Древо Жизора - Октавиан Стампас

Очнувшись, Алуэтта увидела, что участники гнусного ковена больше не пляшут вокруг вяза. Некоторые из них высоко подпрыгивали и кричали:

— Смотрите! Я лечу! Лечу!

Другие бесстыдно совокуплялись, издавая самые непотребные звуки — хрюкали, гоготали, ржали по лошадиному, блеяли и завывали. Жан теперь предавался греху с той, которая называла себя богиней Дионой, а Морригана блудила с верховным жрецом Бафомэ, на голове которого по-прежнему был надет шишак с козлиным черепом. Тошнота подступила к горлу Алуэтты, и еще через мгновенье ее вывернуло наизнанку. Она испугалась, что ее услышат, но никто не обратил внимания на рвотные звуки, раздававшиеся из кустов.

Алуэтта, боясь даже дышать, снова затаилась, глядя на жуткий апофеоз ковена.

Вдруг, вырвавшись из объятий Жана, именующая себя Дионой развратница вскочила и стала очень высоко подпрыгивать с криками:

— Лечу! Лечу! Йо эвоэ!

Прыгнув в очередной раз, она и впрямь — то ли это показалось Алуэтте, то ли правда! — полетела низко над землей в сторону как раз тех кустов, в которых скрывалась нянька из Шомона. Жан, тоже высоко подпрыгивая, устремился за ней вдогонку.

— Я хочу измять эти кусты! Йо эвоэ! — крякнула блудница и, ворвавшись в куст, застыла, удивленно глядя на Алуэтту.

— А это еще кто такая? — воскликнула она весьма грозно. — Эге, да ты шпионила тут за нами, мерзкая гадина! Жанико! Бафомэ! Андреда! Бензозия! Матильон! Морригана! Все сюда! Смотрите!

Первым здесь же в кустах оказался Жан де Жизор.

— Ах вот, кто тут! — крикнул он. — Шпионка из Шомона.

— Я не шпионка, сударь, — пролепетала Алуэтта. — Я нечаянно тут оказалась. Я знать не знала, чем вы тут изволите заниматься. Но как же вам не стыдно, господин де Жизор!

— Хватайте ее! — закричал Жан подбежавшим участникам ковена. — Хватайте и вяжите, вот кого мы принесем в жертву богу Фламбо.

Несчастную Алуэтту схватили, вытащили из кустов, сорвали одежды и связали ими руки и ноги.

— Жанико и Матильон, несите ее за мной следом, — распорядился Бафомэ. — Только оденьтесь сначала. Нам надо будет пройти через замок. Андреда, Диона и Морригана, сопровождайте нас. Как только совершим жертвоприношение, мы предадимся любви с вами у губ Люцифера. Одевайтесь и пошли. А остальных я прошу продолжить ковен и достойно завершить его во славу Ормуса.

Бедной Алуэтте завязали глаза и в рот в качестве кляпа напихали чьи-то чулки. Затем ее долго несли вперед, направо, вперед, снова направо, налево, вперед, по ступенькам вверх, по ступенькам вниз. Затем к рукам привязали веревку и на этой веревке спустили куда-то глубоко, в какой-то колодец. Потом спустились туда сами и снова несли ее куда-то вперед и вглубь. Наконец, ей развязали глаза и вынули изо рта кляп. Она увидела себя в огромном подземелье, освещенном светом факелов. Трое мужчин и три женщины, участвовавшие в гнусном ковене, склонились над ней и страшно взирали на нее, улыбаясь плотоядными улыбками. Она лежала рядом с каким-то круглым колодцем, черный зев которого распахивался на расстоянии вытянутой руки. Бафоме, на котором все еще был шишак с козлиным черепом, держал в руке трепыхающегося связанного петуха.

— Приступим, — сказал он и быстрым движением оторвал петуху голову. Кровью, бегущей из шеи птицы, он принялся кропить нагое тело Алуэтты, приговаривая, — Эмен гетан! Эмен гетан! Слава тебе, божество, свет принесшее! В жертву тебе приносится эта невеста. Я — это ты, я — творение твое, и все у меня твое, Взором своим, Фламбо, заметь меня, слугу твоего Бафоме. Когда-нибудь я буду таким же великим, как ты. Всему — свое, каждому месту — свой жертвенник. Эмен гетан! Эмен гетан! Йо эвоэ, Люцифер! Возьмите невесту светоносного бога и принесите ему ее в жертву. Да будет так.

Жан де Жизор и второй мужчина, по кличке Матильон, взяли Алуэтту, подняли и поднесли к краю ужасного колодца.

— Прошу вас, господин де Жизор!.. — только и успела выкрикнуть она.

Негодяи раскачали ее и кинули в бездонную скважину.

