Мoя нечестивая жизнь - Кейт Мэннинг

– Бедный ягненок! Бедный потерявшийся ягненок!

А потом взяла меня за руку и потащила наверх к миссис Эванс.

Хозяйка полулежала на диване.

– Прилегла отдохнуть, – пробормотала она. Лоб у нее был в капельках пота.

Ну вот, сейчас меня и выставят на улицу. За вранье. За то, что украла лист дорогой бумаги. За то, что написала про бородавку доктора Эванса.

– Прочтите это, – попросила миссис Броудер.

Миссис Эванс взяла листок. Когда она закончила читать, лицо у нее было странное.

– Почему ты нам не сказала про брата и сестру?

По тону ее я поняла, что она не сердится. Миссис Эванс встала, дала мне леденец, нашла конверт и марку и подсказала, что написать на конверте. Главпочтамт, Рокфорд, Иллинойс.

«В собственные руки», – приписала миссис Эванс на обороте конверта своим крючковатым почерком.

– Тебе давно следовало мне все рассказать, – сказала она. – И вот что, я сама напишу в Общество помощи детям. Твой мистер Брейс очень знаменитый джентльмен, ты и не знала, да?

Я не знала. Мне было все равно. Я только помнила, что у него нос был как баклажан.

Миссис Эванс велела мне сбегать отправить письмо.

Той ночью под потолком возникло призрачное лицо мамы и проплыло над моим ложем. Мэри Малдун была в каком-то воздушном одеянии, черные ресницы резко выделялись на фоне бледных щек. Ты должна разыскать их, прошелестел призрак. Я вцепилась зубами в простыню, потом сунула большой палец в рот и не вынимала до самого утра.

И снова потянулись недели и месяцы. Ответа все не было. Ни строчки, ни слова. Миссис Эванс выполнила обещание и связалась с Обществом помощи. К великому сожалению, ответили ей, мы не в состоянии заводить досье на каждого сироту, которого отправили сиротским поездом. Адреса Датч или Джо у них не было. Похоже, сестра и брат пропали для меня навсегда.

– Не отчаивайся, – утешала меня миссис Эванс. – Однажды, когда ты меньше всего ожидаешь, придет весточка. Кто-нибудь да объявится.

Это правда: чужаки объявлялись у нашей двери ежедневно, но, увы, никто из них не был Малдуном. Френсис Харкнесс прибыла к дому 100 по Чатем-стрит однажды в мае, в воскресенье, под самый вечер. Мне уже исполнилось пятнадцать. У миссис Броудер был выходной. Миссис Эванс и доктор ушли в театр. Я сидела в библиотеке и читала «Основные принципы акушерства», глава «Множественность детей, или монстры» (про детей-монголоидов[35] и сросшихся близнецов), когда у входной двери зазвенел колокольчик.

– Ох, кого-то принесло, – с досадой пробормотала я.

Мне было велено не впускать пациентов, если никого нет дома. Я продолжала читать, сражаясь со словечками вроде «родовой акт» или «лигамент». А колокольчик все звенел и звенел – мол, дело срочное.

– Вот же разорви тебя! – выругалась я, отложила книгу и выглянула в окно. К входной двери привалилась женщина, тело ее было согнуто пополам, рот она зажимала рукой. Я спустилась в холл и открыла дверь.

– Помогите! – задыхаясь, выговорила женщина.

Лет двадцати, веснушки, рыжие волосы в кудряшках.

– Акушерки нет дома.

– Умоляю! Помогите…

– Миссис Уоткинс с Лиспенард-стрит примет вас.

– Пожалуйста, впустите меня. – Лицо ее сморщилось, она проскочила мимо меня в дом. – О боже… – Женщина упала на колени, ее саквояж отлетел в сторону.

Она напомнила мне дворняжку, воющую на луну. Дышала она часто и неглубоко.

– Я рожаю!

Да и так понятно.

– Пожалуйста, помогите.

Я кинулась в клинику, сорвала с диагностического стола клеенку и одеяло и бегом вернулась. Женщина корчилась на полу. Холодея от ужаса, я подсунула под нее клеенку, обернула ноги одеялом. Хотя я уже дважды ездила с миссис Эванс принимать роды на дом, еще дважды помогала ей в кабинете, а наблюдателем выступала уж и не вспомню сколько раз, сама акушеркой ни разу не была. Скорей бы уже вернулась миссис Эванс! Но гостья дожидаться явно не собиралась. Я помогла ей избавиться от исподнего, соорудила из одеяла шатер над коленями. Женщина стонала и металась, а мне было так страшно – вдруг она умрет, как мама, а я даже не знаю, как ее зовут. Я же только и умею, что держать за руку, подавать воду да обтирать лицо. Жилы на шее у женщины вздулись, вот-вот лопнут, лицо сделалось багровым. Крепко упрись правой рукой в устойчивую основу пониже тела роженицы, вспомнила я и уперлась рукой в пол, а дальше как во сне проделала манипуляции, которые неоднократно наблюдала и о которых немало прочитала. Осторожно и тщательно я ощупала тонкую шейку малыша в поисках обмотавшейся пуповины. Вроде бы нет. По крайней мере, младенец не задушится. Остальное природа сама сделает. Я схватила женщину за руки и так сжала, что она вскрикнула и выгнулась в новой схватке.

