Справная Жизнь. Без нужды и болезней - Дарья Усвятова

— Что с вами, Домна Федоровна? Вид у вас такой, будто вы вагоны разгружали…

— Дюжа тяжело мне, доня. Курган не всех вас к себе подпустит. Ты с ребятами иди смело, а вот девчатам твоим к жальнику и приближаться нельзя.

— Это почему же?

— Жальник из трех могил состоит. Первая, старше всех — то, что ищете вы. Вторая, над ней — человек богатый лежит, с ним две его жены и слуга похоронены. Много украшений на них, лица синей и красной краской разрисованы. Эти украшения взять вам тоже можно. А поверх богача скрыто золото проклятое. Вы не найдете его. Золото охраняют два воина, лежат они друг на друге крест-накрест, а по сторонам кони положены, на части разрезанные. Из-за этих-то воинов и нельзя девушкам вашим туда спускаться. И вообще, лучше рядом не ходить.

— Я не понимаю…

— Воины те ордынские совсем молодыми умерли. И были они холостые к тому же — видать, до похода жениться не успели. У монголов ведь как: муж умирает, жена за ним в могилу идет. Духам их до сих пор нет покоя, ищут они себе жен. У тебя муж есть, а девчата не замужем… Не пускай их на курган, а то быть беде. Сила там большая, вряд ли я с ней совладаю.

— Домна Федоровна, как же я запретить им могу? У них же сейчас учебная практика!

— Ты, доня, только решить должна — пускаешь их туда или нет. А там уж Спас тебе поможет все как надо устроить.

Остаток дня я провела в раздумьях. Как объяснить девочкам, почему им нельзя идти к кургану? Юные, только окончившие первый курс, почти что дети… Я наблюдала, как они с радостным волнением смотрели в сторону дороги, вдыхали горькие степные запахи, осторожно трогали начинающие чернеть виноградные гроздья, боролись с искушением сорвать в хозяйском саду незрелый, розовый с одного боку персик. Удивление, предвкушение, ожидание чуда, а для двоих это чудо может обернуться гибелью. Взять на себя ответственность и объявить услышанное от знахарки суеверием, мракобесием… а ну как окажется правдой, что тогда? Или властью руководителя разрушить чудо, превратив поездку в сплошное разочарование? Честно говоря, я не знала, на что решиться.

Сразу после ужина я отправила группу спать, а сама вышла в сад. Усевшись под вишней прямо на землю, расслабилась и стала слушать белый шум. Сосредоточиться было трудно, мысли осаждали голову, тело после полутора суток в поезде слегка покачивало. До боли в висках я вслушивалась в окружающие звуки, их было мало, совсем не за что ухватиться. Цикады, шелест ветра в ночных листьях… все. Два звуковых ощущения, две точки пространства, они дробились и множились, распадаясь на мельчайшие частицы. Я нырнула вглубь сознания и пошла сквозь эти частицы внутрь темного, задымленного коридора с высоким куполом. Где-то вдали маячил белый светлячок, я летела за ним, и вот, наконец, он превратился в кокон белого света. Я вошла внутрь. Внезапно ночь развернулась передо мной бескрайней степью и бесконечным небом; в нем высоко и пронзительно пели звезды. Я сузила фокус сознания, приблизила землю и увидела Калитвинский хутор. В доме хозяев свет уже погасили, но знахарка еще не спит, творит молитву на сон грядущий. Темно и в пасечной времянке, время от времени там раздаются взрывы хохота: парням никак не угомониться. В доме-лечебнице горит окно; лежа на кроватях, девчонки вполголоса делятся какими-то своими секретами. Я вгляделась в их лица и — молниеносным броском унеслась в степь, где черным глазом полузаросшей воронки уставился в небо древний курган. Я зависла над глазом; воронка стала оживать, расширяться, расти вглубь; курган открылся, и на меня посмотрело нечто… Я резко открыла глаза и тут же больно треснулась головой о ствол вишни — меня отбросило назад с такой силой, будто отпустили натянутую до предела тетиву. Спать пришлось на боку — на затылке налилась шишка. Впрочем, боль не волновала меня, главное — решение было принято.

Глава 11. Путь Спаса

В семь утра мы должны были отправиться к кургану. Чтобы успеть позавтракать и собраться, я завела будильник на пять тридцать. Однако встать пришлось гораздо раньше: около четырех меня разбудила целительница. По ее виду я поняла: что-то случилось. Накинув халат, я выскочила на крытую часть веранды, где спали девчонки. Яркий свет ударил по глазам, и в ту же секунду мне открылась ужасная картина. Обе девицы валялись на постелях без сознания, лица их распухли и были покрыты багровыми пятнами. В первый момент мне показалось, что они мертвы; от этой мысли меня прошиб холодный пот, сердце ухнуло в бездну. Потом я заметила, что они все-таки дышат, хотя и с большим трудом.

