Тавриз туманный - Мамед Ордубади

- Пусть изобильное милосердие аллаха будет и над вашими покойниками. А как величают вашу милость?

- Я известен в Тавризе, как Багир-ага. С саларом мы в близком родстве.

- Вы двоюродный брат его светлости?

- Нет...

- Племянник?

- Нет, но мы очень близкие родственники, и он безмерно ценит меня. Он никогда мне ни в чем не отказывает, так как знает о моей отваге и преданности ему. Я один из тех, кто готов пойти за него на смерть. Клянусь вашей драгоценной жизнью, что муха и та не уйдет от моей пули!

- Я весьма сожалею, что вы не изволили объяснить вашему покорному слуге, в каком родстве находитесь вы с его светлостью саларом? Для вашего покорного слуги было бы большой честью знать это. Не всякому суждено счастливое знакомство с таким близким другом салара, как вы. Не подлежит сомнению, что близость к салару свидетельствует о благородстве души и смелости натуры...

Я старался в разговоре подражать моему собеседнику и придерживался его стиля, пересыпая речь вычурными выражениями.

В то же время я думал: "если этот человек на самом деле близкий родственник салара, то нужно сблизиться с ним, чтобы иметь влияние на некоторые дела Багир-хана". Поэтому я продолжал рассыпаться в похвалах.

- Наша встреча будет незабываемой. Я имел честь познакомиться сегодня с любимым родственником салара, со светом его очей.

Не допив своего чая, он затянулся кальяном, поправил обеими руками патронташ и заговорил:

- Да, мы родственники и очень близкие.

- Примерно?

- Пока наше родство такое: моя мать - сестра мужа племянницы жены дяди салара.

- Разрешите поздравить вас с такой высокой честью! - проговорил я.

Он широко улыбнулся, показывая зубы, и продолжал:

- Милосердие ваше велико! Но я должен еще довести до вашего сведения, что самое близкое родство наше с саларом начнется на днях.

Я ничего не понял из его слов. Но сидевший рядом со мной с другой стороны успел шепнуть мне на ухо, что этот человек старается выдать за салара свою сестру, но тот не соглашается.

- Что еще сказать? - продолжал тем временем Багир-ага. - Не совсем хорошо, когда человек сам себя хвалит. Какой бы большой окоп ни был, я защищу его один от неприятеля. Девять человек из конницы Беюк-хана зарубил я сам, но никому об этом не сказал. Я не любитель славы и не хвастун. Пусть человека ценят понимающие люди. Вот вы: я еще ничего вам не сказал, а вы уже узнали, что я герой и храбрый вояка.

- Так и должно быть! Вы показывайте геройство, а люди пусть сами судят об этом, - сказал я, желая положить конец его болтовне, но он не отставал от меня.

- Должно быть вы - бомбист?

Тут я впервые узнал, что в Тавризе всех армян, грузин, вообще всех кавказцев, принято считать "бомбистами".

Затем Багир-ага перевел разговор на Саттар-хана и Багир-хана:

- У Саттар-хана одно имя только и есть, но скажу вам сущую правду, и не подумайте, что я хвалю Багир-хана, как близкий его родственник... Клянусь своей головой и головой салара, что Саттар-хан не стоит и ногтя Багир-хана. Скажу вам, что у этого человека сердце дэва. Пожелай он, сегодня же расправится с врагами. Но он человек благочестивый, настоящий мусульманин, не хочет зря губить людей и проливать кровь. Вы сами видите, как Саттар-хан по каждому делу обращается к Багир-хану за советом.

Я уже привык к его болтовне и многое пропускал мимо ушей. Видно было, что Багир-хана окружают больше люди слова, чем люди дела.

Когда я после рассказал о моих наблюдениях Саттар-хану, он рассмеялся и подтвердил мои слова. И все же он, не желая возбуждать спора, очень часто прощал недопустимые действия Багир-хана, так как положение было тяжелое и не время было для конфликтов.

Я допил свой чай и поставил стакан на поднос. Прислужник хотел взять его, но Багир-ага что-то шепнул ему на ухо. Я не слыхал его слов, но сразу понял, в чем дело, так как слуга не смешал моего стакана с другими стаканами. Багир-ага, очевидно, шепнул ему, что я - армянин, поэтому мой стакан, как оскверненный неверным, должен был подвергнуться особой мойке.

Однако, меня занимало другое: почему Саттар-хан не познакомил меня ближе с Багир-ханом? Поступок Саттар-хана, который во всем советовался со мной и считался с моим мнением, был более чем странен и даже оскорбителен для меня. Я уже собирался встать и демонстративно уйти, как вдруг из внутреннего покоя вышел человек и, подойдя ко мне, сказал:

- Господин салар приглашает вас к своей особе!