Мы кричали друг на друга. Я не сразу собралась с духом, но все же решилась и сдернула одеяло, но женщина завопила:

– Не смотри! Не смотри!

Но я уже задрала подол ее юбки. В мешанине голубого и красного, где кровь перемешалась с обрывками плаценты и петлями пуповины, лежал мальчик. Я взяла его. Он был скользкий, я быстро положила его на живот матери и обернула уголком одеяла.

– Никуда не уходите, – приказала я.

Куда она пойдет? И главное, как?

В клинике я взяла кетгут и ножницы.

Обессилевшая пациентка лежала неподвижно.

– Что ты делаешь? – закричала она, увидев ножницы.

– Пуповина. Надо перерезать.

– Нет, не режь! – перепугалась та. – Ты сама ребенок!

– Я ассистент акушера, – возразила я гордо.

Беспомощная, обессиленная, она только глаза закрыла.

Второй раз в жизни я перерезала пуповину ребенку. Страху было не меньше, чем в первый. Справившись, я уложила ребенка на руки маме. Тут-то и раздался скрежет ключа в замке.

– Миссис Эванс!

– Что все это значит? – спросил доктор.

– Энни, что случилось? – Миссис Эванс склонилась над пациенткой.

– Она чуть не родила на крыльце! – сказала я.

Миссис Эванс странно глянула на меня:

– Неси таз с водой. Быстро! И простыню.

Я повиновалась. Миссис Эванс опустилась на колени, положила ладонь на живот роженице.

– Смотри, Энни. Никогда не тяни за пуповину, чтобы выдавить массы, просто слегка нажми на живот. – Миссис Эванс показала, как надо нажимать. – Жди, когда ее тело само извергнет послед. А если дернуть за пуповину, то послед порвется, часть его останется внутри, загноится и будет гнить, пока пациентка не умрет.

Что и случилось с мамой, подумала я, но миссис Эванс не давала мне времени на самобичевание.

– Теперь, Энни, принеси мне марлевые тампоны и бинты.

Когда я вернулась, она указала на прикрытый простыней таз, полный до краев. Пока я тащила тяжеленную посудину вниз по лестнице, содержимое немного расплескалось. В кухне я приподняла простыню, и моему взору предстал красный пудинг в полупрозрачном белом мешке, пронизанном черными венами, расползавшимися, будто червяки. Послед. Я вышла во двор, вывалила содержимое таза в выгребную яму, забросала землей и вернулась в дом.

Миссис Эванс вручила мне ребенка:

– Оботри его влажной губкой.

В кабинете я положила младенца на стол. Какой же он крошечный. Веточки вен синели под кожей головы, родничок пульсировал в такт ударам сердца. Я погладила его по бархатной щечке, и он повернул в эту сторону голову. Я вымыла его, вытерла, завернула в чистую простыню и отнесла к матери, все так же лежавшей на полу.

– Миссис Харкнесс проведет ночь у нас, – сказала миссис Эванс.

С большим трудом мы поставили Френсис на ноги. Она слабо улыбнулась и произнесла застенчиво:

– Я даже не знаю, как тебя зовут.

– Это Энни, – представила меня миссис Эванс. – Мой ассистент.

Вот так, без торжественной церемонии и повышения моей зарплаты, равнявшейся нулю, меня официально ввели в должность.

Следующим утром я взбиралась по лестнице, чтобы растопить печи в верхних комнатах, навстречу мне спускалась Френсис с ребенком.

– Доброе утро, миссис Харкнесс.

– Доброе утро, – ответила она. – Только никакая я не «миссис».

– Как это?..

– Его отец умер, женаты мы не были.

– Мне жаль вашей утраты.

– Я любила его. – Она посмотрела на младенца. – И сейчас люблю.

Ее слова напугали меня. Мне уже довелось познакомиться с Брехунами и Охмурялами, с Прощелыгами и такими, как мистер Даффи; Мерзавцев, кто силой овладел девушкой, я тоже повидала. Растапливая камины, беседуя с пациентками, я уже много чего узнала в этом доме. Но вот про любовь не слышала ни разу.

Френсис не загостилась на Чатем-стрит, но она преподала мне урок, которому я следую и по сей день.