Моя любимая мачеха, или Она не твоя (СИ) - Коротаева Ольга

— Та, что довела тебя до безумия, — вздохнув, он снова сел. Передёрнул плечами от воспоминания: — Чёрт, Ромка, я никогда не видел тебя таким. В тебя словно кто-то вселился. Глаза горели, рот искажён, волосы дыбом. Думал, ты Аллу задушишь прямо в кровати, как грёбанный Отелло. А тут… вот что.

Он замолчал, а я снова уставился в ненавистный потолок. Тело ломило, челюсть ныла, содранную кожу саднило, но в груди болело сильнее. Из коридора донёсся негромкий плач. Яромир неуютно поёжился и осторожно проронил:

— Алла, конечно, натворила дел, но может, позволишь ей войти и хотя бы извиниться?

— Сучка сломала мне жизнь, — с ненавистью процедил я. — Нахуй мне её извинения?

— Да уж, — вздохнул он и пятернёй взъерошил волосы. — Но… твой отец знал, что делал, когда женился на девушке возраста сына. В конце концов, подобное случается сплошь и рядом.

Я наградил его тяжёлым взглядом, и друг торопливо кивнул:

— Но Алла сучка, без сомнений. Надо же придумать — добавить наркотик в питьё! Совсем безбашенная… Не могу поверить, что она промолчала об этом, когда ты повёз мачеху домой. А что, если бы вы попали в аварию? Знал бы — ни за что бы тебя за руль пустил.

Он замолчал и тревожно глянул на свой телефон. Я тут же предложил:

— Иди. Тебя никто не приговаривал быть сиделкой и томиться у моей постели.

— Дождусь твоего отца, — убрал он сотовый. Помрачнев, добавил: — Это моя вина, что ты попал сюда.

— Не льсти себе, — с трудом ухмыльнулся я и тут же скорчился от боли. — Ты у нас, конечно, признанный чемпион, но пропустил удары я сам, — выгнул бровь: — Скорее всего, наркотик всё ещё действовал, вот моя реакция и была замедленной.

— А ночью она у тебя тоже была… — ехидно уточнил друг. — …Замедленной?

Я пропустил издёвку мимо ушей. Вспоминать о прошедшей ночи было сладко до ноющей боли в груди. До ввинчиваемых в сердце кинжалов. Учащённого пульса и сонма мурашек. Как бы я хотел, чтобы Милена приняла меня так жарко по собственной воле. Но она…

— Я сделал всего пару глотков, а Милена выпила всё остальное.

В голосе прозвенела горечь. Стоило догадаться, почему мачеха бросилась мне на шею, утро стало препоганейшим.

— Хватит себя за это корить, — поморщился Яромир. — В конце концов, она сама пришла на вечеринку. С тобой приехала! Да ещё папик в командировке. Ясно же, что мечтала получить новые впечатления, а ты лишь…

— Она девственницей была, — закрыв глаза, неохотно признался я.

— Иди ты! — не поверил Яромир.

— Иди, — мрачно хмыкнул я. — Самому не верится. Но это факт.

— Сама сказала? — саркастично спросил Яромир.

— Промолчала, — хрипло ответил я. — Да даже если бы сказала, я не остановился. Видел и боль на её лице, и кровь… Всё понял, но всё равно взял.

— Ты тоже был под воздействием, — сухо напомнил друг.

— Не так сильно, как она, — упрямо помотал я головой. — Это не оправдание. Я обвинял эту женщину в распутности, в тщеславии, в жадности… А она совсем не такая! А вот я… придурок!

— А вот ты, похоже, влюбился, — возразил Яромир и недоверчиво покачал головой: — Не думал, что доживу до этого. Неужели время резиновых кукол с накачанными губами ушло в прошлое?

Снова послышались рыдания. Я поморщился:

— Ярик, можно как-нибудь избавиться от этой актрисы? Может, у тебя есть номера тех двоих, с кем она коротала эту ночь? Пусть бы забрали свою прослойку. Жутко бесят её завывания.

— Мне кажется, Алла искренне раскаивается, — попытался возразить Ярослав, но я остановил его взглядом. — Да-да, сейчас попробую узнать, кому нужна резиновая кукла бэ-у.

Он достал телефон и принялся с кем-то переписываться, а я смотрел в треклятый потолок и мечтал исчезнуть. Из этой больницы, города, страны… Я знал, что она приедет с отцом. Ждал и страшился этого момента. Стоило представить, как посмотрю в глаза Милене, так в груди будто кипяток разливали. Но, что самое ужасное, в паху тоже всё отзывалось. Я хотел её, казалось, ещё сильнее.

