Химеры - Елена Ткач

— Ну, дядюшка, я пожалуй пойду. Пока до дома доеду, пока то, да се… А нам ещё по истории театра две пьесы прочитать задали…

— Так, впереди выходные, вот и прочтешь… Нет, я тебя никуда не отпущу, пока ты кое-что не посмотришь! — он поднялся и направился в мастерскую. — Давайте, давайте за мной. Ишь… улизнуть она вздумала!

Насвистывая что-то себе под нос, Борис Ефимович принялся перебирать груды рисунков и акварелей, сваленных кучей у него на столе. Сашка стоял как перед судом трибунала, Марго со скучающим видом поправляла заколку-автомат, скреплявшую волосы на затылке.

— А, вот, нашел! Ты только погляди, Маргоша! Ну, разве не удивительно?!

Старик протягивал ей папку с рисунками. На них были звери и птицы… много птиц. Нахохленный воробей, злобный индюк, селезень с утками и хищники: коршуны, ястребы, грифы, стервятник… Эти сидели в скалах и глядели в упор, пристально так… это был взгляд из иного мира. Марго стало немного не по себе…

— Ой, — она отшатнулась невольно, — они как живые! И такие… не знаю…

— Жуткие, да? Что, пробрало?! — торжествовал старый художник. — Я ж говорю, у этого стервеца дар! И притом настоящий! Ты вот это погляди… вот!

На рисунке, написанном акварелью, была поляна, залитая лунным светом. На ней танцевали девушки в длинных прозрачных туниках, иные из них поднимались над землей и, как эльфы, взмывали в воздух, другие образовывали на земле живописные группы. Во всей картине сквозил какой-то особый дух волшебства и при этом все было совершенно естественно. Точно человеку свойственно парить в воздухе и подниматься на пальцы!

— По-моему, Александр уловил самый дух балета, — с воодушевлением, явно волнуясь, говорил старый художник. — Эта устремленность от земли, эта обнаженность души… каково, а, что скажешь?

— Да, это здорово! — искренне восхитилась Марго. — Саша, а вы, что… любите балет? — она впервые поглядела на него с любопытством, без прежней досады.

— Честно говоря, я только один раз был на балете. И вас видел… концерт училища.

— И этого одного раза ему оказалось достаточно, чтобы уловить самую суть! Слушайте… как же мне это раньше-то не пришло в голову! — старик рывком сгреб рисунки, выхватил из папки чистый лист ватмана и протянул Саше. — Садись, бери карандаш. А ты, Марго, сядь сюда, на фоне этой занавески. Наш юный Рокотов сейчас набросает твой портрет. И мне, старику, память останется.

Марго, как ни странно, без лишних слов выполнила просьбу дяди и уселась на стул. Выше всего она ценила в людях талант — внешность, возраст и даже род занятий для неё не играли особой роли, если знала, что человек одарен. И её отношение к этому парню тотчас переменилось, раздражение сменилось искренним интересом.

Через полчаса портрет был завершен. Огромные, чуть удивленные, распахнутые глаза Марго глядели на мир с доверчивой детской улыбкой. Ни высокомерие — маска защиты — которую она так любила на себя напускать, ни сознание собственного превосходства не портили её открытого лица, чистые его черты хранили гармонию и душевную ясность. Это была работа истинного художника, способного распознать в человеке его естество…

— Ой, Саша… — Марго руками всплеснула, прижала к груди. — Это… я даже не знаю, что сказать! Просто потрясающе!

— Возьмите на память, — Саня протянул ей портрет. — Ой, Борис Ефимович, вы же его у себя оставить хотели…

— Ну, с вами все ясно! — потирал руки довольный старик. — Конечно, пусть забирает Маргоша, ты ещё для меня нарисуешь… Так, так, так, кажется, меня осенило! Ты, Александр, будешь рисовать Марго — в театре, дома, в училище — всюду. Ты сделаешь целую серию её портретов, и мы организуем выставку. В Большом театре, в фойе! Я с руководством договорюсь через Пашку — друга моего, он там массу спектаклей оформлял. Причем вернисаж мы приурочим к Маргошиной премьере — тридцать первого декабря она танцует Машу в «Щелкунчике» — во взрослом спектакле. Сашка, ты только представь: ученица и труппа Большого! Да, это событие историческое, небывалое, вот мы и преподнесем его с особой помпой — прямо-таки «Русские сезоны»! Я буду новым Дягилевым, Ты, Марго, Павловой или Карсавиной выбирай, кто тебе больше по вкусу, а Сашка, ясное дело, Бакст! Хотя нет, у него более классическая манера, значит Головин или Коровин… А после мы сделаем вот что… — старик заводился все больше. — Мы эту выставку покажем во французском посольстве — у меня там знакомый атташе по культуре. Не сомневаюсь, что эти работы произведут настоящий фурор! Повезем их в Париж, потом в Лондон, Бонн, Брюссель… подниму все свои старые связи. Глядишь, и сам чего-нибудь намалюю, тряхну стариной! Не зря ваш покорный слуга в свое время исколесил с выставками пол-Европы. В Америку двинем, почему нет?! Мы организуем целую акцию: Марго танцует, звучит музыка, а фоном — как декорации — портреты, портреты, а, может, и фотографии… И потрясенная публика шепчет в восторге: «Ах, какое чудо — эта Березина! О, Клычков!» А?! Что скажете? — старик с неожиданной прытью носился по мастерской, зажегшись идеей этого фантастического прожекта. Предвкушая будущий успех ученика и племянницы, он вновь ощущал жажду жизни…