Трудно найти объяснение тому, каким образом Алуэтта смогла прошмыгнуть мимо постов, которые были расставлены Бертраном де Бланшфором вокруг Жизора накануне проведения первомайского ковена. В самом замке к тому времени не осталось никого, кроме тамплиеров, взявших на себя все дела по хозяйству. Накануне дьявольского праздника в Жизор приехали необычные гости — целая стая хорошеньких женщин, богато одетых и увешанных драгоценностями. Их сопровождали пятеро мужчин. Все они обращались друг к другу странными именами — Андреда, Бензозия, Диона, Морригана, Ноктикула, Абондия, Ольда, Эродия, Рианнона, Арианрода, Перефона, Лилита, а мужчины — Эрн, Гернуннос, Либикоко, Барабба, Дюмюэль.

— Кто эти люди? — спросил Жан у Бертрана де Бланшфора.

— Лучше тебе не знать их настоящих имен, — ответил магистр.

Потом состоялся ковен, подсмотренный бедняжкой Алуэттой, за что несчастней нянька Ригильды де Сен-Клер заплатила жизнью. Руководил мерзостным праздником сам Бертран де Бланшфор под именем: Вафомэ.

Несколько его тамплиеров принимали участий под разными причудливыми кличками, подобным той, которую получил жизорский комтур. Отныне он был не просто Жан де Жизор, а Жанико Полиссон. Озорник Жанико.

На следующий же день после ковена гости уехали из Жизора, и лишь та, которую во время шабаша называли Морриганой, осталась. Жан проснулся утром в постели и обнаружил ее рядом с собой.

— Я полюбила тебя, милый Жанико, — сказала она, ласкаясь щекой о его грудь. — Я хочу, чтобы ты взял меня в жены.

«Значит, так тому и быть», — подумал Жан, целуя нежные сосцы Морриганы и воспламеняясь свежим желанием.

Ему было хорошо с ней, лучше чем с Алуэттой, хотя и она не очень-то была похожа на женщину его мечты, Жанну.

— Сколько лет тебе, Морригана, и как твое настоящее имя? — спрашивал он ее, отдыхая после очередного порыва любовного ветра.

— Лет? — улыбалась она. — Может, сто, а может, тысяча. Люди говорят, что мне еще только двадцать. А зовут меня Морригана, и это и есть мое настоящее имя.

Но вскоре выяснилось, что у Морриганы есть-таки настоящее имя, и зовут ее Бернардетта де Бланшфор. Она оказалась родной дочерью магистра Бертрана и было ей двадцать лет от роду. Жан сам не мог понять, что с ним происходит, заклятая ведьма околдовала его — стоило ему разлучиться с Бернардеттой хотя бы на час, как он начинал тосковать по ней. Свадьбу сыграли в начале августа. Обряд венчания проходил в церкви, где некогда служил отец Бартоломе, скончавшийся от грудной жабы два года назад. Теперь здесь совершали церковные обряды три тамплиера — Филипп де Перпиньян, Андре де Лаксале и Анри де Равенкрупп. Накануне свадьбы под вязом прошел еще один ковен в честь праздника сбора урожая, который у древних кельтов назывался Лугнассар. Михайлов день также был отмечен ковеном, и хотя Озорник Жанико охотно участвовал в этих радениях, его коробило, когда он видел, как его законная жена Бернардетта, вновь превратившись в Морригану, отдается какому-нибудь Дюмюэлю или Либикоко. В день Всех Святых в Жизоре снова был ковен в честь древнего кельтского праздника Аллуэна, и во время радений Барнардетта согрешила с собственным отцом. Этого Жан уже не мог стерпеть, и когда гости разъехались, решил, что пора положить конец такой жизни. Но как это сделать, он пока не знал. Случай распорядился так, чтобы желание жизорского комтура исполнилось.

Это произошло на Святки в том году, когда Жану де Жизору должно было исполниться восемнадцать лет. Стоял студеный зимний вечер. Жан возвращался домой, из Шомона, куда ездил навестить мать и сестру, и в том месте, где к шомонской дороге подходит дорога на Париж, ему повстречалась группа всадников во главе с человеком, выдающим себя за Андре де Монбара. Три года Жан ждал их, и вот они решили наведаться в Жизор с каким-то известием.

— Должен вас огорчить, мессир, — сказал Жан, когда он и магистр Андре обменялись приветствиями. — Жизор захвачен негодяями Бертрана де Бланшфора. Они бесчинствуют в замке и устраивают дьявольские радения около старинного вяза. Я бы хотел, чтобы ваши люди избавили меня от непрошеных гостей. Сейчас как раз подходящий момент. Их в Жизоре всего семеро, не считая мелкой прислуги и дочери де Бланшфора, колдуньи Бернардетты, которая еще называет себя Морриганой. Вас шестеро, да я с вами. Я представлю вас как моих родственников из Шомона, мы нападем на них врасплох и перебьем.

— Зачем же убивать? — возразил было Андре де Монбар. — Может быть, нам удастся наставить их на путь праведный и принять в свое братство. Ведь они рыцари.

— Они поклоняются дьяволу, — перебил его Жан. — Это отпетые мерзавцы. Они на моих глазах совершали человеческие жертвоприношения, и их следует истребить, как бешеных собак. О вас они говорили часто. Они считают вас коварным самозванцем, которого надо сжечь живьем на костре, а прах развеять по ветру.