Рассказки конца века - Александр Силаев

Я, один, смотрел на себя с потолка, со стен, отражался и перекрещивался, и не по себе такое — попробуйте. Полтора часа, что ли, ехать. Мы косили под семинар, политологи, то, се, горизонтальные связи, региональных элит, системность. Контр-элит? Нет, полноте, просто элит, отстаньте. Мы были отлично замаскированы.

Ехал с первого, отражался. На втором дверь мягко открылась, и мягко вошел Химик. Маленький, худой, с округлым чемоданчиком. Ладный. Складный. В черном костюме, в легкой усмешке, в бежевом галстуке.

— Господи, — сказал я.

— Пиздишь, — сказал Химик. — Я не Господи. Я его даже не видел.

И улыбнулся. Я улыбнулся в ответ, я не знал, я ничего не знал…

— Я видал во сне царскую жопу,Я безумен и поражен,Мне, изгнаннику и холопу,Подарили царственный сон? —

и добавил: — Не обижайся. Все знают, как мы любим тебя, так что попусту. Пустое же все. Давай-ка лучше, покурим-ка. Ты не куришь… да? Только марихуану, да? Наркоман несчастный. Ну, постоишь.

— Вы здесь?!

— Все когда-нибудь случается. Ы, — сказал Химик, — я везде. Плохие времена нынче, вот что я тебе скажу. Мяч Бостонскую группу водит. Кингмейкеры с Побережья… Восточного Побережья… Видишь ли? Видишь?

Химик взял меня чуть выше локтя, увлек за двери. Мы вышли на последнем, в полукруглый холл. За окном постукивал дождь, хорошо себе, тук, тук, тук…

— Хорошо, — сказал Химик, вынимая сигарку. — Педик с Мячиком дозабились месяц назад. Это ягодки, но давай с цветочков, давай. «Локхид» совсем того, знаешь? А Уолл Стрит — ну чего тебе Уолл Стрит? Дался, что ли? У них, во-первых, своя проектность, во-вторых, купили их к ебеням. Знаешь, что дальше будет?

— Усиление ислама?

— Хуй тебе усиление ислама, — сказал Химик. — Их, дурных, системно используют. Ты же видишь, что такое системная целостность. Это, кстати, открытый дискурс: ходи в него, понимай. Ширвани британскую форму и не снимает. Ну, Басаев, Басаев. А знаешь, с кем Нухаев вообще сидел? По Лондону, по Токио? Какое там Ведено, один Вашингтон. Вижу, что знаешь. Постсовременность имеет родовые особенности. Тоже знаешь. Террор и антитеррор являют конгруэнтную сеть, и это даже не диалектика, это просто единство. Вот спорят: осенью девяносто девяностого — свои или не свои? Ну, дома в Москве. А это, в принципе, и неважно. Все известные террористы, если они выживают, суть агенты влияния первых модераторов. Независимо, кстати, от своих представлений на этот счет. Именно влияния, и не локальных, замечу тебе, элит. Но мы с тобой про ислам. Ныне идет, так скажем, перезаточка. В двадцатом веке ислам накачивали с иной задачей. Сейчас формируется некая ось против США, но она скорее внутри, нежели снаружи. Представь, будто некий центр — в англосаксонских полях — в ближней стратегии проплачен за арабские деньги. По Ираку, скажем, Сауды копали в Англии под правительство. Маленько бы, и докопали, Лондон бы увел своих. Разрыв с США — вхождение в Европу. Вот так забавно. Запада больше нет. Но то, под что дается ресурс, есть проектность, стоящая в реальном плане… блядь… ну смотри: некая, скажем так, непосредственность того же центра якобы проплаченной силы, причем в его же долгосрочке. Да что такое США — ты думал?

— Я, конечно, могу подумать. Но зачем, если вы уже знаете? Поделитесь…

— Правильно… Я бы говорил в терминах скорее процессуальности, чем субъектности центров силы. Оно так точнее. Зато в субъектности тебе понятнее. И пошли, однако, нальем.

Русский человек

В комнате было много диванов, еще больше — места. Стол длинный, черный, с потенцией и запасом, хочется прозвать его лимузин. Весь такой закругленный. Он вынул стаканы и плеснул, кажется, [email protected]

— Не бойся, — сказал Химик, — я символически. За необходимость. За то, что главное не обходится.

Я вздрогнул, чуть подсев на край лимузина. Химик аккуратно кивнул: садись, мол, поехали…

— Идеолог, — пил он маленькими глотками, — не может быть прав или ошибаться. У него такая профессия. Он тебе не онтолог. Он может всего лишь быть, слабо или посильнее. Фукуяма или Хантингтон вообще ничего не описывают, как ничего не описывает листовка. Писал листовки-то по началу?

— С девяносто шестого, — скосил я уголки губ, — выборы-хуиборы, как сейчас. Русь спасали. От нее же самой.