Моя… И не моя.

Вот бы повернуть время вспять. Вот бы сказать «да» на предложение отца. Вот бы стать мужем этой удивительной женщины. Владеть ею каждый день, смотреть в бездонные глаза, упиваться ночными стонами, уплетать румяные пирожки на завтрак. Вот бы стать счастливым.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Но я понимал, что этого никогда не будет. Та обречённость, какую увидел поутру в голубых глазах, разворотила мне душу. Я понял, что ко мне Милена не испытывает ни-че-го. Она страдала от того, что произошло, и это раздирало сердце. Что может быть хуже того, чтобы осознать свои чувства так поздно?

Она считает, что я, предварительно чем-то накачав, просто поимел её. Что мне с этим делать? Нужно ли что-то с этим делать?

Раздался стук в дверь, и я, не выдержав, заорал:

— Пошла нахуй, сука!

Но дверь всё равно открылась, в палату влетел отец. Застыв у кровати, полоснул по мне взволнованным взглядом. Повисла напряжённая тишина.

— Это не вам, — нашёлся Яромир.

— Я догадался, — процедил отец и, будто взорвавшись, загремел на всю палату: — Что произошло?!

Вперёд выступил Яромир:

— Баграт Святославович, я…

— Алла изменила мне, — перебил я. — Застал сучку в постели с любовниками, вот и последствия.

— С любовниками? — уже спокойнее протянул отец и покачал головой: — Ничуть не удивлён. Я говорил тебе, что эта девушка…

— Да, да, — закрыв глаза, перебил я. — Ты был прав и бла-бла-бла. Следующий пункт.

— Я говорил с врачом, — недовольно буркнул отец и многозначительно посмотрел на Яромира.

Тот тут же широко зевнул и поинтересовался:

— Раз вы тут, можно я пойду? Чертовски устал! Вечеринка, драка…

Отец сухо кивнул, и друг, на ходу доставая телефон, вышел. Я же напрягся всем телом в ожидании того, что скажет отец. Что, если Милена призналась? Сердце заколотилось, как сумасшедшее, мысли заметались. Но я был готов к серьёзному разговору.

Глава 25 Роман

— Как ты себя чувствуешь?

Я смотрел в потолок, который сейчас был единственным, что связывало меня с Миленой. Насколько же я жалок, раз даже проникся к штукатурке, которую недавно ненавидел. Сейчас я воспринимал отца, как соперника. И в то же время он оставался моим отцом, человеком, которого я уважал.

— Чувствую, что по мне проехался поезд, — буркнул я. — Ты же разговаривал с врачом.

— И он мне рассказал о снимках и анализах, — коротко кивнул отец. — Но о моральном состоянии я решил узнать у сына.

Я промолчал, ощущая растущее напряжение. Что я мог сказать? Что раздавлен, потому что сам себя загнал в ловушку? Что бросился в драку только чтобы наказать себя за то, что причинил вред его жене? Что мне предложили больничный режим дома с посещением врача, но я предпочёл остаться в клинике? Что я хочу его жену и не знаю, как всё исправить, потому и не спешу встретиться?

— Милена… — начал отец, и я вздрогнул. Глянул на него так, что отец нахмурился. — …У вас точно что-то произошло.

Я выдохнул, осознав, что на несколько мгновений застыл, даже сердце замерло. Но Милена не рассказала мужу о нашей ночи. Что это? Отсрочка или надежда? Она не успела признаться или послушалась меня и не стала рассказывать?

— Роман, — нарушил тишину отец и, скрестив руки, навис надо мной. — Милена плакала. Я хочу знать причину.

— Это твоя жена, — попытался увильнуть я от ответа. — Откуда мне знать, что её печалит?

— Может оттуда, откуда ты привёз её вчера вечером? — спокойно спросил отец.

— Если ты про вечеринку, — лениво проговорил я. — Твоя жена вела себя прилично. Много не пила, на столе не плясала, со студентами не уединялась.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Тогда почему вы так рано вернулись? — продолжал допытываться отец.

— Ей стало нехорошо, — буркнул я. — Просто отвёз мачеху домой. Надо было бросить её там?

— Нехорошо? — заволновался он. — Но почему же она плакала?

— Может, месячные…

Я закрыл глаза и пожелал, чтобы отец исчез. Вот прямо сейчас провалился сквозь пол. Пусть хоть что-нибудь произойдёт. Мне и так херово от воспоминаний, так ещё и этот допрос… Я бы вывалил на отца правду без утайки. Ещё вчера я планировал сделать это. Но в момент, когда я заглянул в наполненные болью и отчаянием глаза Милены, всё изменилось.