Иноземец - Кэролайн Черри

— Банитчи, кто-то хочет моей смерти?

— Выглядит именно так, разве нет? Я лично сомневаюсь, что это была любовница.

— Вы знаете что-то такое, что мне не известно?

— Сколько угодно. Что вас интересует?

— Моя жизнь.

— Не забывайте о проволоке. Садовая сторона будет включаться тоже ключом. Я передвину вашу кровать, чтобы не стояла напротив двери.

— Сейчас лето. Жарко.

— Все мы испытываем какие-нибудь неудобства.

— Я хочу, чтобы мне объяснили, что происходит!

— Не надо было отвергать дам. Некоторые воспринимают это с большой обидой.

— Вы несерьезны.

Да, Банитчи говорил несерьезно. Банитчи просто очередной раз уклонился от ответа. Банитчи, черт его подери, точно что-то знает. Брен стоял и злился, а Банитчи бодрым шагом отправился превращать его комнату в смертельную ловушку: устанавливать защитные маты перед дверьми и смертоносные проволоки, которые замкнут цепь, если глупый землянин забудет про все на свете и спросонья кинется захлопывать садовую дверь, когда вдруг начнется дождь.

Ночные события его напугали. А сейчас он просто бесился, кипел от злости, потому что ему исковеркали жизнь и жилище, лишают возможности свободно уходить в город и возвращаться — нетрудно догадаться, что его ждет: охрана, ограничения, запреты, угрозы… без всякой, черт побери, причины, кроме какого-то психопата, который, наверное, просто не любит земных людей — один Бог знает почему. Другого объяснения он не находил.

Брен опустился на ступеньку, где по своему рангу имеет право сидеть пайдхи-айчжи, и начал слушать последнюю частную аудиенцию перед началом официальной аудиенции — может, что-то из услышанного даст какую-нибудь ниточку, по крайней мере, подскажет, нет ли более важных, политических причин для беспокойства, но, судя по тому, что Банитчи, кажется, утаивает от него какую-то информацию, да и Табини молчит — сам, вероятно, что-то знает, но не хочет говорить — похоже, действительно все сводится к неизвестному атеви-одиночке с личными причинами для недовольства.

Никакой лицензированный убийца не стал бы связываться с заказом на устранение землянина, присутствие которого при дворе айчжи было важным элементом, предусмотренным Договором, — пусть без права носить оружие, но тем не менее официального придворного, приближенного и лично близкого к айчжи Западной Ассоциации. Никакой профессионал в здравом уме не принял бы такого заказа.

А тогда остается какой-то случайный идиот, напавший на пайдхи, наверное, как на символ, или же безумец, обозлившийся из-за внедрения в жизнь атеви земной техники… либо по какой-то другой, столь же далекой от понимания причине — кто знает? Кому по силам выследить такого?

Утешает только, что если покушение совершил не лицензированный убийца, то сделал это сам псих — или нанятый психом любитель, который не сумел получить лицензию, — такой может скосить невинного прохожего по ошибке, чем, собственно, и опасен.

Но Банитчи, в отличие от большинства телохранителей айчжи, имеет лицензию. С ним так просто не потягаешься. И с Чжейго тоже. Ночная гроза оказалась для посетителя чистой находкой — то ли он сознательно рассчитал, что дождь смоет все следы на гравии и цементе садовых дорожек, то ли просто повезло; дуракам, как известно, везет.

Но теперь везение убийцы кончилось. Его ищет Банитчи. И если посетитель — Брен считал, что фигура была мужская, — оставил след ноги на клумбе или отпечаток пальца где-нибудь, то дело его плохо.

Во-первых, он не решится пойти к легально практикующему врачу. А врач ему понадобится, ведь на террасе была кровь. Брен надеялся, что подпортил удовольствие от жизни этому убийце, который явно не ожидал такого приема. А больше всего он надеялся, что теперь, когда за дело взялся Банитчи, жизнь перестанет доставлять удовольствие тому, кто нанял убийцу, если такой наниматель существует… может, до такой степени перестанет, что он разорвет контракт…

Но тут отворились двери. Стражи и церемониймейстеры впустили в зал толпу, и секретарь принял из рук гофмаршала гору обвешанных ленточками и печатями петиций, аффидевитов[7] и заявлений.

В отношениях между атеви и людьми были некоторые странные тонкости. Нельзя же осуждать атеви за приверженность к традиционным процедурам, таким неудобным и неуклюжим, как эти горы свитков… и, в конце концов, у них действительно есть записи в компьютерах. Их вводят секретари в фойе.

Но попробуй попросить атеви использовать гражданские номера или номера дел! Сначала убеди их, что личные номера, которые присвоил им компьютер, достаточно благоприятны и сочетаются со всей их прочей нумерологией[8]. Убеди их, что изменение этих номеров вызывает хаос и потерю записей потому что если дела оборачиваются плохо, атева сваливает вину на свой неудачный номер и требует его немедленного изменения.

Придумать коды для провинций, просто чтобы облегчить компьютерный поиск? А благоприятны ли эти числа, или же это злонамеренная попытка двора шечиданского айчжи принизить значение провинций и ограничить их власть?

Дальше, конечно, появились ужасные слухи, что печатание имен все равно создает номера в компьютере, числа нечестные и несомненно злонамеренные, что явно свидетельствует о сговоре айчжи с людьми из космоса, которые принесли на эту землю коварные устройства.

Конечно, не все, что люди принесли на эту землю, подвергалось анафеме. Телевидение стало просто неистребимой привычкой. Полеты на самолетах становились все более важным удобством; правда, провинциалы с боязливой решимостью летали по принципу «посмотри разок и держись подальше», хотя после нашумевшей катастрофы у моста Уэйнати айчжи издал указ о неукоснительном представлении полетных планов.

Слава всем богам атеви, что Табини-айчжи совершенно нерелигиозный человек…

На каждое дело, представляемое вниманию айчжи, отводилось время, отмеряемое одним переворотом песочных часов, — за это время проситель должен был кратко изложить суть своей просьбы. В основном это были дела деревенские, некоторые касались торговли, несколько петиций затрагивали проекты общественных работ — шоссе и дамбы, мосты и гавани — третьи относились к правам на охоту и рыболовство, которые принадлежали Ассоциациям, объединенным влиянием айчжи. Выдвижение проектов, конкретные детали ассигнований и финансирования относились к ведению двух палат законодательного собрания — хасдравада и ташрида; такие законопроекты сам айчжи не мог выдвигать, он их лишь одобрял или отклонял. Но при всем при том — поверить невозможно! — все равно требовалась личная печать айчжи и его личное заслушивание.