— Прямо сегодня же Пашке и позвоню. И с директрисой училища твоего попробую договорится, чтоб Сашку пускала на репетиции. Я когда-то писал её портрет, когда она ещё танцевала. Н-да… — взрыв эмоций подорвал его силы, Борис Ефимович разом почувствовал сильную слабость. — Маргошенька, дай мне вон те очки, будь добра, я ведь портрет-то толком не разглядел, только почувствовал… Вот спасибо, родная, — он взял протянутые ею очки, но не стал одевать и тяжело опустился в кресло. — У меня зрение — минус двадцать. Практически ноль… А в этих линзы специальные, я без них совсем ничего не вижу… Ладненько! Завтра вы оба мне к вечеру позвоните, думаю, у меня уже будет какая-то информация… — его прежний азарт погас, старик сразу постарел лет на десять.

Это было намеком: мол, простите, устал. Оба поняли, что пора оставить хозяина одного и заторопились проститься.

— Прости, Сашенька, что занятия сегодня не получилось: видишь, уморился твой старикан! — Борис Ефимович с трудом поднялся, чтобы проводить своих юных гостей. — Что-то быстро я стал уставать, наверное, это после болезни — пройдет. Значит жду тебя, Александр, как обычно в среду к семи. Ну, а тебя, моя милая, рад видеть всегда, с восьми утра и до часу ночи! Не забывай старика. Ну, до скорого.

Он стоял на пороге в золотом круге света и махал им рукой. Налетевший откуда ни возьмись порыв ветра развеял снежный нанос над козырьком у двери, и старика запорошило снегом с ног до головы. Он вскинул голову, стал отряхиваться, потом что-то сказал, но они не слыхали — они были уже у калитки. Тогда он приложил ладони ко рту и крикнул:

— Поглядите, какие звезды!

Сашка и Маргарита послушно запрокинули головы и разом потонули в темной сини небес. Звезды глядели на них, глядели в упор… и эта синь, этот свод небес, усеянный золотистыми звездами, были похожи на письмена, начертанные на самом древнем из языков, известных Вселенной…

Это было как благословение… Точно им говорили: идите и ничего не бойтесь, мы храним вас! И кто же были эти «мы» оба не знали: ангелы ли или иные всесильные существа. Но обоим стало вдруг так хорошо, так светло на душе, что они переглянулись, улыбнулись друг другу, ещё раз помахали Борису Ефимовичу и вместе двинулись к остановке метро, болтая о том, о сем…

Глава 9

ВОРОНЕНОК

— … И, понимаешь, в училище на репетиции, — а в основном я там репетирую со своим педагогом, Людмилой Ивановной, — ну вот, там все получается, все идет как по маслу! У меня хороший партнер — Вовка Балуев из выпускного класса, мне с ним удобно…

Они перешли «на ты» и не спеша направлялись к метро по утоптанной тропинке парка — свернули в парк, не сговариваясь, хоть получался приличный крюк — напрямик было гораздо быстрее… Фонари, горевшие там и тут, высвечивали силуэты деревьев, тонкую вязь голых веток, — у каждого дерева разную, неповторимую, снег блестел так, точно повсюду были разбросаны мельчайшие драгоценные камни, их можно было потрогать, окунуть в них лицо, вдохнуть сыроватый запах снежной свежести… Марго так и делала: то дело набирала полные пригоршни снега и разглядывала его, точно он был редким произведением искусства… один раз даже лизнула! А потом вдруг сворачивала с тропинки, чуть ли не по колено проваливалась в снег, и, смеясь, протаптывала среди нетронутой белизны свои тропинки.

Саня не верил своему счастью: вот она, рядом! Одетая в короткий полушубок из чернобурки, в маленькой шерстяной черной шапочке наподобие чалмы, и высоких обтягивающих ножку сапогах, Марго была так хороша, что у него дыхание перехватывало. И он шел, не зная, сон это или явь, и не верил, что может и в самом деле стать счастливым. Нет, ему ничего не нужно шальные мысли об обладании ею казались теперь дикими и совершенно безумными. Ну, в самом деле, стоило только посмотреть на нее, а потом на себя в зеркало. Чтобы такой урод, да рядом с такой принцессой… нет, это противно природе! Он наслаждался простой возможностью быть рядом с ней, разговаривать, слушать звук её голоса, хрустальный смех, глядеть, как она носится по заснеженному парку, сама легкая и невесомая, как летящий снег… И от того, что он понял это и принял, и расстался со своей несбыточной мечтой, ему стало гораздо спокойнее. Хорошо, что она есть на свете, Маргарита Березина, это живое чудо! Что идет она по Москве, вскинув голову, своей царственной горделивой походкой, а он, благоговея, тащится рядом. Вот пускай так и будет, ему довольно её милости: просто позволить ему быть поблизости, нарисовать портрет, поговорить о чем-нибудь иногда… Да, что там, он готов всю жизнь рисовать её, он её завалит портретами, станет знаменитым художником, чтоб иметь право называться её пажом, слугой…