы, более чем вероятно, роковым для Германии»[146].

Генерал А. С. Лукомский писал в своих воспоминаниях: «Заседание состоялось 17/30 и 18/31 декабря под председательством Государя Императора. Главный удар решено было нанести на Юго-Западном фронте. На этом фронте остановились вследствие того, что по имеющимся условиям там можно было начать операцию раньше, чем на Западном и Северном фронтах, позиции противника там были более слабые и рассчитывали, что на этом фронте, после прорыва позиции противника, можно будет достичь решительных результатов. После успеха на Юго-Западном фронте намечено было перейти в наступление и на других фронтах»[147].

Это было последнее большое военное совещание императора Николая II — верховного главнокомандующего. 18-го декабря Николай II покинул Ставку и отправился в Царское Село.

В. И. Мамонтов писал о том времени в своих воспоминаниях: «Я нашел Государя бодрым и жизнерадостным, каким уже давно Его не видел. Он великолепно выглядел и казался помолодевшим и полным сил, что я Ему и высказал. «Физически-mo я всегда чувствую себя хорошо, и это неважно, что я выгляжу лучше, — сказал мне Государь. — А вот важно то, что нравственно я сейчас совершенно спокоен и уверенно смотрю в будущее. Я много работаю и, будучи в курсе всех наших военных действий, вполне убежден, что победа нам обеспечена».

Мамонтов, согласившись с царём, что военная ситуация благоприятна для России, высказал озабоченность внутриполитической обстановкой. «Государь внимательно, с недоверчивой улыбкой и возраставшим изумлением слушавший меня не прерывая, при заключительных словах моих воскликнул: «Да вы с ума сошли, вам все это приснилось и приснилось когда же? Чуть не накануне нашей победы?!И чего вы боитесь? Сплетен гнилого Петербурга и крикунов в Думе, которым дорога не Россия, а их собственные интересы? Можете быть спокойны; если бы и могли произойти какие-нибудь неожиданности, то соответственные меры против них приняты и повторяю, победа теперь уже не за горами»[148].

До февральских событий оставалось меньше трёх месяцев.

Россия и западные союзники в Первой мировой войне

Став волею судьбы союзниками России в противостоянии германской гегемойии, правящие круги Франции и Англии рассматривали Россию не как равноправного союзника, но как средство, с помощью которого они собирались сокрушить могучего противника и перекроить мир в свою пользу. Любые трудности и неудачи России рассматривались западными демократиями лишь с точки зрения своих эгоистических интересов и как лишний повод для умаления ее значения и как средство ее ослабления. С самого начала войны правительственные круги союзных держав воспринимали Россию как «паровой каток», который задавит Германию. При этом союзники не собирались считаться с русскими потерями.

«По культурному развитию, — писал посол Франции Морис Палеолог, — французы и русские стоят не на одном уровне. Россия — одна из самых отсталых стран на свете. Сравните с этой невежественной бессознательной массой нашу армию: все наши солдаты с образованием; в первых рядах бьются молодые силы, проявившие себя в искусстве, в науке, люди талантливые и утонченные; это сливки человечества… С этой точки зрения наши потери будут чувствительнее русских потерь»[149].

Это пренебрежительное отношение к русскому человеку распространялось на Западе и на всю Россию в целом. Там её воспринимали