Ребенок Сары - Линда Ховард

Сара Мэттьюз. Роум мысленно произнес это имя, стараясь запечатлеть его в памяти. Сара Мэттьюз, его жена. Бледная, элегантная Сара, всегда такая отстраненная — теперь она принадлежала ему. Роум понимал, что сегодня не время думать о другой женщине, но не мог не вспоминать Диану, не мог не сравнивать ее с Сарой. Диана была настолько сильнее! Она была способна противостоять ему, спорить с ним до хрипоты, а потом целовать со всей страстью своей пылкой натуры. Диана вся сверкала яркими красками: кожа была золотой от солнца, на голове — яркие золотисто-каштановые кудри, глаза столь же синие, как небо в середине лета. Диана была солнцем, теплым, сияющим, а Сара — луной, бледной, холодной и отстраненной. Сара… Что в ней было такого, отчего она казалась ему столь загадочной? Что скрывали ее словно затененные глаза? Хотел ли Роум когда-нибудь кого-то так, как ее? Эта загадочность манила, притягивала как магнит, он хотел раскрыть все ее секреты. Все до одного. Но он не мог заняться любовью с Сарой в первую ночь. Всю неделю он думал о ней, желал, не мог заснуть, не ощущая под собой ее мягкую теплую плоть. Но, входя в их новую квартиру, Роум осознал, что просто не сможет это сделать. Чувство потери и скорби, ослабевшее за последние недели, навалилось с прежней силой. Он должен был сказать Диане «прощай».

Когда дверь за ними закрылась, Сара повернулась и прижалась к нему, обхватив руками за шею. Роум легонько поцеловал ее, ненавидя себя за скованность, и осторожно освободился из объятий девушки.

— Дай мне оглядеться, — уклонился он. — Я не был здесь с тех пор, как ты перевезла мебель. Выглядит просто отлично!

Роум шел впереди, оглядывая квартиру, и смущенная Сара плелась следом. Немного поколебавшись, она наклонилась и скинула туфли — чувствуя себя увереннее босиком, чем, ковыляя на трехдюймовых каблуках. Роум похвалил ее вкус и удачную обстановку и замолчал, словно не мог подобрать слов. Наконец решившись, он подошел к Саре и, поддерживая за талию, подвел к двери ее комнаты. Его распирали противоречивые чувства: он сам собирался отказать ей сегодня, но то, что он не мог зайти в ее спальню без приглашения, заставляло его закипать от гнева. Роум открыл дверь, включил свет и замер на пороге.

— Мне очень жаль, — произнес он низким, взволнованным голосом, проводя рукой по волосам. — Сегодня был очень тяжелый день и я не могу… я должен побыть сегодня один. Извини, — сказал он опять, ожидая ее реакции.

Но ее не было. Сара спокойно смотрела на него снизу вверх; она казалась ниже, чем обычно, потому что была босиком. Из ее экзотических глаз, сиявших всего несколько мгновений назад, исчезло всякое выражение. Выдавив дежурное «спокойной ночи», девушка отступила, закрыв дверь раньше, чем он смог сказать что-нибудь еще, если вдруг другие слова пришли бы ему на ум. Роум остался стоять, уставившись в закрытую дверь; его широкие плечи опустились под тяжестью поражения. Болезненные воспоминания проносились в его голове несколько долгих минут. Потом он повернулся и ушел в собственную комнату и лег в постель, но не мог заснуть.

Годы, проведенные с Дианой, пролетали перед его мысленным взором. Он помнил каждую черточку на ее выразительном лице, будущее, которое они прочили своим детям, чувство гордости и благоговения, которое он почувствовал, когда впервые брал на руки новорожденных сыновей. Слезы жгли глаза, но Роум не мог плакать.

Его сыновья. Джастин и Шейн. Боль от их потери была так велика, что он старался никогда о них не вспоминать. Он все еще не мог смириться с их смертью. Дети были частью его самого, плотью от его плоти. Роум наблюдал, как они росли в животе Дианы, был рядом с ней во время родов, первым брал их на руки. Свои первые нетвердые шажочки Джастин сделал именно в его объятия. Роум помнил, как дважды за ночь вставал на ночные кормления, помнил те жадные чавкающие звуки, с которыми детские ротики сосали бутылочку. Помнил недоумение двухлетнего Джастина, когда в его мир вошел новый младенец и стал претендовать на внимание Дианы; но скоро малыш полюбил маленького Шейна, и с того времени мальчики стали неразлучны. Роум помнил их смех, их чистоту и невинность; помнил, как бесстрашно они изучали окружающий мир и с какой радостью и визгом встречали его с работы.

Похороны детей были самым тяжелым, что ему пришлось вынести в жизни. Господи, такого не должно быть. Родители не должны хоронить своих детей. С тех пор в его жизни не было ни одного солнечного дня.

Внезапно он почувствовал сильную мигрень и прижал пальцы к вискам. Ему хотелось кричать, рассказать всему миру о своей боли, но Роум привычно сжал зубы, и не издал ни звука. Вскоре эта пытка прекратилась. В изнеможении, он закрыл глаза и заснул.

В соседней комнате в своей широкой и пустой постели Сара не спала. От выпитого шампанского перед ее глазами медленно вращалась комната. Девушка лежала очень тихо, боясь пошевелиться. Ее переполняла боль такой силы, что Саре казалось — попытайся она двинуться, и рассыплется на куски.

Она должна была знать, должна была понять, как подействует на Роума церемония. Она не осознавала всей правды, пока не увидела ад в его глазах. Вместо того, чтобы праздновать их свадьбу, он сожалел о ней, ведь Сара не была женщиной, которую он любил.

Неужели она была глупа и наивна, когда надеялась, что когда-нибудь добьется от него взаимности? Осталось ли вообще в сердце Роума место для новой любви, или вся она умерла вместе с Дианой? Сара рискнула, согласившись выйти за него замуж. Пусть он ее не любит, она согласна на все, что он сможет ей дать. Чего бы это ни стоило, она не покажет, как ей больно; не станет мучить его чувством вины. Сара будет вести себя так, словно не произошло ничего необычного, словно все пары начинают семейную жизнь в раздельных спальнях. Если принять беззаботный вид, Роум вряд ли станет копаться в ее чувствах, а, скорее всего, воспримет это с облегчением. Все, что ей нужно, это продержаться до конца выходных. Потом Роум вернется к своим делам, а она сможет всерьез заняться поисками работы. И надо хорошенько обдумать идею о собственном бизнесе.

Сара с облегчением ухватилась за эту мысль. Все, что угодно, лишь бы не думать о Роуме. По поводу него она не могла строить никаких планов, все, что остается — только ждать… и надеяться. Поэтому Сара постаралась выкинуть его из головы и думать над тем, какое дело она может открыть. Чем бы заняться, чтобы ей это и нравилось и занимало все ее время? Она мысленно перебирала все свои увлечения и несколько возможностей все-таки пришли ей в голову. Она обдумывала эти идеи снова и снова, пока, наконец, ее не сморил сон.

Сара не могла долго спать во все еще непривычной обстановке и проснулась рано. Будильник показывал шесть-тридцать. Она поднялась, приняла душ и снова натянула ночную рубашку. Ей совсем не хотелось одеваться, но было прохладно, и девушка натянула халат. Стояла ранняя осень, и вчера днем было так жарко, что в машине работал кондиционер. Как известно, погода в Техасе непредсказуема, и ночью определенно резко похолодало. Сара подошла к термостату и переключила его на обогрев. От успокаивающего потрескивания очага в квартире сразу стало уютно.