Бирит-нарим - Влада Медведникова

Но разве это не Эреду? Город, воспетый в песнях и прославленный в гимнах?

Лабарту стоял, облокотившись о борт, и в удивлении смотрел на берег.

Син-Намму выкрикнул имена, и шестеро гребцов спрыгнули в воду. Едва они выбрались на землю, тут же, опережая других, к ним устремился человек в длинных темных одеждах. Он поднял взгляд, широко улыбнулся и поклонился стоящим на палубе корабля. Затем проронил несколько слов, и гребцы последовали за ним к селению.

— Тебе нет нужды сходить на берег, — сказал Син-Намму, глядя им вслед. — Мы возьмем здесь чистую воду и свежее пиво и тотчас отправимся в путь. И дальше поплывем вдоль безлюдных берегов, но тем радостнее будет ступить на благословенную землю.

Лабарту лишь кивнул, надеясь, что чувства не отразились на лице. Что ж, должно быть Татану не покидал корабль в Эреду, а, значит, не должен и я… А так хотелось прыгнуть за борт — пусть одежда промокнет, льняная рубаха прилипнет к телу, а синий шерстяной пояс потемнеет, станет почти черным. А потом выйти на землю, в город, почитавшийся некогда наравне с Ниппуром… Не торопясь, идти по его улицам и чувствовать, как капает с длинных волос вода, и солнце сушит мокрую кожу.

То море было холодным и соленым, а это?..

Я еще узнаю, каково здешнее море.

— Неужели это Эреду? — спросил Лабарту. — Я знаю, город был разрушен войной и потопом, но все же…

— Не туда смотришь. — Син-Намму вскинул руку и указал вперед. — Вот Эреду.

Глаза экимму зорче человеческих, и Лабарту подивился, почему не взглянул туда сразу. Должно быть, смотрел на людей и на волны прибоя и забыл про небо.

Вдалеке возвышался холм, а на нем, среди пальм, виднелись руины. Быть может, совсем недавно еще жили там люди — двести, триста лет назад, — а, может, давным-давно покинули свои дома, оставили их ветру и солнцу.

— Корабли подходили прямо к городским стенам, — продолжал Син-Намму. — Но море отступило, и мудрые люди говорят, что оно продолжает отступать. Наверное, поэтому люди и не отстроили новый город. Что толку возводить гавань, если сыновьям твоим и внукам придется строить новую? Потому люди и ушли, видишь, лишь немногие остались…

На берегу раздался крик, и Син-Намму замолк, не договорив.

— На Дильмун! Возьмите меня на Дильмун! Смерть, черные волны! Черные волны!..

Толпа расступилась, и на берег, торопливо ковыляя, выбралась старуха.

Она подслеповато щурилась на солнце и протягивала к кораблям дрожащую руку. Седые волосы выбились из-под поношенного темного покрывала, запястья охватывали тусклые браслеты.

— Заберите меня с собой! — выкрикнула она вновь, и голос сорвался на хриплый кашель.

Кто-то из толпы окликнул ее, позвал, пытаясь успокоить, но старуха даже не обернулась.

Лабарту, склонил голову набок, разглядывая ее. Сгорбленная и лицо все в морщинах, но даже сквозь запах моря и раскаленного песка, он чувствовал — у старухи чистая кровь, не тронутая болезнью. Но кто эта женщина? Амулет на груди и колокольчики по краям одежды — должно быть, жрица. Но храмов здесь нет, чья же она?..

Не все ли равно, какому богу она служит? Что тебе до богов?

— Я говорила людям, но они не слушают меня! — Старуха сделала еще несколько шагов и теперь стояла у самой кромки моря, волны разбивались о ее босые ноги. — Тем, кто останется, не уплывет, не будет пощады! Черный потоп захлестнет страну!

— Совсем ты из ума выжила! — крикнули из толпы, и другие голоса подхватили:

— До разлива еще далеко, откуда ж придет потоп?

— Звезды обещали добрый урожай и хороший год, неужто ты знаешь больше звезд?

Лабарту смотрел вниз, прикусив губу. Смех рвался наружу, веселье, смешанное с тревогой. Так вот во что превратился Эреду? Великий город, источник мудрости стал пристанищем безумных старух?

Син-Намму перевесился через борт и крикнул:

— Они правы, женщина! Тебе нечего бояться, возвращайся к своему алтарю!

Один из гребцов обернулся к корабельщику.

— Служители Энки на корабле — добрый знак, господин. Возьмите ее.

— Она служит богу моря? — спросил Адад-Бааль, до сих пор молча стоявший рядом. — Разве можно отказывать жрецам бога, которому доверил свою жизнь?

Син-Намму взглянул на него так, словно хотел ударить, но лишь сказал:

— Рабам не пристало указывать своим господам. И что ты, иноземец, можешь знать про наших богов?

— Я знаю… — начал было Адад-Бааль, но старуха вновь закричала с берега, и он замолк на полуслове.

