Под чужим именем - Джейн Портер

— Вы со Стефаном были большими друзьями, когда росли?

— Да, но мы не всегда ладили — порой мы ссорились. — Зейл погрустнел. — Во всяком случае, я соперничал с ним.

— Вы дрались?

— На кулаках? Нет. Но мы очень часто устраивали гонки или занимались рукопашным боем, и тогда уж бились не на жизнь, а на смерть. — Зейл улыбнулся. — Имей в виду, что Стефан был на два с половиной года старше меня, а я лет до пятнадцати был довольно щуплым — и все же никогда не сдавался Стефану без боя.

— Что значит — щуплым?

— Худым, костлявым, маленького роста.

— Не верю!

— Я тоже не верил. Я страшно себе не нравился — хорошо еще, что я хотя бы быстро бегал.

Ее сердце забилось чаще.

— Так когда же ты вырос? Сейчас тебя никак не назовешь щуплым.

— В семнадцать лет я вырос почти на шесть дюймов, а в восемнадцать — еще на четыре. Я рос, пока мне не исполнилось двадцать. Но в футболе никто не принимает тебя всерьез, если ты маленького роста. Так что мне приходилось работать больше, чем всем остальным, и приучать себя к дисциплине.

— Я восхищаюсь твоей дисциплиной.

— Благодаря ей я стал тем, кто я есть сейчас. — Зейл распахнул двери светлого, обширного зала, на стенах которого висели портреты. — Теперь мы в Королевской галерее. Здесь висят портреты всех королей и королев Рагувы. Когда твой портрет будет готов, его повесят рядом с моим.

— Мы и правда поженимся?

— Да. Секс скрепил нашу сделку — это прописано в нашем брачном контракте. После того как мы занялись любовью, ты стала моей.

Они остановились перед большим портретом темноволосого кареглазого короля, очень похожего на Зейла. Он протянул руку, чтобы поправить ее светлый локон:

— Мы можем быть счастливы.

— Ты и правда так думаешь?

— Да.

К ее глазам подступили слезы, и ей пришлось отвернуться.

— Как ты можешь быть в этом уверен?

— У меня сильные чувства к тебе.

Он произнес это небрежным, дразнящим тоном, и все же ее сердце сжалось. Если бы только она была достойна его…

Но она недостойна — как и Эммелина. Они обе двуличны, обе предают его.

— Думаю, мы уже достаточно посмотрели, — сказал он. — Пойдем пообедаем, я подготовил для тебя кое-что необычное. — Он повел ее вниз, в старинное крыло дворца, которое было больше похоже на замок. — Это древняя крепость, — сказал Зейл.

Охранники открыли перед ними толстую деревянную дверь, которая вела к узкой лестничной клетке.

— Здесь была башня, которую построили в конце четырнадцатого века и укрепили уже в шестнадцатом, — сказал Зейл, ведя ее вверх по спиралевидной лестнице. — На протяжении столетий короли достраивали замок и обновляли то, что было построено до них, делая крепость все более похожей на дворец, но эта часть осталась такой же, какой была.

Они поднялись еще на три пролета и оказались на вершине башни. Зейл открыл еще одну дверь, за которой было голубое небо и толстые каменные стены.

— В детстве я любил здесь бывать, — сказал Зейл.

Теперь они находились в самой высокой точке замка. Был ясный день, и дул свежий весенний ветер, доносивший до них запах моря.

— Я знаю, почему тебе здесь нравится, — сказала Ханна, облокачиваясь на разогретую солнцем стену. — Это прекрасное место для того, чтобы мальчишке спрятаться, а королю — поразмыслить.

— Совершенно верно, — ответил Зейл. — Здесь тихо и просторно. Я прихожу сюда, чтобы успокоиться и собраться с мыслями.

Она не могла представить себе, чтобы он нервничал, — он казался ей слишком уравновешенным для этого.

— Спасибо, что привел меня сюда.

— Мы еще не уходим. — Он протянул ей руку. — Теперь пойдем обедать.

Они прошли по парапету на другую сторону, к полуразрушенной круглой башне без крыши. В центре башни стоял маленький круглый столик с двумя стульями, накрытый бледно-розовой скатертью, на котором были серебряные столовые приборы, фарфоровые тарелки с серебряными крышками и высокие изящные бокалы. Посередине стола стоял букет из роз, фрезий и лилий.

— Ваше высочество, — сказал Зейл, выдвигая стул для Ханны, — прошу.

— Спасибо.

— Мне так понравился наш пикник на пляже, что я решил устроить для нас обед наедине, без прислуги. Так спокойнее.

— И веселее, — добавила Ханна. — Спасибо.

Зейл достал бутылку белого вина из серебряного ведерка, где оно охлаждалось, открыл ее и наполнил оба бокала.

— За тебя, за меня и за наше будущее, — сказал он, поднимая бокал.

Ее глаза снова защипало от подступавших слез, и она улыбнулась, чтобы сдержать их.

— За наше будущее, — эхом отозвалась она, чокаясь с Зейлом.

Вино согрело Ханну, и она была очень рада этому — потому что внутри у нее царили холод и страх.

«Это плохо кончится. Очень плохо», — думала она.

Она наклонилась, чтобы понюхать одну из стоявших на столе роз:

— Слава богу, они пахнут как настоящие розы.

Он с улыбкой посмотрел на нее:

— С каких это пор розы перестали пахнуть как розы?

— Несколько лет назад, когда кому-то пришло в голову сделать их более устойчивыми к болезням. Цветы стали крупнее, но запах исчез.

— Правда? Я об этом не знал.

— Сомневаюсь, что в твоем учебнике о том, как быть королем, была глава о выращивании роз.

— К сожалению, и учебника такого у меня не было — а жаль.

— Почему?

— Первые несколько лет были тяжелыми — я очень жалел, что слишком мало времени проводил с отцом. Он бы мог научить меня многому.

— Но в этом случае тебе пришлось бы раньше закончить карьеру.

— Я знаю. Я не был готов оставить футбол — и, наверное, так и не решился бы. Но когда родители погибли, мне пришлось резко повзрослеть.

— Ты именно так это воспринимаешь?

— Я был наследным принцем и должен был учиться у отца.

— Но твоей страстью с самого детства был футбол.

Он пожал плечами:

— Детство заканчивается, и мальчики становятся мужчинами.

Ее глаза снова увлажнились, и она сделала глоток вина, чтобы скрыть свои чувства.

Зейл протянул руку и откинул прядь волос с ее щеки:

— Что-то ты сегодня расстроена. Что случилось? Может, я что-то сделал не так?

— Нет, я просто думаю о прошлом, о будущем и о наших семьях.

— Понимаю. Наши семьи слишком давили на нас…

Она кивнула.

— Ты знаешь, тебя для меня выбрал мой отец, когда мне было пятнадцать. Ты тогда была пухленькой пятилетней девочкой, и я был в ужасе.

— Я бы тоже на твоем месте была в ужасе.

— Отец сказал мне, что, когда ты вырастешь, ты превратишься в редкостную красавицу — и он был прав. Ты… подходишь мне.