— Что с ними? — спросила я целительницу. Во рту пересохло, язык еле ворочался, словно ватный.

— Амброзия цветет. Типичная реакция северян, — объяснила она. — Не волнуйся. Скорая едет. Я уже вколола им хлористый кальций, так что отека легких быть не должно.

Спокойный голос знахарки привел меня в чувство.

— И что мне теперь делать?

— Что тебе надо, то и делай. В больницу с ними Федор съездит. А ты работай и ни о чем плохом не думай. С девчатами твоими все хорошо будет.

«Скорая» приехала довольно быстро. Обеих девушек, уже пришедших в сознание, уложили на носилки, кое-как разместили в салоне допотопного «Уазика». Возле них на деревянной скамеечке примостился Федор; машина развернулась, и, подняв песчаную поземку, унеслась в степь. До всеобщего подъема оставалось полчаса (парней я решила не будить раньше времени).

Домна Федоровна согрела чай. За столом я спросила ее, есть ли связь между принятым мной решением и тем, что девчонки теперь уже точно не смогут заниматься раскопками.

— Между тем, что происходит внутри тебя и тем, что случается снаружи, всегда есть связь. Даже если тебе кажется, что ее нет. Я ж тебе говорила, Спас все устроит.

— Домна Федоровна, после того, как вы мне рассказали, что знание ваше ко мне должно перейти, я все время думаю, что мне с ним делать? Вот вы — лечите. А мне Спас для чего нужен?

— Казачий Спас, доня, у каждого свой. Для тебя Спас это Путь.

— Путь в смысле, некая миссия, жизненное предназначение?

— Ну уж сразу и миссия, — знахарка улыбнулась тепло и иронично. — Путь это Путь, вот и все.

— Но что это такое — Путь? Дело, которому я должна посвятить жизнь? Исследовать его? Что я с ним делать буду? А если не буду делать, то что?

— А что можно делать с дорогой? С обычной дорогой, неважно, асфальтированной или проселочной? — начиная сердиться, спросила, в свою очередь, ворожея. И сама же ответила:

— Ездить, ходить, путешествовать, направляться из пункта А в пункт Б, наконец. Ну, если хочешь, можно, конечно, и «исследовать», но зачем тебе исследовать состав асфальта, кривизну изгиба или угол наклона дороги? Зачем тебе это, если все уже до тебя исследовано и проложено? Просто есть путь, и у тебя только одна задача — решить, пойдешь ли ты по нему, или нет.

— А если не пойду, тогда что?

— Тогда ты пойдешь по другому пути, но будет ли тот, другой путь твоим, вот в чем вопрос.

— Как же мне узнать, какой путь — мой?

— Да очень просто. Когда ты на своем Пути, жизнь твоя течет мудро и упорядоченно. Все случается само собой и так, как тебе надо: все, что ни делается, все к лучшему.

— То есть, девчонки ни с того ни с сего стали страдать аллергией именно потому что им нельзя было идти к кургану, и я решила, что они не пойдут? Мне не пришлось ничего делать, разговаривать, убеждать, приказывать… Все случилось как будто извне… Я, кажется, поняла! Путь — это выбор, да? Когда выбираешь правильно, все остальное он делает за тебя?

В ответ знахарка только приподняла кончики рта.

Пожелтевший курган встретил нас розоватым рассветным сиянием. Воронка была почти скрыта в зарослях амброзии. Парням я велела разбирать рюкзаки чуть поодаль и ждать, пока я не позову. Мы с ворожеей пошли к подножью кургана. Она опустилась на колени, наклонилась вперед и вцепилась ладонями в сухую землю. Кажется, она что-то шептала, но ни звука не было слышно. Видеть ее лицо я не могла: оно было спрятано под бахромой платка. Так продолжалось довольно долго, пока солнце не уперлось мне между лопаток. Спину охватило горячее тепло, я тут же взмокла. «Днем будет пекло еще то», подумала я.

Тут знахарка оторвала руки от земли, поднялась и повернулась ко мне. С ее смуглого лица ушел румянец, его сменил какой-то болезненный землистый цвет. Я испугалась:

— Домна Федоровна, с вами все в порядке?

Она не ответила, только махнула рукой ребятам, чтобы подходили.

Три оставшиеся июльские недели пронеслись как один день. Солнце, казалось, в этом году било все возможные рекорды. Погода стояла сухая и нестерпимо жаркая; каждый день столбик термометра поднимался выше 50 С°. Днем мы прятались в прохладных хатах или ходили купаться на реку, на то самое место, где мы с Домной Федоровной переплывали Маныч. (Во всех остальных местах река почти кипела, и лишь здесь теплую, словно каша, воду, ниточками свежести разбавляли прохладные ключи.) Копать мы могли только утром, с рассвета до полудня, и пару часов вечером, пока солнце не коснулось краем горизонта.