Наша трагическая вселенная - Скарлетт Томас

На самой верхней из моих синих полок пылился корабль в бутылке. Я так до сих пор ничего с ним и не сделала. Хотела было отнести его в Морской центр и показать Роуэну, но все не решалась. По ночам я иногда представляла себе, как беру корабль и иду туда. Но не могла же я рассказать Роуэну о том, откуда этот корабль у меня взялся и почему он так важен для меня. В конце моей фантазии мы всегда целовались, и это было еще одной причиной, почему я не хотела идти в Центр. Конечно, я подумывала о том, чтобы включить все это, за исключением поцелуя, в свой роман. Может, чертов корабль и приплыл-то ко мне только из-за того, что хотел попасть в книгу? Но какую роль он может там сыграть? Я придумывала, а потом выбрасывала из текста самые разные макгаффины, в том числе секретную карту и таинственную статую, и теперь мне было стыдно о них вспоминать. Я рассказывала о макгаффинах на своих семинарах, в связи с чем, конечно же, мне не следовало использовать их в своем серьезном романе о Настоящем Мире, ведь серьезные романы должны содержать в себе только осмысленные вещи, а не какие-то там странные объекты, помогающие развитию сюжета. Макгаффин (термин введен Альфредом Хичкоком) — это предмет, который сам по себе ничего не значит, но вокруг него разворачивается действие, потому что многие персонажи хотят им завладеть. Макгаффином может быть какой-нибудь важный документ, ключ, бриллиант, статуя — да что угодно, хоть бутылка с маслом. По мнению Аристотеля, использовать первый попавшийся предмет, чтобы спровоцировать развитие повествования или облегчить узнавание, станет только ленивый автор, и тут я не могла не согласиться. Я не была ленивым автором, просто мои сюжеты ни к чему не приводили. Как-то раз я задумалась: а что если все, чем люди хотят обладать, — это лишь макгаффины? Но мысль была настолько мрачной, что я сразу отказалась от нее.

Я сняла с полки корабль в бутылке и рукавом частично смахнула с него пыль. Этим предметом никто не хотел обладать, даже я сама. Я вздохнула. На верхних полках у меня хранились разные загадочные вещи — не более загадочные, чем налоговые бланки и договоры об авторских отчислениях, тем не менее тоже очень странные. Там, например, стояла рамка с фотографией коричневой, похожей на гриб десятифунтовой банкноты, которую я обнаружила в опавшей листве одним дождливым днем лет двадцать тому назад, едва попросив у вселенной — пожалуйста-пожалуйста — послать мне немного денег — откуда угодно, как угодно, — потому что мне нужно было купить билет на поезд и добраться до Эссекса, чтобы увидеться с подругой Розой: она сообщила, что рассталась с молодым человеком. Еще там хранился клочок бумаги с телефоном Дрю. Я нашла его в пяти милях от того места, где потеряла. А вот на этот вышитый кисет я наткнулась, когда еще курила, несколько лет назад в Дэнбери-вудс, где на многие мили вокруг не было ни одного дома. Поняв, что забыла взять с собой табак, я вдруг увидела в траве кисет: табака там было предостаточно. Когда-то я планировала написать статью в один научно-популярный журнал о том, что все эти вещи, происходящие якобы «по счастливой случайности», на самом деле оказываются банальными проявлениями теории вероятности. Я не раз слышала, как кто-то находил свое обручальное кольцо где-нибудь на берегу моря в трехстах милях от того места, где потерял, или снимал трубку в звонящем телефоне-автомате и обнаруживал на другом конце провода давно потерянного родственника. Мне все эти истории не нравились, и я хотела развенчать их таинственность. Для этого я собиралась упомянуть в своей статье апофению — поиск значимых связей там, где в действительности этих связей нет. Но редактор, который дал добро на статью, уволился из журнала, так что идею пришлось забросить.

У меня было два рабочих стола. На одном сейчас стоял ноутбук, а рядом с ним — пустая подставка для документов и всевозможные приспособления для расслабления запястий и рук, которые купила мать, чтобы уберечь меня от развития туннельного синдрома.[21] Второй стол был завален нераспечатанными банковскими уведомлениями, письмами, которые приходили вместе со съедаемыми Бешей корректурами, контрактами на книги, договорами с киностудиями, загадочными русскими бумагами об авторских отчислениях, чеками на сумму вроде 5,50 и 7,95 фунта, которые были бы тут же проглочены минусом на моем счету, если я когда-нибудь вздумала бы их обналичить, письмами от Инленд Ревеню,[22] и с каждым разом они становились все менее любезными, неотсортированными бумагами «Орб букс», двумя блокнотами на пружинках, а также книгами и корректурами, что приходили в мой ящик в почтовом отделении, а потом Кристофер приносил их к нам домой. Многие вещи лежали тут потому, что каждый раз, когда меня не было дома, Кристофер обыскивал дом в поисках моих вещей и все, что ему удавалось найти, складывал на этот стол. Куда же, интересно, делась книга, на которую я должна была написать рецензию? В субботу я поднялась к себе и взялась за Келси Ньюмана сразу после того, как Кристофер пошел провожать Джоша до автобусной остановки. На дату выхода книги я, конечно же, не посмотрела. Меня ведь интересовал только срок сдачи материала, а он значился на листочке, вложенном в книгу, так что я прочла ее и написала рецензию.

