Объявление войны. Убийство людей ради спасения животных и планеты - Кричащий Волк

Кроме того, концепция прав животных необязательна для того, чтобы уважать чью-то независимость. Если бы перед нами предстал Господь, нам не потребовалось бы наделять его правами, чтобы не посягать на его свободу. Мы бы оставили его в покое из уважения или из страха. Мы можем распространить тот же подход и на других созданий.

Далее, сам термин «животное» отделяет этих существ от людей. Все ярлыки создают определения. Но определения основаны на различиях, а сопереживание — на отождествлении, что подразумевает сходства. Когда кто-то говорит о правах животных, как никак не связанных с человеком созданиях, это подразумевает допущение, что люди — не животные. Убеждение, что существует разница между людьми и животными способно лишь воспрепятствовать связи и отождествлению, необходимому для нравственного поведения людей по отношению к другим созданиям.

Еще одна проблема с концепцией прав животных заключается в том, что права придуманы для создания правил взаимодействия между людьми. Философы в движении ратуют за распространение нашего уважения к людям на других животных из соображений логики. Освободители согласны с ними в рассуждениях, однако скрытая проблема подобного подхода заключается в том, что нельзя использовать человеческие системы и убеждения для создания модели поведения по отношению ко всем живым существам.

По сути дела, философы, высказывающиеся за права животных, утверждают, что, поскольку мы относимся к другим людям с уважением, мы должны уважать и животных. Из этого следует, что животные зависят от того, как человек обращается с себе подобными. Если он по какой-то причине не будет благодушно настроен к людям, аргумент о хорошем отношении к животным потеряет свою силу. Собственно, многие ключевые фигуры в движении за права животных настаивали на том, что использование животных, скажем, в опытах, было бы приемлемо, если бы людей использовали в них аналогичным образом. Эти люди не выступают против эксплуатации животных, они не согласны с неравноправным угнетением животных и людей. Таким образом, получается, что животных уважают не как самоценных созданий, а только исходя из логики уважения людей друг к другу. Это еще один вариант антропоцентризма, который влияет на слова и поступки обывателей и злит освободителей.

Наконец, право, законное или моральное, хорошо лишь тогда, когда люди вынуждены его соблюдать. Чернокожие получили права по завершении гражданской войны. Но корректное соблюдение их прав было отложено на 80 лет. С тем же успехом животных можно объявить свободными хоть завтра. Однако социальное соблюдение их прав не придет никогда, говорят освободители.

Вместо словосочетания «движение за права животных» освободители предлагают другое — «движение за освобождение животных». Следовательно, те, из кого оно состоит, становятся освободителями. Они фокусируют свою деятельность на борьбе с человеческой агрессией и эксплуатацией других существ. Они стремятся убавить эту агрессию, а не доказать, что животные достойны уважения. Этот биоцентрический взгляд на мир развенчивает оправданность алчной тирании человека в отношении других существ.

Освободители смещают свои моральные ценности с семейства людей на семейство всех животных. Это означает, что они больше не ставят человека автоматически на первое место и не стыдятся признать, что ценят некоторых кур и мышей выше, чем некоторых людей. Освободители считают, что этот подход сулит надежду, которой обделены традиционные, сосредоточенные на человеке движения. Освободители говорят, что надежда есть, даже признавая тот факт, что люди всегда будут жестоки. Почему надежда остается? Потому что освободители не уповают на невозможные вещи, например, на изменение общества. Они уповают на освобождение животных, а не на спасение мира.

Они любят приводить такой пример. Если однажды ты просыпаешься и видишь, что твой дом горит, ты не сидишь и не хнычешь об этом. Ты вскакиваешь и быстро спасаешь все живое, что есть в доме, а потом удираешь, как в задницу ужаленный. Если тебе удастся спасти кого-то, ты чувствуешь, что потрудился на славу, даже если в доме так и остался кто-то, кого ты не успел вынести. Твоя цель — спасение максимального числа жизней. Ты не устраивал этот пожар, поэтому испытывать угрызения совести за него и за жизни, которые он унес, значило бы ставить себя в безвыходное положение и брать на себя незаслуженную вину.

Когда ты определяешь свою задачу, как спасение или излечение человечества, ты концентрируешься на горящем доме. Тут тебе не победить. Но когда ты принимаешь, как данность, тот факт, что дом сгорит, ты можешь сфокусироваться на спасении жизней и испытать облегчение от того, что ты сделал в этом направлении.

