Вторая поправка. Культ оружия в США - Марат Владиславович Нигматулин

Запада и поражением попыток построения социализма в отсталых странах, — оказывается, что мобилизация масс со стороны правящего класса более не требуется (по крайней мере в прежних объемах).

Важным отличием нового исторического этапа стала яркая деполитизация масс.

Если в эпоху «Массового общества» общественные лидеры и правящие классы, элиты и контр-элиты вынуждены были для своего политического успеха постоянно привлекать к политической борьбе на своей стороне огромные массы людей, — то теперь этого отныне не требовалось. Если раньше в ответ на мобилизацию трудящихся со стороны Коминтерна правящие классы отвечали мобилизацией со стороны фашистских партий, — теперь такие мобилизации больше не были нужны ни одной из мейнстримных политических сил (а у маргинальных партий возможности для этого и не было).

Если Рузвельту и Сталину требовалось вовлекать в политическую деятельность миллионы граждан только для того, чтобы спасти свою власть и удержать от распала собственные страны, — то Рейгану и Брежневу, наоборот, нужно было как можно сильнее ограничить участие масс в политике, максимально деполитизировать общество.

Массы стали мешать. Их необходимо было утихомирить.

Тем не менее, в связи с повышением образовательного уровня масс, вернуться к старой системе их полного неучастия в политике феодальной эпохи, было уже невозможно. Также хотя необходимость массовых мобилизаций упала, — она всё же не исчезла полностью. Иными словами, правящим классам и лидерам мнений по-прежнему периодически необходимо было призывать общественность к действию в свою пользу, но уже значительно реже и на более короткие сроки.

Отныне массы требовалось мобилизовывать в рамках конкретных кампаний (избирательных, пропагандистских, политтехнологических или военных). Большая их часть была весьма кратковременна. После таких кампаний массы опять становились ненужными, а их участие в политике — избыточным. Необходимо было получить возможность быстро, в сжатые сроки призывать на помощь себе пусть ограниченную по численности, но идейно заряжённую публику, — после чего так же резко, практически по щелчку, эту публику демобилизовывать и возвращать в пассивное состояние.

Во многом именно такое положение стало возможным благодаря распространению неолиберальной политики, которая вся строчилась на превращении населения в деполитизированных, атомизированных и аномичных обывателей, никак не выходящих за рамки своего повседневного существования. Лишь изредка требовалось посредством пропаганды быстро собирать их в агрессивную толпу для участия в политических кампаниях в пользу тех или иных отрядов правящего класса.

В связи с этим власти и доминирующие политические силы постепенно отказываются от традиционной идеологии, основанной на тех или иных догматах религиозного, философского или квазинаучного свойства. На место раз и навсегда утверждённых принципов идеологий XIX века приходит нечто иное.

«Железные законы бытия» XIX века не подходили для быстрой мобилизации и не способствовали столь же быстрому роспуску мобилизованных масс. Новые законы идеологии должны стать мягкими, как губка.

Отныне пропаганда работала не с цельными концепциями христианской демократии, христианского социализма, фашизма, национализма, консерватизма. Отныне она работала со «смыслами» — то есть эфемерными, фрагментарными концепциями, сиюминутными и локальными.

От обывателя отныне не требуется последовательно придерживаться «генеральной линии партии» (поскольку ни партии, ни генеральной линии нет). Не требуется от него и строить свою жизнь в соответствии с определённой идеологией (это сделало бы его крайне негибким и потому неподходящим для манипуляций).

Отныне определенные элитные группы лишь время от времени вбрасывали в общество определённые идеи — «мемы» в изначальном понимании этого слова. От населения требовалось лишь вовремя подхватывать их и транслировать, иногда осуществлять некие действия (символические или реальные).

Так, прекрасным примером такого рода манипуляции стали «Оранжевая революция» 2004 года и «Майдан Незалежности» 2013–2014 годов на Украине.

В обоих случаях политические события начались как бы искусственно, были в известной степени спровоцированы активным действием СМИ и лидеров мнений. Через популярных блогеров, через журналы и интернет-сайты в общество вбрасывались мемы: «Украина — это Европа»; «Европейский путь»; «Возвращение в общую семью европейских народов»; «Европейские ценности»; «Независимость»; «Борьба с тоталитарным прошлым».

Все эти идеологемы не составляли никакого единства: они не объясняли ни что такое «европейский путь», ни какова суть «европейских ценностей».

Это были идеи одновременно и фрагментарные, вырванные из контекста, — и при этом удивительно всеохватывающие, вплоть до того, что каждый мог увидеть в них нечто своё, близкое своему сердцу. Это, однако, делало их удивительно бессодержательными.

Под «европейскими ценностями» одни люди могли подразумевать высокий уровень жизни и социальное государство, другие — рынок и невмешательство в него со стороны властей, третья — поддержку ЛГБТК+, а кто-то — идеи «белой Европы», White Power.

Тем не менее, все эти люди, в рамках классических идеологических представлений прошлого века никак не могущие оказаться вместе, в новом веке оказались по одну сторону баррикад.

Тем не менее, нужно отметить, что люди всё же не настолько забывчивы и безынициативны, чтобы полностью забыть о вброшенных мемах после того, как их мобилизация закончится. Мемы копятся, накладываются один на другой и образуют в итоге постидеологию. Точнее, постидеологии.

При этом чем более глубокий кризис поражает неолиберальной капитализм, к чем большим проблемам ведёт безответственная политика, — тем больший размах приобретает постидеология.

* * *

В самом начале XXI века многим интеллектуалам казалось, что на фоне сапатистского восстания, появления альтерглобалистского движения, «левого поворота» в Латинской Америке и возвращения умеренных левых к власти в некоторых странах Европы — неолиберализм в самом скором времени потерпит крах, а массы вновь станут фактором политики.

По прошествии двадцати лет стало понятно, что эти надежды не оправдались.

«Боливарианская революция» показала свою ограниченность и относительную слабость, влияние США в Латинской Америке отчасти даже укрепилось. Венесуэла не смогла стать в полной мере успешным экономическим примером для других стран.

«Левый поворот» в Восточной и Центральной Европе оказался крайне умеренным и эфемерным, очень быстро сменившись жёсткой, вот уже более двадцати лет неизменной консервативной линией.

Тем не менее, кризис неолиберальной модели по всему миру на протяжении времени нарастал, а общественные проблемы никак не разрешались.

Кризис 2008 года только усугубил положение. Последовавшая за ним рецессия повлекла за собой серьёзные политические изменения в странах Первого мира. Кризис так и не был до конца преодолён, превратившись из временного катаклизма в постоянную, хроническую болезнь мировой экономики.

Не оправдались надежды и на «восстание среднего класса» — модную в начале 2000-х идею о том, что именно «средний класс» станет двигателем борьбы против неолиберального капитализма.

В реальности оказалось, что «средний класс» как раз весьма восприимчив к неолиберальной пропаганде. В 2000-х и 2010-х годах он не раз выступал в различных странах проводником неолиберальных и антисоциальных преобразований. Также именно в этой среде наибольшее влияние приобрела постидеология в различных формах.

* * *

К концу