Грядущая раса - Эдвард Бульвер-Литтон

После этого я сделалъ попытку опять навести разговоръ на предметъ, столь близкiй моему сердцу: - какъ мне избавиться отъ преследованiй Зи. Но хозяинъ мой вежливо уклонился отъ этой темы и пригласилъ меня следовать за нимъ въ воздушную лодку. На обратномъ пути насъ встретила Зи; невидя меня дома, по возвращенiи изъ коллегiи ученыхъ, она полетела въ поиски за нами.

Когда она увидала меня, ея величавое лицо осветилось улыбкою и, держась на своихъ распростертыхъ крыльяхъ, рядомъ съ нашею лодкою, она сказала съ упрекомъ Афъ-Лину: - "Отецъ, какъ ты могъ рисковать жизнью своего гостя, въ такомъ непревычномъ для него положенiи? Одного неосторожнаго движенiя было-бы для него достаточно, чтобы упасть; и, увы! у него нетъ нашихъ крыльевъ. Упасть отсюда для него - верная смерть. - Милый мой!" продолжала она обращаясь съ нежностью ко мне, "неужели ты не подумалъ обо мне, рискуя столь дорогой для меня жизнью? Обещай мне никогда не пускаться въ такiя поездки безъ меня. Какъ ты напугалъ меня!"

Я бросилъ тревожный взглядъ на Афъ-Лина, въ надежде, что онъ покрайней мере дастъ строгiй выговоръ своей дочери за такiя несдержанныя выраженiя, которыя у насъ на земле считались-бы положительно неприличными въ устахъ девицы, иначе какъ въ обращенiи къ своему жениху.

Но Афъ-Лину видимо и въ голову не приходило ничего подобнаго. - Такъ твердо установлены права женщины въ этой стране и особенно - право перваго любовнаго объясненiя. Онъ правду говорилъ, что обычай у нихъ составляетъ все.

Афъ-Линъ только сказалъ спокойнымъ тономъ: - "Зи, никакая опасность не угрожала Тишу; и, мне кажется, онъ самъ съумеетъ поберечь себя".

"Я желаю, чтобы онъ предоставилъ эту заботу мне. О жизнь моя! Только при мысли о твоей опасности, я почувствовала впервые, - какъ я люблю тебя!"

Врядъ-ли кому приходилось испытать такое неловкое положенiе! Эти слова были произнесены Зи громко, такъ что ихъ слышалъ ея отецъ и ребенокъ, правившiй рулемъ. Я покраснелъ отъ стыда за нее и не могъ удержаться отъ сердитаго ответа: - "3и, ты смеешься надо мною, гостемъ твоего отца, что недостойно тебя, если-же слова твои серьезны, то крайне неприлично для молодой Гай обращаться въ такихъ выраженiяхъ, даже къ Ану ея племени, если ея родители не дали согласiя на ихъ бракъ. Еще хуже того, если они обращены къ Тишу, который не смелъ-бы подумать о твоей любви и который не можетъ питать къ тебе иныхъ чувствъ, кроме почтенiя и трепета".

Афъ-Линъ одобрительно кивнулъ мне головой, но не произнесъ ни одного слова.

"Какъ ты жестокъ!" воскликнула Зи громкимъ голосомъ. "Разве можно сдержать порывъ истинной любви? Разве незамужняя Гай скрываетъ когда нибудь чувство, которое только возвышаетъ ее? Какая непонятная страна - твоя родина!"

Тутъ Афъ-Линъ сказалъ съ большою мягкостью: - "Между Тишами права вашего пола еще не признаны всеми, и во всякомъ случае, моему гостю будетъ удобнее продолжать этотъ разговоръ безъ присутствiя другихъ лицъ".

На это замечанiе Зи ничего не ответила и, бросивъ на меня нежный, укоризненный взглядъ, полетела по направленiю къ дому.

"Я надеялся", сказалъ я съ горечью, "что мой хозяинъ пособитъ мне выйти изъ той опасности, которой меня подвергаетъ его собственная дочь".