После я узнал, что это - администратор Багир-хана Бала-Таги.

Бала-Таги открыл дверь и впустил меня, но сам не вошел.

Багир-хан подал мне обе руки и потянулся для поцелуя, чем хотел доказать настоящую товарищескую дружбу.

- Пожалуйста, садитесь! - сказал он мне.

Сами они разговаривали стоя. Когда я сел, сели и они. Здесь были и стулья, и кресла. Мы сели вокруг стола. Подали чай и кальян, Багир-хан обратился ко мне:

- Гость сардара, уважаемый друг сардара и наш дорогой гость и друг! Очень жаль, что до сих пор не имел чести лицезреть вас.

После этих обычных слов приветствия Багир-хан перешел к общим вопросам, причем часто повторял то, что говорил в приемной:

"Господа, мы все знаем, знаем, что враг не спит!.." Саттар-хан вторично представил меня Багир-хану и перечислил все мои успехи, но Багир-хан повторил те же слова:

- Дорогой гость сардара является и для нас уважаемым гостем!..

Во время беседы я старался уяснить себе характер взаимоотношений Саттар-хана и Багир-хана.

Багир-хан управлял районом Хиябан, являясь диктатором этого участка, но по общим вопросам советовался с Саттар-ханом. Что же касается содержания его вооруженной силы, то снабжал ее Саттар-хан, так как руководство тавризской революцией всецело находилось в его руках.

Перешли к вопросу о наступлении Рахим-хана и решили выехать на позиции, чтобы вместе осмотреть окопы Багир-хана.

Сардар должен был ехать верхом, а мы с Багир-ханом на фаэтоне.

Перед выходом Багир-хан подарил мне германский кавалерийский маузер, а я поднес ему маленький русский наган, который ему очень понравился.

Сначала мы поехали к окопам у Гёй-мечети.

Тут были установлены большие и малые артиллерийские орудия. Было также несколько австрийских пушек большого и малого калибра. Я узнал, что многие орудия поставлены только для виду, так как на каждое дальнобойное орудие приходилось всего по 35 снарядов.

Во всяком случае окопы у Гёй-мечети, Маралан и все другие окопы показались мне хорошо укрепленными и надежными. Это подтвердили и Багир-хан, и Саттар-хан.

- Окопы устоят, - сказал Саттар-хан, - только нужно постараться, чтобы защищающие их люди были также стойки!

Осмотрев окопы, мы вернулись.

Вечером, за ужином, Саттар-хан, вспоминая о встрече с Багир-ханом, сказал:

- Это неисправимый человек.

РАХИМ-ХАН

Рахим-хан Джелабянлы торжественно въехал в Тавриз. Со своим войском он занял известный в Тавризе сад "Сахиб-диван".

С первого же дня его прибытия реакционное движение в Тавризе усилилось. Даже некоторые руководители революции подпали под влияние реакции Рахим-хана, ставшего во главе тавризской контрреволюции; реакционеры называли его не иначе, как "спасителем".

Сотни агентов контрреволюции, проинструктированные в царском консульстве, на все лады прославляли Рахим-хана, тем самым помогая усилению черной реакции. Население толпами шло к Рахим-хану на поклон. У входа в сад "Сахиб-диван" собрались тысячи людей, чтобы лицезреть "спасителя". Фанатичная толпа беспрестанно славила аллаха и Магомета, ожидая выхода Рахим-хана.

За несколько дней сад "Сахиб-диван" превратился в место для паломничества, сотни торговцев расположились здесь со своими лотками и всевозможными товарами.

Никто не сомневался в том, что карадагский герой в скором времени займет весь Тавриз, поэтому, еще до вступления Рахим-хана в Тавриз, над многими домами были вывешены белые флаги. Белые флаги вывесили даже те, кто всего три дня тому назад участвовал на стороне революции.

Семьдесят процентов членов Энджумена перестали посещать заседания. Получая повестки, они, обычно, прикидывались больными, как будто за несколько дней членов Энджумена поразила эпидемия.

Гаджи-Мехти, "отец нации", заперся у себя и не выходил из дому.

Все были охвачены страхом. В городе уже не было видно прежнего оживления. Обычно разгуливавшие по улицам вооруженные люди куда-то скрылись. Улицы опустели. В переполненных мечетях, как это бывало в тяжелые дни испытаний, народ совершал намаз и усердно молился...

Окружение Саттар-хана значительно поредело, с ним остались наиболее верные и готовые ко всяким жертвам сыны революции.

Несмотря на это, Саттар-хан не терял самообладания и не падал духом. К изменникам он относился с презрением. Даже в эти критические дни он держался победителем. Видя, что сардар не теряет надежды на победу, кавказцы верили, что он еще сыграет в революции серьезную роль.