Правый поворот запрещён - Григорий Глазов

- Александр Павлович! - позвал он.

- Иду! - откликнулся Кубраков. - Ну, что там? - спросил, входя.

- Александр Павлович, кто это? - Скорик вынул из кармана фотографию.

- Где вы нашли? - удивился Кубраков. - Это Олег, бывший муж сестры, он всматривался в снимок. - Здесь он еще молодой. Этому фото, наверное, лет десять.

- С ним можно повидаться?

- С ним? - как-то задумчиво спросил Кубраков. - Н-е-е-т, - покачал он головой.

- Он в другом городе?

- А ведь какая-то чертовщина, - Кубраков словно отвечал своим мыслям. - Олег утонул шесть лет назад, купался в Иссык-Куле. Понимаете у-то-нул... как Лена, - он уставился в глаза Скорику, словно ожидая какого-то объяснения.

- Мистика, - наконец произнес Скорик.

- Вам еще долго... тут? - спросил Кубраков. - Мне пора ехать.

- Я видел там, - он указал на дверь в комнату Кубраковой, автоответчик. В прошлый раз я его не заметил.

- На время похорон и поминок мама его убрала в тумбочку.

- Он мне понадобится на какое-то время. И еще календарь со стола Елены Павловны.

- Берите.

- Нужны понятые.

- Мой шофер и солдат годятся?

- Вполне...

Из квартиры они вышли вместе.

- Куда вас подбросить?

- Если можно, в НИИ, - вдруг решил Скорик.

- К Яловскому едете?

- Да...

Чем еще могу быть полезен? - Яловский снял очки и пригладил ладонями волосы на висках.

- Да как вам сказать, - Скорик видел нерасположенность Яловского. Может и зря беспокою. В нашем деле бывает. Такая работа, - эти общие фразы коробили Скорика, произносить их приходилось не раз даже в беседах с теми, кто, казалось, должен все понимать и не ожидать от него этих банальностей, унижавших и собеседников и его. - Грязная наша работа, Альберт Андреевич, - словно озлившись, жестко сказал Скорик.

- Хоть овеяна тайнами, а романтики нет? - иронично спросил Яловский.

- Вы посиневший труп Кубраковой видели? - как бы осекая его, грубовато произнес Скорик. - Ладно. Не буду отнимать ваше время разговорами о том, где романтика, а где, так сказать, проза жизни. Накануне вашего с Кубраковой отъезда в Германию ночью вы звонили ей. Елены Павловны не оказалось дома.

- Она уходила в институт, - удивившись его осведомленности сказал Яловский.

- Вы не знаете, в связи с чем?

- Она сказала, что необходимо было.

- А вообще в такую пору случалось ей приходить сюда?

- Нет, вряд ли. Тут, видимо, была крайняя нужда.

- Кто мог ее видеть здесь тогда?

- Около часу ночи? Никто, кроме вахтера.

- И что, любой сотрудник может так ночью войти в здание?

- Нет, у нас это жестко регламентировано. Кроме меня, Елены Павловны и моего зама по общим вопросам вахтер никому не откроет.

- Вахтер постоянный, вернее, один и тот же?

- Да. Ночной. Каждый день с шести вечера до половины девятого утра. Взять еще одного, чтобы они чередовались, у нас нет денег.

- Альберт Андреевич, а конфликтные вопросы между Кубраковой и Назаркевичем решала только она?

- Наоборот. С какого-то времени она передавала мне все, как третейскому судье. Просила Назаркевича излагать письменно и решать сама не хотела, чтобы не давать повода обвинять ее в предвзятости.

- То есть, если отказ, пусть исходит от вас, а не от нее. Так?

- Совершенно верно.

- Вас это устраивало?

- А что поделать? Не давать же их отношениям разгореться до пожара.

- Чем Кубракова была занята последнее время?

- Она закончила очень интересную работу над поликаувилем.

- Что это такое, если не секрет?

- Универсальный лак. Аналогов в мире не имеет.

- Поездка в Германию была связана с этим?

- Да. Немцы проявили большой интерес.

- Хотели лицензию?

- Да. Но Елена Павловна воспротивилась. Она не любит торговать идеями. Предпочитает реализовывать их здесь, в стране.

- А вы?

- Я смотрю на это несколько иначе: надо считаться с нашими технологическими возможностями. Я ведь мыслю, как реалист-администратор. Одно дело изготовить ведро какого-то продукта экспериментально, в условиях лаборатории, другое - наладить его промышленное производство.

- Разве Кубракова этого не понимала?

- Понимать-то понимала, - сказал Яловский как-то задумчиво и посмотрел в окно.

- Что ж, Альберт Андреевич, у меня все. Пока все, - добавил Скорик.

- Желаю успеха, - Яловский не прореагировал на слово "пока".

Не обмениваясь рукопожатием, они попрощались...