"Я сделалъ все что могъ. Всякое противоречiе Гай въ ея любви только усиливаетъ ея настойчивость. Въ этихъ делахъ оне не допускаютъ никакого вмешательства".

XXIII.

По выходе изъ воздушной лодки, Афъ-Лина встретилъ ребенокъ, который передалъ ему приглашенiе присутствовать при погребенiи родственника, покинувшаго этотъ подземный мiръ.

Я еще пи разу не виделъ погребенiя, или кладбища у этого народа и, кроме того, былъ радъ случаю отдалить свиданiе съ Зи, поэтому я просилъ позволенiя Афъ-Лина - сопрождать его на похороны его родственника, если только присутствiе чужестранца, при подобной священной церемонiи, не было противно ихъ обычаямъ.

"Переселенiе Ана въ лучшiй мiръ", отвечалъ мой хозяинъ, "особенно, если онъ прожилъ такъ долго въ этомъ -, какъ мой родственникъ, - представляется скорее тихимъ радостнымъ торжествомъ, чемъ священною церемонiей; а потому ты можешь сопутствовать мне, если желаешь".

Следуя за ребенкомъ, мы скоро вошли въ одинъ изъ домовъ на главной улице; насъ провели въ большую комнату нижняго этажа, где на кровати, окруженное родными, лежало тело умершаго. Это былъ старикъ, прожившiй, какъ мне говорили, более 130 летъ. Судя по спокойной улыбке на его лице, онъ умеръ безъ всякихъ страданiй. Старшiй сынъ, бывшiй теперь главою семейства и имевшiй бодрый видъ человека средняго возраста, хотя ому было за семьдесятъ летъ, - подошелъ къ Афъ-Лину и сказалъ съ радостнымъ выраженiемъ въ лице: "за день до своей смерти, отецъ мой виделъ во сне свою покойную Гай, его сердце было полно стремленiя - скорее соединится съ нею и возродится къ новой жизни, озаренной улыбкою Всеблагого".

Пока они разговаривали, я обратилъ вниманiе на какой то темный, повидимому металлическiй предметъ, въ дальнемъ конце комнаты. Онъ былъ около двадцати футъ въ длину, узкiй и плотно закрытый со всехъ сторонъ, кроме двухъ круглыхъ отверзтiй въ крыше, чрезъ которыя просвечивало красное пламя. Изъ внутренности его распространялся запахъ ароматическаго куренiя; и пока я ломалъ голову о назначенiи этого таинственнаго прибора, въ городе раздался мелодическiй бой механизмовъ, обозначавшихъ время дня; когда они затихли, въ комнате и за пределами ея полились мягкiе звуки какого то торжественнаго радостнаго хорала, съ которымъ слились и голоса присутствующихъ. Слова ихъ гимна отличались своею простотой. Они не выражали горести, или прощанiя, но скорее приветствовали тотъ новый мiръ, въ который перешелъ умершiй. На ихъ языке самый погребальный гимнъ называется:-"песнь рожденiя". После того тело, обвитое длиннымъ покровомъ, было бережно поднято шестью изъ ближайшихъ родственниковъ, и они понесли его къ описанному мною темному предмету. Я подо-шелъ ближе, что-бы следить за происходившимъ. Находившаяся въ конце, его откидная дверь открылась и тело было осторожно положено во внутрь; дверь опять закрылась; кто-то прикоснулся къ пружине, находившейся сбоку; послышался какой то тихiй шипящiй звукъ и чрезъ мгновенье, въ открывшуюся крышку съ другого конца, высыпалась не более горсти пепла, упавшаго въ заранее подставленную патеру {Patera - чаша, употребляемая для храненiя пепла труповъ умершихъ, предаваемыхъ сожженiю. (Прим. перев.).}. Старшiй сынъ поднялъ ее и произнесъ, обычныя въ такихъ случаяхъ, слова: "преклонитесь предъ величiемъ Творца! Онъ далъ форму, жизнь и душу этой кучке пепла. Онъ возродитъ къ новой жизни покинувшаго насъ, съ которымъ мы скоро увидимся".

