Идеальная для колдуна (СИ) - Лика Семенова

Амели улыбнулась, чувствуя, как в груди потеплело от похвалы. Аж все запело. Матушка никогда так не хвалила, лишь сдержанно кивала. Ей, конечно, нравилось, но она считала все это непозволительной расточительностью, потому не поощряла. Все это казалось тогда дорогим развлечением.

— Я у Нила рисунок видела. Там были вот такие рыбки. Совсем как живые. У него большой талант.

Тетка Соремонда улыбнулась и покачала головой:

— Талант… Одного не пойму: кому нужны эти его картинки? Какой от них прок? Лучше бы за ум взялся. То ли дело твои руки. С такими руками знатной хозяйкой будешь. Такая жена каждому нужна. И красавица, и умелица.

Амели помрачнела и опустила голову. Не быть ей женой. Колдун не отпустит. А если отпустит — то опозоренной. Такая жена никому не будет нужна, пусть у нее хоть трижды золотые руки. Эти мысли все испортили. Теперь хотелось скорее уйти прочь. Амели напоследок поправила хвостики:

— Можно оставить эти пирожки для Нила? Ему, наверное, будет приятно. Он поймет. Скажите, что от меня.

Тетка лишь повела бровями:

— Можно, наверное, раз так хочешь. Большой беды не будет.

— Я пойду… — Амели сняла фартук и повесила на крюк в деревянной балке. — Мне пора, наверное… Тетушка Сремонда…

— Да, — толстуха посерьезнела.

— Можно, я буду иногда приходить помогать вам.

Та улыбнулась:

— Конечно можно, милая. Всегда приходи. Хоть каждый день. И сама стряпай — все продукты тебе дам. Вижу ведь, как расцвела вся. Нравится.

Амели кивнула:

— Нравится. Очень нравится.

Она развернулась и вышла с кухни: теперь стало тоскливо, будто что-то тянуло в груди.

Глава 20

Амели задыхалась в доме. После теплого уюта кухни роскошные анфилады будто давили, втаптывали в натертый узорный паркет. С запахом теста, с его мягкой податливостью исчезло умиротворение. Стало холодно и пронзительно одиноко, будто Амели стояла в глухом осеннем лесу, коченела, кричала до хрипоты, но в ответ слышала лишь звериные шорохи и птичьи вопли. И равнодушный шелест ветра в умирающей листве. Все было чужим. Пустым. Враждебным. Но больше всего она боялась столкнуться с колдуном. После того, что было. Как теперь смотреть на него, как говорить? Перед глазами то и дело всплывало улыбающееся лицо Мари. Щебетала, как ни в чем не бывало, видно, не чуяла за собой никакой вины. Отчего-то казалось, что девица и вовсе не понимала таких элементарных вещей. Делала, что велят, тем и была счастлива. Она казалась какой-то пустой. Как стеклянная ваза. Щелкни пальцем по прозрачной стенке — и услышишь хрустальный звон, переходящий в легкое гудение. Будто подули в маленькую дудочку.

Амели вышла на террасу и вздохнула полной грудью. На улице стало лучше. С реки ветер приносил прохладу, веяло тонким ароматом апельсиновых цветов. Очередной резкий порыв подхватил струю фонтана, и в лицо брызнуло мелкой моросью. Будто приводя в чувства после обморока.

Она ревновала. Не хотела признавать, но, все же, ревновала. Невыносимо было представлять, что Феррандо точно так же касался Мари. И та млела, замирая под его пальцами, тянулась к губам. Хотелось надавать ей по щекам, до красноты, чтобы зажгло ладони. Или оттаскать за волосы. Амели ревновала не человека — ощущения. Глупо ревновать того, кого не знаешь, кого боишься. Но было нестерпимо, что он способен дарить эти ощущения кому-то другому. Служанке! Пусть и необыкновенной красавице. И это пугало так, что хотелось рыдать. Неужели прав папаша Эн, неужели впрямь девиц так легко затуманить? Но ведь это не любовь. Отец Олаф именует подобное вполне определенно — вожделение. И клеймит на проповедях, называя грехом, потому что это лишь угода плоти. Но тогда зачем плоть создавали такой податливой? Чтобы искушать и наказывать? Разве это не жестоко?

Амели спустилась в сад и пошла по засыпанной желтым песком дорожке, огибая террасу. Песок влажно шуршал под ногами, и кожаная подошва туфель тоже стала быстро напитываться, холодя ступни. Ночами с реки ползут туманы, особенно весной и осенью. Но сегодня было не холодно, скорее свежо и приятно. И дышалось здесь легче, вдали от городских улиц. В окна, выходящие в Ржавый переулок, постоянно тянуло помоями, из-за вечно забитой сточной канавы. Потому их и не открывали, разве что зимой, когда не так смердило. Здесь же, вдали от тесных улиц, пахло свежестью, горьковатым илом, цветущими апельсинами и померанцами, к которым примешивались розы и жонкили. Хорошо… если бы не обстоятельства.

Амели свернула налево, огибая дворцовое крыло. Сюда вчера закатывались бочки. Бочки… Она забыла обо всем, пытаясь разобраться в своих глупых ощущениях. Забыла даже об угрозе, которую колдун бросил на прощание. Точнее, будто и вовсе не заметила. Тогда слова казались лишь словами, всего лишь звуками. Она слушала только собственное тело, которое словно горело, требуя чужих рук. Сводило с ума. Подталкивало к самым неблаговидным мечтам. Создатель, как же грешно… Она вчера была такой бесстыдной, такой порочной. Можно сколько угодно оправдываться чужой волей, но от собственных желаний не спрятаться. Разве может быть что-то хуже этого осознания? Осознания собственного падения? Амели решительно покачала головой: нет, нельзя просто ждать, если милость Создателя позволила отсрочку.

Идея с бочками уже не казалась такой хорошей, как вчера. Какой там: глупость, к тому же трудноосуществимая. Без точного знания, когда их забирают, все попросту бесполезно. Да она и представить не могла, как можно просидеть в грязной бочке. Но это была хоть какая-то идея. И нужно делать хоть что-то, пока не подобрался вариант получше. Все умнее, чем сидеть и обреченно ждать.

Амели несколько раз шумно втянула воздух, будто с каждым вдохом наполнялась решимостью, и зашагала, жадно вглядываясь в песок. Народу в замке было мало — едва ли дорожку успели сильно истоптать свежими следами. Через некоторое время она сумела различить одинокие вмятины от каблуков, вероятнее всего принадлежащих горбуну. По крайней мере, так хотелось думать. А по краям дорожки, особенно на поворотах, появлялись жесткие линии, будто вычерченные по линейке. Наверняка оставленные железными ободами, когда бочки кренились.

Дорожка ныряла в парк, который Амелии уже видела из чердачного окна, к остекленному павильону. Стройные ряды стриженых деревьев по краям центральной аллеи казались бесконечными. Сквозь птичье щебетание доносился плеск большого фонтана. Очень хотелось посмотреть фонтан, но это после. Вероятнее всего бочки закатили в павильон, и если там не заперто…

Амели торопливо зашагала в сторону павильона, выискивая глазами двери, но тут же остановилась и огляделась — нет ли поблизости горбуна. К счастью,