Сейчас я хорошенько порылась в вещах на столе и нашла там книгу о золотом сечении. К ней прилагался пресс-релиз с датой публикации: март 2008-го. Наверняка это была та самая книга. Если бы я сама разбирала свою корреспонденцию, все было бы по-другому, но Кристофер сдавал на переработку все конверты с воздушной подушкой, которые приходили в мой ящик на почте, прежде чем я успевала на них взглянуть. Однажды я объяснила ему, почему мне не нравится, что весь этот неотсортированный хлам оказывается на моем рабочем столе, и попросила ради всего святого не открывать за меня мои письма. Кристофер отреагировал на это следующим образом: он сказал, что если я хочу все поменять, то мне самой следует быть более аккуратной и организованной, работать дома, как все нормальные писатели, заниматься исследованиями с помощью интернета, а не сидеть в библиотеке, и научиться контролировать свою собаку. Я тогда подумала, что он, пожалуй, прав, поэтому не стала ни на чем настаивать и решила не объяснять, что дома мне трудно дышать и поэтому я не могу там долго находиться. В этой своей проблеме я винила его больше, чем следовало: дом нам нашел он — достался по дешевке от друга по имени Дуги, вместе с которым они занимались реконструкцией исторических объектов; Дуги не требовал ни банковских справок о доходах, ни страхового депозита, и это нас вполне устраивало. Итак, как же мне выяснить, что в итоге произошло? Кристофер должен был знать ответ на вопрос, каким образом записка с датой сдачи материала перебралась из одной книги в другую, если он ее туда собственноручно не клал. И откуда вообще взялась эта чертова книга Ньюмана?

Я, как обычно, повела Бешу на вечернюю прогулку: вниз по ступенькам, через Маркет-сквер, Роял-авеню-гарденс, вдоль набережной, мимо лодочной базы и оттуда к Виктория-парку. Я все никак не могла представить себе, как будет выглядеть лабиринт, когда его наконец достроят. Пока же на месте будущей конструкции зияла глубокая яма, рядом с которой стояли два желтых экскаватора. Кругом виднелись протоптанные в грязи кривые тропинки. Неподалеку появились кучи серого камня, накрытые пленкой. Мое дерево никуда не делось. Мне очень хотелось узнать, как оно называлось, однако за долгие годы, проведенные в биологическом отделе библиотеки, я так и не удосужилась найти информацию о нем в каком-нибудь словаре. Дерево было коричневым, со стволом и ветвями, как и любое другое. Я понятия не имела, по каким признакам мне его идентифицировать, знала только, что к зиме на нем вырастают такие маленькие штучки, которые мы в детстве называли вертолетиками. Беша стала обнюхивать каменные плиты, и тут у меня задребезжал телефон. Звонила мать.

— Это ты! — воскликнула она так, будто я явилась ей во время спиритического сеанса.

— А кто же еще, — сказала я смеясь. — Я давно тебе говорила, что лучше звонить мне на мобильный, особенно если хочешь избежать общения с Кристофером.

— Да-да. Все время забываю. У меня ведь и номер записан.

— Как ты?

— Хорошо, — ответила она. — Правда, дел невпроворот. Что это у тебя там шумит?

— Ветер. Я выгуливаю собаку. Кстати, как называется дерево, на котором растут такие вертолетики?

— Вертолетики?

— Ну да. Знаешь, что-то типа семян с хвостиком. Бросаешь их — и хвостик крутится, как пропеллер.

— Клен?

— А, ну да. Спасибо.

— Это для твоего нового романа?

— Не совсем. Бесс! Извини, она пыталась забраться в яму.

— Как она?

— Прекрасно.

Мать всегда спрашивала, как дела у меня и моей собаки, но никогда не интересовалась, как поживает Кристофер. Раз в несколько месяцев мне удавалось наскрести денег на билет, чтобы отправиться вместе с Бешей в Лондон и провести выходные с мамой и Тэзом, моим отчимом, но к нам мама никогда не приезжала. Я часто совмещала эти поездки с какими-нибудь делами в Лондоне, чтобы потом потребовать у издательства денег за дорогу и проживание, хотя на самом деле я всегда останавливалась у Фрэнка и Ви: с ними можно было обсудить последнее заседание редколлегии и посмеяться над новыми планами Клавдии относительно Зеба Росса. В последний раз я ездила в Лондон перед Рождеством. Я тогда должна была увидеться с женщиной по имени Фред, которая возглавляла продюсерскую компанию «Арлекин энтертейнмент». Они думали снять по моим «ньютопиям» телесериал. После встречи я была напугана. «Есть ли у вас идеи для новых серий? А ничего, если мы возьмем ваших персонажей и придумаем совершенно другие истории с их участием?» Ощущение было такое, будто я превращалась в Зеба Росса и переставала существовать, но уже в каком-то ином смысле. Однако я сказала своему новому агенту, что возьму деньги, если мне их предложат, и рассказала маме о том пафосном заведении, в которое эта Фред водила меня обедать, и как мы ели там велюте и рыбу-меч. Больше мне Фред не звонила.