Каждый изъ присутствующихъ склонилъ голову и приложилъ руку къ сердцу. После того маленькая девочка открыла дверь въ стене, и я увиделъ нишу съ полками, на которыхъ уже стояло множество такихъ патеръ, но снабженныхъ крышками. Съ такою же крышкою въ рукахъ теперь подошла Гай и плотно накрыла ею маленькую вазу. На крышке было вырезано имя умершаго и следующiя слова: "данъ намъ" (следовало время рожденiя). "Отозванъ отъ насъ" (и время смерти).

Дверь въ стене закрылась, и все было кончено.

ХХIV.

"И это", сказалъ я, пораженный виденной мною сценой, - "ваша обычная форма погребенiя?"

"Наша неизменная форма", отвечалъ Афъ-Линъ"...

На меня действуетъ успокоительно самая мысль, что воспоминанiе о близкомъ мне существе сохраняется въ пределахъ моего дома. Мы какъ бы чувствуемъ, что жизнь его продолжается, хотя и въ невидимой форме. Но наше чувство въ этомъ случае, какъ и во всемъ прочемъ, создается привычкой. Ни одинъ разумный Анъ, какъ и ни одно разумное общество, - не решится на перемену укоренившагося обычая, не обсудивъ ранее все его последствiя и не убедившись въ необходимости такой перемены. Только при подобныхъ условiяхъ, такой перемене не грозитъ опасность - превратиться въ легкомысленную переменчивость, и разъ сделанная, - она уже стоитъ потомъ твердо".

Когда мы возвратились, Афъ-Линъ позвалъ некоторыхъ изъ находящихся у него въ доме детей и разослалъ ихъ между своими родными и друзьями, съ приглашенiемъ на праздникъ, устраиваемый въ его доме, во время вольныхъ часовъ дня, по случаю отозванiя Всеблагимъ его родственника. Это было самое многолюдное и оживленное собранiе изъ виденныхъ мною, во время моего пребыванiя между Ана, и оно затянулось до позднихъ часовъ времени отдыха.

Пиръ былъ устроенъ въ громадной зале, служившей только для подобныхъ торжествъ. Обстановка его разнилась отъ нашихъ банкетовъ и скорее походила на роскошныя пиршества временъ Римской имперiи. Гости сидели не за однимъ общимъ столомъ, но отдельными группами за небольшими столами, по восьми за каждымъ. Здесь считается, что при большемъ числе собеседниковъ ослабеваетъ разговоръ и пропадаетъ оживленiе. Хотя Ана никогда громко не смеются, какъ я уже заметилъ, но шумъ веселыхъ голосовъ, за разными столами, доказывалъ оживленiе гостей. Такъ какъ они не употребляютъ опьяняющихъ напитковъ и весьма умеренны (хотя и крайне изысканны) въ пище , то самый пиръ не былъ продолжителенъ. Столы исчезли сами собою и за темъ следовала музыка для любителей; многiе однако покинули залу: - некоторые изъ молодежи поднялись на своихъ крыльяхъ (крыши здесь не было) и съ свойственнымъ имъ весельемъ предались своимъ грацiознымъ воздушнымъ танцамъ; другiе разбрелись по разнымъ комнатамъ, разсматривая собранныя въ нихъ редкости, или занялись разными играми; любимою ихъ - была довольно сложная игра, похожая на шахматы, въ которой принимало участiе восемь человекъ. Я ходилъ между толпою; но мне не удавалось вступитъ въ разговоръ, потому что все время меня не покидали тотъ или другой изъ сыновей моего хозяина, которымъ было поручено наблюдать, что бы меня не безпокоили излишними вопросами. Но гости вообще мало обращали на меня вниманiя, они уже пригляделись ко мне на улицахъ и наружность моя перестала привлекать всеобщее любопытство.