— Раб видит истину, а ты слеп! Идет второй потоп, великие воды уже сошли с гор, и скоро черные волны захлестнут страну, черноголовые станут рыдать, проклиная свою участь, и мертвых будет больше, чем живых… Но Дильмун, Дильмун благословенный не коснутся воды потопа, и те, кто сойдут на его землю — спасены!

Толпа зашумела. Кто-то смеялся, кто-то пытался вразумить жрицу, другие же просто стояли, наблюдали, переговариваясь. Одна из женщин поставила на землю корзину и, подбежав к старухе, попыталась увести. Но та вырвалась, не переставая кричать, и Лабарту подивился — сколько же силы в этом иссохшемся теле.

Должно быть, Энки говорит сквозь нее.

От этой мысли озноб прошел по телу. Давным-давно, еще в Лагаше, Лабарту слышал о жрецах из храма на берегу моря, провидящих будущее, говорящих голосами богов.

Богам нет до нас дела, они не слушают нас, это так. Но значит ли это, что мы не можем услышать их? И, быть может, понять лучше, чем понимают их люди…

— Пусть ее поднимут на корабль, — велел Лабарту. — Если будет молча молиться — отчего бы ей не плыть с нами?

— Лалия, взгляни сам, — возразил Син-Намму. — Люди, среди которых она живет, называют ее безумной. К чему нам…

Лабарту взглянул ему в глаза и чуть приметно улыбнулся. Корабельщик замолк, растеряно глянул по сторонам, словно ища поддержки, вновь поднял взгляд на Лабарту и отступил на полшага.

Лишь краем своей силы я коснулся тебя, а ты уже не в силах стоять рядом?

Дикие звери бегут, едва почуяв экимму, овцы испуганно блеют, а собаки скулят, поджав хвосты. А человек верит лишь своим глазам и ушам, и не понимает, кто перед ним. Но если экимму позволит хоть на краткий миг заглянуть в свою душу, — есть ли тот, кто не убоится?

Лабарту улыбнулся шире, но не обнажил клыков, и сказал:

— Не спорь со мной.

Син-Намму кивнул, провел рукой по лицу, словно стирая наваждение, и выкрикнул приказ.

Оказавшись на палубе, старуха плотнее закуталась в покрывало. Да разве защитит ветхая накидка от жгучих лучей? Кто, кроме экимму, может спокойно стоять под полуденным солнцем?

Адад-Бааль подошел к жрице и низко поклонился. Та подняла взгляд. Глаза у нее были выцветшие, желто-зеленые, цвета мутной воды в каналах.

— Чего ты хочешь, мальчик? — спросила она. Голос ее был хриплым от крика.

Мальчик? Лабарту улыбнулся, склонил голову набок. Волосы упали на лицо, но он не торопился убирать их. Если Адад-Бааля она называет мальчиком, то как назовет меня?

— Кланяясь тебе, я возношу хвалу твоему богу, — ответил раб, и в его голосе звучало непритворное почтение. — Он бог моря, и корабли — в его руках. Прошу, молись за нас.

— Ты, мальчик, я вижу, нездешний. — Старуха прищурилась и покачала головой. — Господин мой, Энки, не просто хозяин вод. Он властитель МЕ, и единственный из всех богов смеет идти против судьбы. Путь, что раз начертан, может он стереть, как волны стирают рисунок на прибрежном песке. Вот каков великий Энки, знай это!

И, прежде чем Адад-Бааль успел ответить, старуха схватила его руку, развернула ладонью вверх. Мгновение стояла неподвижно, словно читала незримые письмена, а потом выпустила руку раба, и вновь покачала головой.

— Линии судьбы — как рисунок на песке, — повторила она. — Помни это, мальчик.

— Ты видела мою судьбу? — Голос Адад-Бааля был не громче, чем шелест ветра в пальмовых листьях. — Что меня ждет?

— Смерть, — ответила старуха и вновь завернулась в накидку. Словно соглашаясь, звякнули колокольчики. — Смерть.

— Всех людей ждет смерть. — Адад-Бааль отступил на шаг. — Проси своего бога за меня.

И поспешно отошел, сел на палубу, возле тюков, набитых товаром.

Лабарту взглянул на него и отвернулся.

Смерть.

Это я — его смерть.

Толпа на берегу расступилась, пропуская возвращающихся гребцов. Те шли, сгибаясь под ношей. Кувшины с водой и пивом, чтобы было, что пить по пути до Дильмуна.

Также и я… Везу с собой кровь, полуденный огонь в телах людей. Покорных и знающих свою участь. Чтобы не страдать, когда придет жажда.

Но куда как лучше во власти жажды идти по улицам города, следуя лишь за запахом чистой крови, повинуясь чутью. В темноте или при свете солнца пить кровь человека, не успевшего даже вздрогнуть от твоего появления, ощутившего лишь тень страха. Тогда кровь кажется раскаленной, пылает, и каждый глоток — радость.