Секрет освободителей по части сохранения позитивного взгляда на вещи кроется в том, чтобы знать, что как бы негуманен к животным этот мир ни был, освободители могут спасти некоторых из них от террора и смерти. Они не воспринимают каждый акт освобождения, даже незначительный, когда удается спасти небольшое количество животных, как битву в войне против человеческой жестокости. Они воспринимают каждый акт освобождения, как отдельную войну, в которой они одерживают безоговорочную победу всякий раз, как хотя бы единственное живое существо обретает свободу от эксплуатации человеком.

Мысля подобным образом, освободители живут с надеждой. Они надеются не на то, что люди изменят своей врожденной склонности к угнетению животных, а на то, что кому-то удастся освободить мышь из лаборатории или курицу с фермы. Освободители верят, что так они могут выиграть тысячи войн за свои короткие жизни. Они чувствуют, что обязаны; ради животных.

Но как же быть с отношением человека, скажем, к домашним питомцам или одомашненным животным? Позиция освободителей в этом смысле однозначна: все отношения между существами должны иметь место по обоюдному согласию. Это означает, что мы не должны привязывать лошадей к плугам или доить коров, превращая их тела в машины производства, оправдывая эксплуатацию тем, что мы кормим этих животных и заботимся о них. Это примеры манипуляции и паразитизма людей. Даже ездовых лошадей, которые приучены принимать своего владельца, сначала необходимо «сломать». Всех разумных существ можно натренировать принимать свое угнетение и даже по-мазохистски наслаждаться им, совсем как это делалось с людьми-рабами. Но это не делает угнетение животных чем-то иным. Когда раб смиряется со своим положением, он от этого не перестает быть рабом. Просто его дух сломлен. Для того чтобы иметь дело с другим существом на обоюдно выгодных условиях, безусловно, требуются чувствительность и сопереживание. У людей никогда не были развиты эти навыки.

Домашние животные — сложная проблема, потому что мы несем ответственность за них; потому что они от нас зависят. Однако мы должны позволить всем животным жить свободно и счастливо. Поэтому ситуация с домашним содержанием питомцев не более, чем временна. В идеале нужно предотвратить размножение всех домашних животных, чтобы в ближайшем будущем покончить с их генетически запрограммированной зависимостью. Продолжать разводить домашних животных, особенно кошек и собак, означает продлевать их рабство. Люди создали мутантов — животных, которые никогда так сильно не отдалялись от своей среды обитания и естественного состояния. Следовательно, люди должны заботиться о них, пока те живы. Но, вместе с тем, мы должны предотвращать их размножение, тем самым уничтожая саму возможность дальнейшего рабства.

Все это может прозвучать безумно, учитывая, что подобные инициативы исходят от любителей животных. Если читатель считает это сумасшествием, значит, он еще не начал мыслить, как человек с биоцентрическим видением мира. Сегодня все взаимоотношения людей с другими созданиями складываются на условиях человека. Мы строим из себя их повелителей. Даже многие зоозащитники поддерживают идею человеческого шефства над животными, пытаясь трансформировать библейские предписания людского превосходства, то есть, доминирования над животным миром, в более приемлемую концепцию. Сторонники разумного управления животными и доминирования над ними утверждают, что для самих животных так лучше. В обоих случаях люди обладают властью надо всеми существами в мире. Общеизвестно, что власть разлагает, а абсолютная власть, как, например, якобы данная Богом, или полученная в результате одомашнивания, разлагает абсолютно.

Большинство людей не в состоянии себе вообразить, как можно жить со своими домашними животными, не контролируя их. Однако свободные, равноправные взаимоотношения с питомцами возможны и оправдывают себя. Животные не всегда по природе своей боятся человека. Такие создания, как птицы, белки, олени, еноты, волки, кролики, рыбы и мириады других членов нашей большой семьи с радостью принимают нас, если мы не ведем себя, как повелители или менеджеры. Если мы строим с животными отношения с позиций уважения и равноправия, эти отношения получаются более чем удовлетворительными для обеих сторон. Но взаимно приемлемые отношения — это то, чего человек в его вечной жажде контроля, похоже, никогда не поймет и не примет.