Внизу в вестибюле за стеклянной перегородкой сидел вахтер. Это был тот пожилой человек со странным загаром, которого Скорик видел мельком дважды: впервые давно в кабинете помпрокурора, а второй раз недавно в приемной Кубраковой, когда тот принес ключи. "Сердюк Анатолий Филиппович", - вспомнил Скорик.

- Здравствуйте, Анатолий Филиппович, - поздоровался Скорик.

Вахтер поднял голову, кивнул. В руках он держал маленькую отвертку. На столе перед ним лежали какие-то детали то ли небольшого трансформатора, то ли реле - сердечник, обмотка, конденсаторы разных номиналов.

- Моя фамилия Скорик, я из прокуратуры... Трудитесь, смотрю. Вы электротехник?

- И электротехник, и шофер, и слесарь, и лесоруб... А это, - он указал на стол, - хобби, что ли. Делать-то нечего по ночам, вот и копаюсь.

- А по образованию?

- Учитель, - в глазах его промелькнула насмешка.

- Анатолий Филиппович, недели три назад перед отъездом в Германию Елена Павловна ночью приходила в институт. Входную дверь ей открывали вы?

- Нет, она своими ключами, - сказал вахтер, скользя глазами по лицу Скорика, словно изучая.

- Она долго пробыла в лаборатории?

- Не знаю. Она пришла, когда я был наверху, делал обход, увидел ее, когда уже уходила.

- Вас не удивило ее ночное появление?

- Она хозяйка, чего ж мне удивляться.

- Разговаривали с нею о чем-нибудь?

- О чем говорить? Пожелала спокойной ночи и ушла.

- А вы не заметили ничего необычного в ту ночь?

Ответил вахтер не сразу, но может на такой вопрос и полагалось прежде чем отвечать, сперва подумать, вспомнить?

- Все было, как обычно, - наконец произнес вахтер.

- Она ничего не уносила с собой?

- Не заметил.

- Что ж, спасибо, Анатолий Филиппович. До свидания.

21

Щербы не было - ушел к председателю областного суда по какимто делам. В четверть десятого утра сидели в кабинете криминалистики у Войцеховского вдвоем. Дважды прокрутили кассету автоответчика с гневным монологом Назаркевича, заканчивавшимся чуть ли не угрозой: "...вы еще об этом пожалеете". Затем Скорик пересказал свой разговор с Яловским и вахтером.

- Придраться не к чему, зацепиться не за что. Ни у Яловского, ни у вахтера. Вата. Ночной визит Кубраковой в институт можно объяснить чем угодно, самым невинным поводом, - сказал Скорик. - Все, что они говорили, может быть стопроцентной правдой, но в такой же степени и ложью, весь вопрос - зачем? Но ответить мы не в состоянии...

Скорик говорил, а Войцеховский, откинувшись в кресле слушал, но взгляд его как бы кружил по лицу собеседника по каким-то непонятным орбитам.

- На бумагах Назаркевича, которые Джума нашел в "бардачке" машины, есть пальцы Кубраковой, - вдруг сказал Войцеховский.

- Она могла читать эту докладную и три, и четыре недели назад, когда угодно, - сказал Скорик.

- Нет. Бумага датирована 13-м июня. Это воскресенье. А во вторник рано утром Назаркевич уже вез Кубракову в Богдановск. И зачем деловую бумагу он держал в "бардачке"?

В это время загудел дверной звонок, Войцеховский нажал кнопку. Через минуту вошел Агрба.

- Ну что, витязи? - Агрба плюхнулся в кресло.

- Осторожней, Джума, кресло казенное, рассчитано на более деликатную задницу, - подмигнул Войцеховский. - Что скажешь?

- Ни аптеки, ни парфюмеры тубов с названием "Метах" никогда не получали и не слышали о таких.

- Правильно, Джума. Но твоя информация и запоздавшая, и бесполезная. - Войцеховский открыл ящик письменного стола, извлек толстый альбом. Вчера, Витя, - обратился Войцеховский к Скорику, - мы с тобой встретились в конторе, где работает твоя Катерина. Ты возвращался сытый и ублаженный, как кот, а я, сирый и голодный, шел туда заниматься делом. Я вспомнил, что у них есть этот самодельный гроссбух, - он постучал пальцем по переплету. - Здесь среди прочего наклеены вырезки из разных заграничных проспектов и журнальчиков - рекламные картинки баллончиков специфического назначения. Так вот в этом кустарном каталоге баллончиков со слезоточивым и иными газами обнаружился и наш - "Метах". Полюбуйтесь, - он открыл в нужном месте альбом.

Аккуратно вырезанный из какого-то рекламного изделия, сфотографированный почти в натуральную величину, прекрасно полиграфически исполненный, красным глянцем сиял баллончик с белым колпачком. Крупными буквами его опоясывала надпись "Метах". Под снимком на немецком, английском и французском языках было напечатано пояснение и инструкция, как пользоваться этим газом в целях защиты, учитывая содержащийся в нем удушающий компонент.