— Вот, — Химик долил мне. — Дело не в том, состоится ли глобализация, а в том, по какому типу… Что будет ядром, периферией, но главное, смысловой матрицей… Третье тысячелетие по Фукуяме совсем не то, что по Хантингтону. Администрация Буша читает другие книжки, чем администрация Клинтона, и это уже заметно.

— Там читают книжки?

— Это метафора. Дело не в администрациях. И не в книжках. Империализм ведь что? Картина же, первый уровень. Сидит в Кемерово Вася и знает: американцы, блядь, империалисты. На втором уровне замечают, что противники войны в Сербии — сплошь сторонники войны в Ираке, и, наоборот. Ты знаешь. На этом уровне Вася уже хереет. Бжезинский — суть одно, Киссинжер — другое, но дело опять не в них.

Я кивал, но, кажется, чуть фальшиво… Я кивал излишне внимательно, как будто мне говорили что-то новое, просвещали (от такого человека, как Химик, вряд ли укроется моя неестественность, подумал я и залпом допил). Рука сей же миг восполнила пустоту. Я кивнул уже благодарно. Я, как помянутый Вася, уже херел, подлинно херел, мои дорогие, с обыкновенного чуда…

— В плане выражения есть демократическая партия США, но, по сути, ее кингмейкеры не нуждается в самих США как структурном ядре модели. Поскольку те же США — всего-навсего государство. Они за плавающую модуляцию, сетевой контроль, исчезновение базовых атрибутов… ну этой… блядь… как ее?

Химик улыбался, делая вид, что чего-то забыл. Я спросил о главном:

— Зося-то как?

— Плохо. Зося в опасности. Сам посмотри на трэнды… Я там единственный русский, поэтому и не стесняюсь. Плохой трэнд? Так и говорю: херня, мол, нечего дальше. Они ведь Зосю сдадут. Я чего смотрю: Мячик с Педиком заигрались… Сейчас Европу вкачают черными, и привет… Денег есть, денег море. Нефтедоллары же. Китай они проведут. В Китае ж никто не рубит, чего сейчас делается. Представь себе ось?

Я представил ось, замолчал.

— Сорос с ними, — шепнул Химик. — Но это так, ветка. Кто, блядь, Сорос такой? Просто это знак, символ. Половина биржи куплено, вот она где, собака. А Сорос — значок такой.

— У меня когда-то был значок, — сказал я. — Пионерский. Извините за откровенность.

Химик все понял правильно и долил. Я же ничего не понял, и мне захотелось выглядеть умным. Я забыл: самое неумное желание на свете — выглядеть умным (самое слабое желание, соответственно — выглядеть сильным, самое подлое — казаться хорошим, и т. п.).

— Я читал, что импликацией Большого Модерна было христианство, а экспликацией — коммунизм. То есть там нет иных экспликаций. Они понимают Модерн как…

— Обсудишь это с богом, — сказал Химик. — Я не занимаюсь философией. Я не специалист.

В голосе звучало презрение ко всему, в чем он не был специалистом. Однако это было тонкое чувство, что-то европейско-воздушное, нормальный человек его бы не уловил. Химик щелкнул пальцами:

— Кстати! Что же вы Ваньку-то Пугачева? Нет, само по себе понятно. Но могли же просто убить.

— Работа наше все. Ее либо делают хорошо, либо не делают вовсе, — я вздохнул. — Меньше всего оно походило на политическое убийство. Слова-то какие смешные. Политическое еще. Я ребятам так и сказал. А сам ничего не видел, мало ли, нервы же. Каждый день, что ли, друзей подводишь? Подставляешь даже. Под нож, опять-таки.

— Это теперь называется подставлять?

— Ну, такие нынче сезоны, — сказал я. — Времена. С позволения сказать, нравы. Главное же работа, остальное приложится. И главное, что не зря все.

— Ы, — сказал Химик (я сразу заметил его привязанность к этой букве).

— Мне было очень жаль Ваню. Один из немногих, кто мог меня понимать. Были вещи, которые катили с ним, только с ним. Теперь, простите, и не с кем. Саморазвитие почти хлопнулось. И откат, как известно, нечто условное… Друг — жутко нужно, я понял. Жутко функционально. Он, в принципе, дороже, чем, скажем, сто тысяч долларов. Ну, по нормальным меркам, не по быдловским.

— У тебя больше, — сказал Химик. — В порядки, блядь.

— Я почти равнодушен к деньгам. Ну так, чтоб были. Это же, как известно, превращенная форма. Или я что-то путаю?

— Ну да, — Химик замолчал, секунд на пять — шесть. — Путаешь. Плохо читал. А не хочешь ли поработать на континенте? В группе, хочу сказать? Взять себе для начала страну…

Мне стало так приятно, что все не зря, и… прерываю себя, ибо желание сказать лишнего, мои дорогие, накатило девятым валом.

Градусы

Мы забились. Химик, почти не пивший, сказал — дела. У меня тоже были дела, текучка, надо же появиться. Семинары там. Сказать умное. С половины поллитра обычно говорю умное, знаю такую особенность, храню, пользуюсь.